Невыносимая шестерка Тристы - Пенелопа Дуглас

Закрываю глаза, прекрасно понимая, что он прав. Клэй не сделает это, потому что хочет. Она сделает это, потому что устанет бороться с собой и сдастся. Просто позволит этому случиться, ведь сдаться всегда легче.

Закусив губу, чтобы сдержаться поток слез, я слышу, как он уходит, и эмоции тут же обрушиваются на меня. Мои руки обнимают ее, мой нос утыкается в ее шею.

Ее губы на его теле, его пальцы внутри нее.

Я бросаю инструменты, всхлип застревает в горле. Да пошла она. Как я позволила ей сотворить такое со мной?

И, словно на автопилоте, я беру сумку, выхожу из магазина и закрываю двери на ключ.

Клэй не позвонила. Она не подходила ко мне весь оставшийся день.

Она переспит с ним на этих выходных, и я ничего не смогу с этим поделать.

Не знаю, когда начался дождь, но за полчаса, которые мне нужны, чтобы покинуть Сент-Кармен, пересечь железнодорожные пути и дойти до дома, я промокаю насквозь. Волосы прилипают к лицу, и я иду по лужам, уже не в силах обойти их. Захожу в дом и слышу, как наверху работает телевизор и гремит радио.

— Лив? — Айрон спрыгивает с барного стула. — Боже, почему ты не попросила, чтобы я приехал за тобой?

Вода стекает по моим ногам и капает с одежды. Я иду к лестнице.

— Эй. — Он подбегает ко мне и хватает за руку. — На тебе лица нет, что случилось?

Брат смотрит на меня сверху вниз, но я не могу поднять на него взгляд.

— Все в порядке.

Я не могу остановить слезы, просто надеюсь, что он не отличит их от капель дождя.

— Эта гребаная сука, — говорит Даллас, подходя ближе. — Она порвала с тобой, или ты с ней?

Я качаю головой и поднимаюсь по лестнице.

— Лив? — зовет Айрон.

Но я продолжаю идти.

— Время ужинать, — говорит он мне вслед. — Спустись к нам. Пожалуйста.

Я слышу беспокойство в его голосе, и оно напоминает мне о маме. Когда мы наблюдали за тем, как она избегала нас, прячась у себя в комнате.

Мне всего лишь хочется побыть одной.

— Лив! — кричит Айрон, когда я уже поднялась на второй этаж.

— Вот что они делают, — выплевывает Даллас. — Используют и мучают, пока не насытятся. Я же говорил тебе! Мы все говорили тебе!

Я открываю дверь и захлопываю ее за собой, роняя сумку на пол.

— Мэйкон! — доносится до меня голос Айрона.

Сползаю вниз по стене, сажусь на пол в темной комнате и откидываюсь назад, моя рука свисает с согнутого колена.

Я здесь. А она где-то на другой стороне рельсов — ходит по магазинам, или делает домашнее задание с друзьями, или встречается с ним, или…

Если бы она хотела быть здесь, то ей бы ничего не помешало. Значит, она этого не хочет.

Клэй не нуждается во мне. Она не думает обо мне прямо сейчас. Она хочет быть свободной от меня.

В тишине слезы катятся по моему лицу, и я откидываю назад голову, сжимая руку в кулак, когда слышу шуршание бумаги.

Посмотрев на руку, я вижу бумажный шарик, который незаметно для себя вытащила из школьной сумки.

Я разжимаю пальцы, узнавая разлинованную бумагу и слова, написанные черной ручкой. Это записка от нее. Не помню, как достала ее по пути домой.

Она хочет быть свободной от меня. Вчера она была моей.

Я сгибаю другое колено и опираюсь локтями на ноги, пряча голову в ладонях.

Да пошла она.

Да пошла она, Клэй Коллинз, Святая, кусок дерьма со своими деньгами, волосами и…

Но я не могу перестать всхлипывать, я почти задыхаюсь.

Моя дверь открывается, и я чувствую запах масла на руках Мэйкона, когда он садится на корточки рядом со мной.

— Пожалуйста, не кричи на меня, — умоляю я, не встречаясь с ним взглядом. — Просто дай мне оправиться, хорошо? Я справлюсь. Я переживу это. Мне просто нужен один вечер.

Моя семья не лезет в дела друг друга, но, когда кто-то из нас расстроен, все настороже. У нашей матери была клиническая депрессия, а значит, один или несколько из нас унаследуют ее проблемы.

Я не в депрессии. Я просто… раздавлена.

— Посмотри на меня, — Мэйкон берет меня за руку. — Ливви.

Я качаю головой. Пожалуйста, уходи. Комок в горле стал настолько большим, что мне ужасно больно. Просто дай мне оправиться.

— Ты должна встать, — говорит он.

Меня пробирает дрожь, а всхлип застревает в горле.

— Я не могу… встать, — пытаюсь вздохнуть. — Мне не хватает воздуха.

Мэйкон убирает мои руки, и я вижу, как он нависает надо мной и берет мое лицо в ладони.

— Ты встанешь, — уверяет он, — и ты сделаешь домашнее задание, и ты пойдешь на выпускной, — от его слов внутри все сжимается, и я качаю головой. Я не могу. — Ты будешь находиться с ней в одном помещении с понедельника по пятницу до конца учебного года, и ты не пожертвуешь собой из страха. Ты сделаешь все это, Лив.

Зажмурившись, я начинаю сильнее плакать. Я не влюблена в нее. Клэй не может сделать такое со мной. Этого не должно было произойти.

— Ты поедешь в Дартмут, — продолжает Мэйкон и наклоняет голову, заставляя меня посмотреть на него. — И ты вступишь в клуб, найдешь друзей, и через несколько месяцев у тебя начнется новая жизнь.

Но как?

— Ты уедешь, — выдавливает он сквозь зубы. — Ты уедешь отсюда и оставишь любую надежду на нее. Осмелишься на самую трудную вещь в своей жизни, потому что это спасет тебя, Лив. Потому что ты дочь Тристы Джэгер, и мы сделаем то, что она бы хотела, то, на что у нее не хватило смелости сделать самой. Мы продолжим кусать в ответ. Мы выживем, потому что иногда это самое жестокое, что мы можем сотворить с другими людьми. Мы остаемся в живых.

Меня трясет, пока слезы льются из глаз.

— И через год ты даже не поймешь, как могла так сильно ее любить, — говорит брат. — Я обещаю.

Как он может обещать такое? Он не знает этого. Никто не знает. Не думаю, что смогу пережить завтрашний день, а тем более знать, что произойдет через несколько месяцев. Боже, как мне уйти?

— Я обещаю, — повторяет он, его взгляд суров. — Обещаю.

Но у меня не получается представить, что я не хочу ее, что мне будет все равно, если я увижу ее с кем-то другим, что захочу кого-то другого так же сильно, как ее. Я плачу, снова закрывая лицо руками, чтобы он не видел, какой чертовски ужасной и жалкой стала его младшая сестра из-за нее.

Как я позволила этому случиться?

Но на мгновение мне кажется, будто я понимаю малую толику того, что чувствовала мама всю свою жизнь. Отчаяние. Боже, я ненавижу это чувство. Я так сильно ненавижу его.

Мэйкон больше ничего говорит. Только подхватывает меня на руки и выносит из комнаты. Он направляется в свою комнату, где все еще стоит старое кресло отца, и садится, крепко обнимая меня.

— Пеперони, — просит он, прижимая мою голову к своей шее.

И до меня доносится ворчание Трейса.

— Я ненавижу пеперони. Она царапает небо.

Но Трейс уходит, чтобы выполнить просьбу старшего брата. Мэйкон прижимает меня к себе, и через мгновение я обвиваю руками его шею и жду, что нам принесут