Кто ищет... - Валерий Абрамович Аграновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коротко ли, долго ли продолжалось это, но, когда я познакомился с Поляновыми, у них в семье уже торжествовала «новая жизнь». В день получки Слава надевал белую рубашку, светлый галстук, хорошо отутюженные (им самим, замечу в скобках) серые брюки, коричневый пиджак с торчащим из кармана бежевым платочком, черные мокасины, каблуки у которых ему пришлось по настоянию Ирины свести на конус, и вместе с женой, слегка подмазавшей губки, отправлялся в ресторан. Кстати сказать, в компании тех самых друзей, которые некогда смеялись, а теперь вели под ручки собственных разодетых жен.
Борис Ефимович презрительно называл ресторан «ресторацией, где женщины при их-то золотом возрасте ходят почти что нагишом», и никак не брал в толк, что ресторан — не обязательно то место, где следует напиваться, а где можно послушать музыку, потанцевать, посмотреть на людей и показать им себя. Провожая сына, он глядел на него взглядом поверх очков, всем видом своим говоря, что сын докатился до ручки. Во времена Бориса Ефимовича по ресторациям не ходили.
Сегодня в семье у Славы «нет раздела на мужчину и женщину», как сказала Ирина. Добиться этого было трудно, шла ломка характера и ломка традиций, но Ирина все же добилась, и теперь они с мужем все делали вместе: и гуляли, и занимались хозяйством, и нянчили дочь. Если Слава уходил в магазин, Ирина за это время вбивала металлический карниз в стену. У нее, конечно, получалось плохо, но и тут они были равны, так как обед, приготовленный Славой, иногда бывал пересолен. Ничего, ели — смеялись. Любопытно то, что Слава не скрывал от соседей своих кухонных забот, ходил гордо и авоську из «Люкса», как назывался ближайший к ним магазин, носил не пряча. Равенство он считал справедливым, потому что усвоил простую истину: сделаешь жене добро — себе же будет лучше.
Вы слышите, мужчины?
Но основной водораздел отношений во всех семьях, как и в этой, проходит по линии матерей и дочек «отцы — дети». И это естественно, это отражает нормальный процесс развития общества.
На стороне отцов — опыт, на стороне детей — дерзание: потрясающий сплав, когда он становится сплавом! И для пользы дела речь надо вести о степени терпимости одних к позициям других. Белинский писал, имея в виду стариков, что их заблуждения выходят из памяти сердца, всегда святой и почтенной, и потому нельзя отказывать им не только в уважении, но и в участии: ведь «храм оставленный — все храм, кумир поверженный — все бог!». С другой стороны, добавим от себя, и старики должны помнить, что молодые тоже искренне создают новые храмы.
Главное — то, что у нас и отцы и дети находятся по одну сторону баррикады, у них единая цель и единая отправная точка. Сходясь корнями, они разветвляются в вышине.
Каждый отец когда-то был ребенком, а каждый ребенок когда-то станет отцом, — неужто, казалось бы, в этой формуле не содержится то примирительное начало, которое должно психологически объединять матерей и дочек?
Прямо так и хочется, если бы это было возможно, довернуть нашу жизнь на каких-то пол-оборота вперед или даже назад, чтобы позиции отцов и детей раз и навсегда совпали и больше не расходились, положив тем самым конец пресловутой проблеме! Но весь смысл прогресса в том-то и заключен, что пол-оборота разницы должны существовать вечно, обеспечивая простор развитию, и так же вечно напоминать нам, что всегда будет отец, держащий наготове ремень, и всегда будет сын, боящийся этого ремня, — всегда должен быть отец, преподающий сыну урок, и всегда должен быть сын, желающий знать больше преподанного урока.
Однажды в семье велись дебаты по поводу желания Тамары уехать с мужем на Крайний Север. Тамара с Валерием оба заканчивают медицинский институт, и доводы их таковы: надоело жить в крохотной комнате — раз, хочется самостоятельности — два, жажда новизны, романтики — три, и, наконец, на Севере можно прилично заработать. Родители против: с квартирой как-нибудь образуется, самостоятельности и тут навалом — кто, мол, вам мешает? — а что касается заработка, то «не с деньгами жить, а со здоровьем». Конфликт!
Если Людмила присматривает в мебельном магазине низкий журнальный столик, Мария Осиповна, не скрывая сарказма, говорит: «Ну и хорошо, и стульев к нему не надо, будем на полу сидеть!» Разгорается спор, из которого ясно, что, с одной стороны, нечего украшать жилье разной дрянью, человеку нужны уют и чистота. С другой стороны, выясняется, что без красоты сегодня жить уже невозможно, что потому и делается столько фасонов одежды, чтобы люди отличались друг от друга, и столько разных видов мебели, чтобы квартиры не были похожи на казармы. И в этом споре, посвященном, казалось бы, разным вкусам, о которых и спорить-то не к чему, проявляется вдруг разное отношение к современному человеку вообще, к его образу мышления и стилю жизни; спор становится мировоззренческим.
Когда-то свадьба означала для молодой женщины полный запрет на так называемую «личную жизнь»: сиди теперь дома, ни танцев тебе, ни гуляний. Другое дело — муж, который вроде бы надевал на жену цепи, снятые с себя: мужу все было дозволено. Но вот Ирина оставляет в яслях двухлетнюю дочку, покидает родного супруга Славу и преспокойно отправляется в туристическую поездку в Венгрию. Мария Осиповна не сказала невестке ни слова ни перед отъездом, ни после возвращения, но атмосфера в семье накалилась. «В наше время, — думала про себя мать, — детей на ясли не бросали!» — «Но в ваше время, — думала про себя Ирина, — и яслей-то не было!»
Плен старых представлений, помноженный на желание родителей увидеть в детях полное подобие себе — буквально во всем, да еще без учета времени! — рождает взаимное непонимание. Не могу не напомнить читателю в связи с этим мысль известного советского хирурга и философа С. С. Юдина, сказавшего, что нельзя цепляться за прошлое, без меры его идеализировать и создавать ему культ, — эдак можно так себя настроить, что утратишь наконец способность ясно видеть вокруг себя, здраво рассуждать и понимать свое время.
С каждым годом родителям становится все труднее спорить с молодыми. Лейтмотивом семьи всегда было образование, которое хотелось дать детям. Дед Осип всего одну зиму походил в церковноприходское училище, но выложился до конца, чтобы Мария Осиповна закончила семь классов. Борис Ефимович тоже с семиклассным образованием, но вместе с женой они положили все силы, чтобы Слава пошел в техникум, а дочери Людмила и Тамара — в медицинский институт. И вот
