Пирамида жива… - Юрий Сергеевич Аракчеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы договорились о том, что обязательно встретимся осенью.
Хотя разговор был недлинным, ощущение от него осталось яркое, острое и весьма характерное: четкость мысли, уверенность и спокойствие тона, достоинство. Ни в словах, ни в интонации не было и оттенка уязвленности, жалобы. Все-таки я был столичный журналист, писатель, повесть которого ему так понравилась и, с его точки зрения, так прозвучала. А он добивался справедливости, и ему, конечно же, нужна была помощь. Но ни в письме, ни теперь в телефонном разговоре он ни о чем не просил. А ведь отсидел девять лет! И, по его убеждению, без вины.
Прошли нелегкие, смутные для меня месяцы весны, лета 1988 года, и – что-то, кажется, в октябре, он позвонил. Из Москвы. И сказал, что может ко мне зайти.
Прошел какой-нибудь час, раздался звонок теперь уже в прихожей квартиры, я открыл дверь. Полыхнул огромный букет кроваво красных гладиолусов, целый сноп. С улыбкой протянул их мне невысокий худощавый человек. И шагнул в квартиру.
На вид ему было лет пятьдесят с небольшим (на самом деле – около шестидесяти). Самое характерное, запоминающееся – прямой, смелый, открытый взгляд. Собранность, энергия, ум. Он был со своим племянником – высоким, медлительным парнем. Сначала мы пытались пристроить куда-нибудь гладиолусы.
– У вас есть ведро? – спросил Кургинян.
Ведра у меня не было. Не помню, как мы вышли из положения – гладиолусы были крупные, с длинными стеблями, не намного короче моего гостя.
Разговор наш был недолгим. Он повторил, что приехал добиваться реабилитации, дал мне копии писем, посланных им в разные инстанции с просьбой о том, чтобы не освобождать его по амнистии, а также коллективное письмо от крупных деятелей армянской интеллигенции (39 подписей) Председателю Верховного Суда СССР Теребилову с просьбой пересмотреть неправосудный приговор в отношении С.М.Кургиняна.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил я.
– Не знаю, – ответил Санасар Мамиконович. – Вряд ли. Вы и так сделали много для всех нас, написав «Пирамиду». Если будете писать продолжение по письмам, как вы говорите, – это самое большое, что вы можете сделать. За себя я буду сам бороться. Мне теперь легче – все-таки на свободе.
И он усмехнулся.
Я сказал, что «Пирамида» выходит отдельным изданием, вот-вот выйдет, я с удовольствием пришлю ему книжку…
– Обязательно! – живо отреагировал он. – Мы переведем ее на армянский язык, я сам займусь переводом, если не возражаете, или найду кого-нибудь. У меня широкий круг знакомых – ведь я в последние годы был руководителем республиканского ВААПа. Ваша повесть должна выйти у нас в Армении непременно. Приезжайте к нам, я буду очень рад вас видеть у себя в гостях…
Пробыл он у меня не более получаса. Чувствовалось, что очень озабочен, я подумал даже, что он вовсе не ощущает себя на свободе: реабилитации нет, он освобожден по амнистии, борьба по-настоящему только еще начинается. Даже в гости пригласил как-то сдержанно – и вовсе не от недостатка доброжелательности.
Они с племянником ушли. И опять осталось то же самое ощущение: четкость, ясность мысли, полное отсутствие самоуничижительности и позы, бодрость, достоинство. Редкое в наши дни ощущение.
Книга вышла, я послал ему ее в конце года. Но ответа не получил. Это было странно. Впрочем, мало ли что. Хлопот у него сейчас наверняка хватает. Добиться реабилитации у нас за недавнее легко ли? Демирчан снят, но ведь не он лично сажал Кургиняна. А люди, руками которых все делалось, наверняка еще имеют влияние. Во всяком случае некоторые из них. 14 лет – не шутка. Если реабилитировать осужденного, то нужно наказывать судей. А это у нас как-то совсем не принято.
Совсем, совсем не принято.
К тому же в Армении было землетрясение. Неизвестно, как оно отразилось на семье Кургиняна.
К письму его, как уже сказано, я не раз возвращался. И уже начал писать «Пирамиду-2». И уже включил отрывки письма в 3-ю часть этой повести.
В августе 1989 года совершенно случайно познакомился с одним из писателей из Еревана. Слово за слово, и я сказал, что знаком с очень хорошим человеком, который живет в Ереване. Этот человек – Санасар Мамиконович Кургинян, бывший начальник уголовного розыска Армении, осужденный, но теперь вышедший на свободу и добивающийся реабилитации.
– Как, вы разве ничего не знаете? – спросил мой собеседник, внимательно посмотрев на меня.
– Нет, а что?
– Его убили. Весной. Об этом был шум по всей Армении. Он у нас что-то вроде национального героя, хотя процесс еще идет, и суда над убийцами пока не было. Я его хорошо знал по линии ВААПа. Двоих убили – его и еще одного человека, который проходил по тому же процессу и тоже недавно освободился. Убили зверски…
– Кто? – только и мог спросить я. – Кто убил?
– Подробностей не знаю, моя жена больше в курсе дела, она следила за прессой. По телевидению говорили тоже. Подробностей не знаю, но говорят, что замешана мафия и главным образом прокурор…
При последних словах мой собеседник инстинктивно оглянулся.
Через два дня он возвращался в Ереван и обещал мне написать о том, что ему удастся выяснить. Но так и не написал. Что, в общем, понятно.
Вскоре через своих знакомых я вышел на человека, который не только хорошо знал подробности происшедшего, но долгое время был другом С.М.Кургиняна, учился с ним вместе, был свидетелем процесса 1981 года, знал материалы дела, внимательно изучил приговор и редактировал большую и обстоятельно аргументированную жалобу адвоката, в которой пункт за пунктом разбирались все доводы Обвинительного заключения и Приговора, в результате чего становилось совершенно ясно, что дело в отношении С.М.Кургиняна было сфабриковано от начала и до конца. Ни одного обвинения на суде доказано не было,
