Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

— Он сказал это, суживая выбор, чтобы слова его стали убедительнее, — согласился Кендрик. — Если какой-то один человек и мог спасти тех заложников, то это должен был быть он.

— А вам это не нравится?

— Неважно. Давайте покончим с этим.

— Ну вы и фрукт, конгрессмен. Да, вы правы, вы не вписываетесь в этот город.

Эван Кендрик встречался с президентом Соединенных Штатов только один раз. Свидание продолжалось приблизительно пять, ну, может быть, шесть секунд во время приема в Белом Доме, устроенного в честь новичков-конгрессменов партии президента. По мнению Энн Малкэйи О’Рейли, Эван был обязан там присутствовать, в противном случае она пригрозила ему взорвать кабинет. Эван постоянно говорил Энни, что он не то чтобы недолюбливает этого человека, а просто не согласен с тем, что делает Лэнгфорд Дженнингс. А в ответ на вопрос миссис О’Рейли, почему же тогда Кендрик победил на выборах, он ответил, что другая сторона просто не использовала всех возможностей быть избранной.

Основное впечатление, которое произвел на Эвана во время короткого рукопожатия Лэнгфорд Дженнингс на этом приеме, было скорее абстрактным, чем непосредственным. Кабинет был одновременно и устрашающим и подавляющим. То, что одному человеку доверена такая огромная власть над всей Землей, выходило за рамки сознания мыслящего человека. Любой промах, любой ужасный просчет мог взорвать планету. Тем не менее, тем не менее… Кендрик был очень невысокого мнения об этом человеке с далеко не выдающимся интеллектом, который был склонен к чрезмерному упрощению и терпим к таким ревностным клоунам, как Герберт Дэнисон, но, несмотря на это, он почувствовал в Лэнгфорде Дженнингсе нечто поразительное, нечто большее, чем жизнь — образ, который обыкновенный гражданин республики отчаянно желал увидеть в президенте. Эван пытался поднять ту шелковую вуаль, которая защищала этого человека от более тщательного познавания, и в конце концов пришел к заключению, что само познание его сущности не имело никакого значения по сравнению со значением того воздействия, которое он оказывал на окружающих. Таким же было воздействие Нерона, Калигулы, множества безумных властных пап, императоров и отъявленных негодяев двадцатого столетия — Муссолини, Сталина и Гитлера. Однако этот человек не был источником того злого начала, которое было присуще тем другим; вместо этого он излучал сильное, проникновенное чувство надежности, исходящее, казалось, из самой его сущности. Кроме того, Дженнингс был наделен очень большой верой, и чистота этой веры была для него всем. Он был также один из самых обаятельных и вызывающих расположение мужчин, каких Кендрик когда-либо видел.

— Черт побери, как приятно встретиться с вами, Эван! Можно мне называть вас Эван, мистер конгрессмен?

— Конечно, мистер президент.

Дженнингс вышел из-за стола Овального кабинета и протянул свою руку Эвану. Когда их руки соединились в рукопожатии, он коснулся ладонью левой руки плеча Кендрика.

— Только что закончил читать весь этот секретный материал о том, что вы сделали, и должен сказать вам честно: я очень горжусь вами.

— В этом деле участвовало много других людей, сэр. Без них меня бы убили.

— Я это понимаю. Садитесь, Эван, садитесь, садитесь. — Президент вернулся к своему креслу; Герберт Дэнисон остался стоять. — То, что вы сделали как отдельная личность, будет уроком для многих поколений молодых людей в Америке. Вы взяли кнут в свои руки и как следует щелкнули этой грозной штукой.

— Но я не один, сэр. Есть длинный список людей, рисковавших своими жизнями, чтобы мне помочь. Некоторые из них погибли. Как я уже сказал, я был бы уже мертвым, если бы не они. Там была по меньшей мере дюжина оманцев, включая молодого султана, и израильская диверсионная группа, которая добралась до меня, когда мне оставалось жить буквально несколько часов. Мое уничтожение уже было запланировано.

— Да, я все это понимаю, Эван, — перебил Лэнгфорд Дженнингс, хмурясь и сочувственно кивая. — Понимаю и то, что наши друзья в Израиле настаивают, чтобы и намека не было на их участие, а наше разведывательное сообщество здесь, в Вашингтоне, отказывается идти на риск и разоблачать наших агентов в Персидском заливе.

— В Оманском заливе, мистер президент.

— Извините, — Дженнингс улыбнулся своей знаменитой виноватой улыбкой, которая очаровала всю нацию. — Я не уверен, что знаю различие между тем и другим, но сегодня вечером я это узнаю. Как изобразил бы это мой карикатурист, моя жена не даст мне печенья и молока, пока я все это не усвою.

— Это было бы несправедливо. Та часть мира — географически сложная, и если человек с ней незнаком…

— Ну, думаю, даже я как-нибудь смогу разобраться при помощи парочки карт для начальной школы.

— Я вовсе не хотел сказать…

— Все в порядке, Эван, это моя вина. Я время от времени делаю оговорки. Сейчас главный вопрос в том, что будем делать мы с вами. Что мы должны делать, учитывая инструкции, которыми необходимо руководствоваться ради сохранения жизни агентов и их помощников, работающих на нас во взрывоопасных районах земного шара?

— Я бы сказал, что эти инструкции требуют сохранять молчание…

— С этим мы немного запоздали, Эван, — перебил Дженнингс. — Требования национальной безопасности идут не дальше этого. После определенной черты вы вызовете слишком большое любопытство; вот тогда ситуация может стать весьма напряженной и опасной.

— Кроме того, — добавил Герберт Дэнисон резко, — как я вам уже говорил, конгрессмен, президент не может просто проигнорировать вас. Это было бы неблагородно и непатриотично. Лично я вот как все это вижу — и президент со мной согласен: мы сделаем серию фотографий здесь, в Овальном кабинете, на которых президент поздравит вас, а также несколько снимков вас обоих за доверительной беседой. Это не будет противоречить требованиям нашей разведки и контрразведки, работающей против террористов. Страна нас поймет. Мы не можем отдать инициативу этим арабским подонкам.

— Если бы не многие арабы, я бы ничего не добился, и вы прекрасно об этом знаете, черт бы вас подрал! — начал заводиться Кендрик, глядя сердитыми глазами на начальника штаба.

— О, мы знаем это, Эван, — сказал Дженнингс. — Во всяком случае, я это знаю. Кстати, Герб, сегодня днем мне позвонил Сэм Уинтерс. У него возникла, на мой взгляд, замечательная идея, которая позволит нам не нарушать наших законов безопасности.

— Сэмюэль Уинтерс не обязательно наш друг, — возразил Дэнисон. — Он не подписал несколько политических ассигнований, которые мы могли бы использовать в Конгрессе.

— По-твоему, это делает его нашим врагом? Какая глупость! Послушай, Герб, Сэм Уинтерс был советником президентов от обеих партий, сколько я себя помню. Только полный идиот не станет прислушиваться к нему.

— Его нужно было проверить через меня.

— Вы видите,