Стефан Цвейг - Сергей Романович Федякин

вызванных исключительной чуткостью его нервной системы. Подробно останавливается на его болезнях и головных болях, его духовном вакууме и природе мощных импульсов к каждому творческому порыву, побуждавших гения делать свои пророческие умозаключения.

«“Меня поймут после европейской войны”, – в последних писаниях проскальзывает пророческое слово. И в самом деле, истинный смысл, историческая необходимость великих увещаний уясняется только из напряженного, зыбкого и грозного состояния нашего мира на пороге нового столетия: в этом атмосферическом гении, который всякое предчувствие грозы претворял из нервного возбуждения в сознание, из предчувствия в слово, – в нем мощно разрядилось неимоверное давление спертой нравственной атмосферы Европы – величественная гроза духа – предвестие губительной грозы истории».

Когда 26 апреля 1925 года, через две недели после визита друзей в Веймар, второй тур всенародного голосования приведет Пауля фон Гинденбурга на пост рейхспрезидента, Стефан напишет Ромену Роллану: «Какая страна, эта Германия! Умная и страстная в искусстве, сильная в науках и идиотская в политике. Кто из нас мог предположить, что нация выберет президентом человека, убившего 5 миллионов их сыновей. Этой пропагандой занимались женщины, в том числе фрау Фёрстер-Ницше, которая публично отреклась от философии своего брата и захотела аплодировать генералу! Бедная Европа!»

Прямо противоположные политические позиции и представления о значении творчества Ницше уже в 1926 году приведут к разрыву отношений между австрийским писателем и младшей сестрой великого философа и мыслителя.

* * *

В ноябре 1925 года Стефан уезжает в Марсель и, несмотря на поздний сезон, купается в море, гуляет по ночному городу в поисках впечатлений, а днем на новенький фотоаппарат делает снимки незнакомых улиц, домов и прохожих самого странного и экстравагантного вида.

«Чудесное время, чудо сбывшейся мечты! К сожалению, нет ничего более опасного для романтика, как подойти слишком близко к своему идеалу. Постепенно открываешь, что Марсель с его шумно жестикулирующими южанами, собственно говоря, столь же провинциален, как и Гренобль, а улицы его так же грязны и вонючи, как в Париже. И даже живя с кумиром своего сердца, можно прийти к печальному выводу, что кумир хотя и прекрасен, но непроходимо глуп, и тогда начинаешь скучать. В конце концов, даже радуешься, когда театр прекращает контракт, и кумир облачком уплывает в Париж; излечиваешься от одной иллюзии с тем, чтобы завтра же неутомимо пуститься в поиски другой».

Это он напишет не о себе и не о Марселе 1925 года, а о Марселе 1803 года, в котором «экс-лейтенант наполеоновской армии» Анри Бейль (это настоящее имя французского писателя Стендаля) влачил унизительное существование, работая кем придется, лишь бы быть рядом со своей возлюбленной Луазон.

В Марселе в уходящем году он приступил и к написанию адаптированной для немецких театров версии сатирической комедии английского драматурга Бена Джонсона «Вольпоне, или Хитрый Лис». Оригинал произведения, как Цвейг потом скажет, он забыл в Зальцбурге, но, нисколько не расстроившись, положился на свою память и за девять дней выдал свою версию изрядно подзабытого фарса. «Так как дрезденский “Хофтеатр”, которому я был обязан премьерой моего первенца – “Терсита”, именно в эти дни случайно поинтересовался моими новыми планами, я послал ему версию в прозе, предупредив: то, что я предлагаю, всего лишь первый набросок предполагаемого варианта в стихах. В ответ пришла телеграмма, чтобы я, ради Бога, ничего не менял; действительно, пьеса в этом виде прошла затем по сценам всего мира (в Нью-Йорке в “Голдтиэтр” с Альфредом Лангом)».

«Ничего не менять» ему поможет и старый французский друг Жюль Ромэн, ставший в итоге соавтором и посоветовавший сделать из Вольпоне трусливого беглеца, бросившего Венецию в пользу турецкой Смирны. У Джонсона пьеса заканчивается разоблачением хитреца Вольпоне в суде, но такие персонажи, как ростовщик Корбаччо, нотариус Вольторе, торговец тканью Корвино, Селия и Бонарио, не проявляют жестокости, какую им приписывают Цвейг и Ромэн. У Бена Джонсона слуга Моска – исполнительный, щедрый помощник, друг своего хозяина, а не его предатель. У Цвейга Моска – эгоистичный, жадный и алчный человек, которому опасно доверять сокровенные тайны, а уж тем более припрятанные сокровища. В оригинальной английской версии Вольпоне – бездетный богач, вокруг него на все лады пляшут подхалимы, любезничают предатели, желая попасть в число его наследников. У Цвейга главный герой женат, имеет детей, хотя и живет от своей семьи обособленно и отдельно. При этом австрийский и французский драматурги наделяют «своего» Вольпоне склонностью к садизму, но в то же время дают ему шанс сбежать от пожизненного заключения в свое имение в Смирну (где его ждут не только верная жена с ребенком, но и битком набитый товарами корабль).

Премьера спектакля состоялась 6 ноября 1926 года в венском Бургтеатре при полном аншлаге. Адаптированная версия комедии обойдет сцены многих театров Европы и США, а гонорар с самой первой постановки автор потратит на покупку ценной рукописи «Вариации национального гимна из “Королевского квартала” Йозефа Гайдна.

За восемь месяцев до премьеры «Вольпоне», 2 марта, в Вене скончался отец Стефана Цвейга. Ему было восемьдесят лет. Вся семья Цвейг и некоторые представители семьи Бреттауэр собрались на Гарнизонсгассе, чтобы почтить о нем память и проститься на еврейском участке центрального кладбища Вены. «Когда я хочу восстановить в своей памяти образ этого давно умершего человека, я запрещаю себе смотреть на него с точки зрения ученика, который привык видеть в нем вечно поучающего, все порицающего, помешанного на пунктуальности педанта», – примерно в эти же дни напишет Стефан в новелле «Смятение чувств», над которой в тот период заканчивал работу.

Незадолго до печальной новости о смерти отца Стефан поздравит Ромена Роллана «речью», написанной им специально к шестидесятилетию учителя. Заранее похлопочет о создании «комитета» и коллективном поздравлении юбиляра от имени «великих писателей и художников, считающих себя его друзьями». В символичный комитет по инициативе Цвейга войдут лучшие из лучших, по одному представителю от страны (от Франции – Жорж Дюамель, от Германии – Герман Гессе, от Австрии – конечно, он сам, а от России – Максим Горький). Спустя год (в марте 1927 года) Цвейг пригласит Роллана в Вену на праздничные мероприятия по случаю столетней годовщины смерти глубоко почитаемого Людвига Бетховена. При встрече друзья говорили о недавно умершем Рильке и о том, как в Мюнхене 20 февраля проходил вечер памяти поэта.

Летом 1927 года Фридерика вынуждена была находиться дома, когда бригада строителей и сантехников прокладывала в их подвале и в комнатах газовые трубы. Подобные мероприятия, все об этом знали, выводили писателя из равновесия мгновенно, поэтому он, конечно, сбежал из города и поселился в высокогорном и живописном швейцарском Цуоце (Верхний Энгадин). Именно там, безуспешно пытаясь бросить курить и выпивая литры кофе, он допишет свою знаменитую «звездную» рукопись.

На этот раз он вернется домой с исписанными тетрадями, собранными потом в единый сборник исторических