Звери малой земли - Чухе Ким

– Я, кажется, спросила, сколько она вам должна? – холодно повторила Яшма.

– Пятьсот вон, – огласила дама с полным надежды и алчности взглядом продавщицы, собирающейся облапошить последних идиотов. В деревне она с легкостью купила бы себе 15-летнюю непорочную девственницу всего за сотню вон. – Вы, может, скажете, что это слишком, но содержать человека – дорогое удовольствие. К тому же надо помнить о набежавших процентах. Возможно, вам будет проще выплатить сразу 250 вон, а остальное – когда получится. Плюс неустойка…

– Вот ваши пятьсот вон, – сказала Яшма, доставая свежие купюры из сумочки. Половина денег, которые ей дал Ито. У мамаши челюсть сразу отвисла, а затем столь же резко сжалась, когда она с раздражением поняла, насколько продешевила. Яшма в поношенных льняных блузке и юбке не производила впечатление чересчур обеспеченной особы.

– Лилия, пойдем домой. – Яшма приобняла подругу. Чонхо, позволив себе последний испепеляющий взгляд в сторону хозяйки притона, последовал за ними по пятам, словно телохранитель.

Чонхо покинул их, когда они добрались до дома. Только тогда Яшма отметила, как сложно было заговорить хоть о чем-то с подругой. Впрочем, Лилия тоже не выглядела готовой к общению. Яшма помогла ей умыться. Единственное, что она позволяла себе спрашивать, – «вода теплая?» и «подлить еще горячей воды?».

После того как Лилия переоделась в чистую одежду, она наконец-то прервала молчание.

– А тетя Дани где?

Яшма глубоко вздохнула. То, что кто-то мог себе представить, будто Дани все еще была с ними, каким-то поразительным образом заставляло ее ощущать тем явственнее, что она сама была среди живых. Возможно, человека можно считать действительно покинувшим этот мир, когда никто уже не предполагал, что он все еще жив. Может быть, от сохранения Лилии в неведении память о Дани могла продержаться чуть дольше.

– Она долго и тяжело болела. Она скончалась… Почти… Четыре года назад, – сказала Яшма. В глазах стало тепло, а в носу едко. Она медленно поднялась и достала из платяного шкафа коробочку. Лилия заплакала, сначала совсем тихо, а потом по-детски, со всхлипами и дрожью.

– А я считала ее бессмертной. Как это она умерла? Как? – все повторяла Лилия, одной рукой поглаживая деревянный ящичек, а другой утирая раскрасневшееся лицо. Казалось, что слезы теперь было не остановить. И Яшма понимала, что подруга оплакивала не только Дани, но и все, что произошло за прошедшие годы. Это был несдержанный, но целеустремленный плач. Лилия плакала, как человек, которому, прежде чем возродиться, требуется превратиться в прах.

И все же, несмотря на слезы, на сердце Яшмы полегчало впервые за многие годы. Ночь они провели в одной комнате, как в детстве, и Лилия посвятила ее во все, что с ней произошло с момента их последней встречи. Со слов Лилии, у войны все-таки была одна хорошая сторона: с рынка пропал опиум, и она была вынуждена научиться обходиться без него. Ее пристрастие едва не стоило ей жизни, но теперь она больше не курила.

В последующие дни Яшма отметила, что Лилия горбилась под одеждой и выглядела утомленной в любое время дня. И все же постепенно подруга начала приходить в себя. Она напевала песни, правда, не те, которые она исполняла всю свою блестящую, но недолгую карьеру, а те, которые они учили наизусть еще в первый год приобщения к искусству куртизанок.

– Я люблю начала, Яшма. Помнишь, как началась наша жизнь бок о бок? – обронила Лилия. Яшма потянулась и похлопала подругу по плечу. – Славная была пора, но нам всем хотелось как можно скорее вырасти.

Вскоре после возвращения Лилии судьба доставила им еще больше приятных известий в виде письма от Луны. Почтовая связь между Кореей и Америкой прервалась на время войны, и Яшме ничего не было известно о жизни Луны с момента отъезда из Кореи.

Первые годы брака Луна прожила в Вашингтоне и Нью-Йорке. Потом она забеременела, и они переехали в Сан-Франциско. Сына они назвали Джон-младший, и ему уже исполнилось восемь лет. Американцев неизменно поражало, что мальчик унаследовал ровно половину черт Кёртиса и половину черт Луны: от отца он взял крепкое телосложение и крупный нос, от матери – кожу цвета молока и мягкие черные глаза. Хисук работала медсестрой и вышла замуж за морского офицера, который по стечению обстоятельств оказался пациентом в военном госпитале, где она служила.

Яшма и Лилия со смехом рассматривали семейную фотокарточку, которая была приложена к письму, и с удивлением отметили, насколько красивой женщиной стала маленькая Хисук. Она выглядела почти точной копией Луны в том же возрасте. Единственное отличие – в ее взоре было меньше печали и больше решимости.

Когда новости о домочадцах иссякли, Луна записала следующее:

Милая Яшма, все годы войны я провела, еженощно беспокоясь за тебя, мать, тетушку Дани и Лилию. Не может быть большего горя, чем знать, что твоя семья мучается, пока ты находишься в безопасности в Америке. Я переговорила с мужем, и он согласился со мной. На наше счастье, у него, как у никого другого, есть все возможности приглашать к нам людей. С его слов, пока мы можем обеспечить одного члена моей семьи визой. Заведомо знаю, что мать откажется ехать. Для нее будет немыслимо покинуть Пхеньян и отправиться жить в чуждый край как раз тогда, когда наша страна обрела независимость, чего она жаждала все это время. А вот тетушка Дани всегда мечтала жить за границей. Да, строго говоря, она нам не тетя, но я всегда чувствовала, что она мне вторая мать.

Яшма здесь сделала паузу в зачитывании письма вслух и обменялась мрачными взглядами с Лилией.

– Все-таки жизнь – странная штука, тетушка могла бы поехать в Америку, если бы прожила чуть дольше, – прошептала Яшма.

– Ее больше нет с нами. А я еще здесь, – пылко заявила Лилия. – Я могу начать жизнь сначала. Как же мне осточертела наша унылая страна!

Яшму всегда поражало, что Лилия винила во всем, произошедшем с ней, исключительно обстоятельства жизни на родине. За прошедшие недели с момента возвращения домой подруга продемонстрировала живой интерес к несчастьям других людей. И не от злорадства, а оттого, что истории чужих лишений заставляли ее ощущать, будто собственная беспомощность была в какой-то мере оправданной. Сообщение о том, что красивая, страстная художница из «Зова моря» покончила с собой в самые последние дни войны, Лилия встретила с неким подобием облегчения. А теперь письмо от Луны открывало перед ней перспективу сбежать из страны, которая довела ее до полного краха, и начать все с нуля по ту сторону