Сейф дьявола (роман и повести) - Йозеф Глюкселиг

— Вы прозевали пешку, герр комиссар.

Вольман отодвинул шахматы и взглянул на часы:

— Я, кажется, прозевал что-то другое, Майер. Эта женщина едет в клинику, видимо, через Париж. Она должна уже быть там, даже если бы шла пешком.

Майер на это возразил:

— У женщин, видно, существует какое-то особое чутье…

— Да перестаньте! — нервно перебил его комиссар. — Лучше позвоните в клинику.

Инспектор Майер, не дожидаясь новых указаний, набрал номер и, положив телефонную трубку, пожал плечами:

— По-прежнему ничего.

Но не успел он отойти от стола, как зазвонил телефон. Он взял трубку и, повернувшись, обратился к Вольману:

— Это вас, герр комиссар… Фридман…

Комиссар проворно встал:

— Слушаю… Да… Оставьте там кого-нибудь и приезжайте сюда с этим типом…

Инспектор Фридман приехал довольно быстро. И если инспектор казался спокойным, то лысый портье, которого он привез с собой, заметно нервничал.

— Я протестую, герр главный комиссар…

— Давайте без главного! — осадил его Вольман.

— Слушаюсь, герр комиссар, — быстро кивнул портье, которого три тысячи долларов, лежавшие в кармане, жгли, как раскаленные угли. — Я — Берт Гуттман, и я совершенно ни в чем не виноват!

— Здесь мы все невиновные, — бросил Майер.

Гуттмап огляделся вокруг:

— Это все случайность… непредвиденная случайность, поверьте мне!

— Случайности обычно бывают непредвиденными, герр Гуттман. Покажите-ка ваши карманы! — обратился к нему комиссар.

Портье быстро выложил на стол содержимое своих карманов, забыв, правда, вынуть конверт с долларами.

— Пожалуйста, герр комиссар.

Комиссар взглянул на Фридмана, тот подошел к Гуттману и профессионально обыскал его. Конверт с деньгами он, разумеется, не пропустил, да и стодолларовую купюру тоже.

— Ну, теперь все, — сказал Фридман и пересчитал деньги. — Три тысячи сто долларов…

Взглянув на конверт с фирменной надписью: «Кенигсгоф», он заметил:

— Конверт из отеля…

— Вам уже не стоит спешить, господин Гуттман, — объявил Вольман.

— Это все ошибка, господа, — бубнил портье, — я бедный человек и все свои сбережения перевел в валюту. Я по глупости думал, что доллар — твердая валюта, но теперь, когда его курс внезапно упал, я хотел доллары поменять на швейцарские франки…

Гуттман помолчал, чтобы посмотреть, какое впечатление произведут на присутствующих его слова. И очень скоро убедился, что все было напрасно.

— Итак, мы, кажется, добрались уже до Швейцарии, герр комиссар, — произнес Фридман. — Герр Гуттман сделал несколько ошибок. Первую он совершил, сказав мне, что видел Дулард — так сейчас зовут Райн, — когда она шла в бар… Шла, по его словам, без вещей, однако в номере мы ее вещей не обнаружили. А приехала она с вещами! Другую ошибку он допустил, когда сказал, что выходил на кухню и в умывальную комнату. Его коллега подтвердил, что он отсутствовал более получаса… На кухне он действительно был, но прошел не задерживаясь. Насчет умывальной комнаты я ничего установить не мог, но самое большее, насколько он мог там задержаться, это минут на пятнадцать. Так что ему следует объяснить, чем он занимался в оставшееся время… А третью ошибку герр Гуттман совершил прямо сейчас. Отель «Кенигсгоф» выдает эти конверты с золотой короной, — он указал на конверт с долларами, — только для особых номеров. Это, разумеется, самые дорогие номера… а фрау Дулард сняла самый дорогой номер отеля.

— Что вы скажете теперь? — спросил Гуттмана комиссар. — У вас два выхода: сказать правду и вернуться в отель или все отрицать — и тогда мы вас задержим здесь. Каково будет ваше решение, герр Гуттман?

Лысый шантажист не был наивным человеком. С тем, что ему придется расстаться с отелем «Кенигсгоф», он уже смирился. Но расстаться с тремя тысячами долларов — нет, с этим он смириться не мог. Он понимал, что призывы комиссара к признанию обычный трюк. Если он не признается, то получит год, а если признается, то получит два года, да еще лишится долларов. Никто не сможет доказать его вину, а хороший адвокат сумеет его вытащить.

— Я ни в чем не виноват, герр комиссар, а деньги — мои! — решительно заявил он.

— Уведите его, Майер! — приказал комиссар. — В камеру!

Гуттман обратил взор к потолку и торжественно изрек:

— Я подвергаюсь насилию, господа… Но с этого момента я буду давать показания только в присутствии моего адвоката.

— Да… — произнес Фридман. — Он вам только подтвердит, что вы ничего не выигрываете от того, что пытаетесь доказать, будто деньги ваши. Потому что все эти доллары… — взял он пальцами несколько стодолларовых банкнотов и, приподняв их, снова бросил на стол, — уважаемый герр Гуттман, фальшивые! Понимаете, фальшивые! — Фридман сделал драматическую паузу и продолжал: — Мы ведь разыскиваем эту женщину за распространение фальшивых денег, ясно вам? Поймите, если криминальная полиция разыскивает женщину, которая меняет имена и проживает в таких отелях, как «Кенигсгоф», тут может быть только два варианта — наркотики или фальшивые деньги, и ничего другого. Теперь мы, разумеется, должны будем задержать вас за распространение фальшивых стодолларовых банкнотов.

Торжествующее выражение на лице лысого шантажиста сменилось судорожной гримасой.

— В чем же вы тогда меня обвиняете? — спросил он.

— Как называют тех, кто распространяет фальшивые деньги? — сознательно обошел вопрос Фридман.

— Я думал, — тихо произнес Гуттман, — что в этом деле замешана политика: шпионаж или что-то вроде того…

— С каких это пор криминальная полиция занимается шпионажем? — презрительно спросил Майер. Он полагал так вполне серьезно, потому что давно питал отвращение к секретной службе. А началось это тогда, когда любовница наставила ему рога с каким-то сержантом американской военной разведки.

— В таком случае, господа, я отказываюсь от всех своих показаний, — стыдливо проговорил лысый шантажист и без приглашения сел на стул.

44

— Не стоит так гнать, дружище! — заметил Торанце. — У нас еще уйма времени. К тому же неизвестно, что за тачку подсунул нам этот турок.

На первый взгляд это была совсем неплохая тачка, потому что в тот момент на спидометре у Галвы было сто сорок километров. Все же он немного сбавил скорость. Торанце повернулся к заднему сиденью, где между Крайским и Сантанелли полулежал бесчувственный Машита. Увидев, что Сантанелли приложился к плоской бутылочке, он нервно заворчал:

— С этим-то можно немного подождать!

Его земляк не очень охотно спрятал бутылочку в карман и напустился на Крайского:

— Не наваливай этот тюк на меня! — и локтем оттолкнул Машиту на противоположную сторону.

— Ну и удивится же этот… — внезапно рассмеялся Торанце. Потом улыбнулся Галве: — А какая суматоха поднимется у ваших земляков в Праге!

— Да, переполох, я думаю, будет большой, — согласился Галва и подумал, не пора ли…

Проехав еще несколько сот метров, он решился и на полной скорости незаметно несколько раз подряд вывернул руль. Машину стало бросать из стороны в сторону.

— Странно заносит… — громко сказал он и, проверяя управление, качнул машину. — Управление в порядке…

Торанце напряженно следил за ним.

— Может, колесо? — с участием спросил он.

— Сейчас посмотрю, — ответил Галва и направил машину к обочине. Затормозив и переключив ближний свет, он достал большой карманный фонарь и вышел из машины.

Широкое шоссе было погружено в темноту. Галва с включенным фонарем ходил вокруг машины и постукивал по колесам. Торанце, приоткрыв дверцу, крикнул:

— Что с колымагой?

— Левое заднее колесо! — так же громко ответил Галва.

Чертыхнувшись, Торанце вылез из машины. Галва выключил фонарь и открыл багажник. Торанце прошел мимо него к заднему колесу. С противоположной стороны к ним приближался большой автобус, весь облепленный фонарями, как новогодняя елка. Проезжая мимо, он осветил их всеми своими фарами. Защищаясь от слепящего света, Торанце повернул голову, а когда автобус проехал, склонился к колесу. Галва стоял прямо над ним и, как только итальянец нагнулся, со всего маху ударил его тяжелым фонарем по темени. Звук удара и раздавшийся стон потонули в грохоте проезжавшего автобуса, а Торанце свалился на шоссе. Осветив его фонарем, Галва вынул у него пистолет. Потом быстро достал из багажника домкрат и застучал им под машиной, при этом громко советовал:

— Дружище, домкрат здесь не достанет… Нужно чуть-чуть отъехать…

Обойдя машину, Галва открыл дверцу и сел за руль. Крайски с заднего сиденья спросил:

— Ну что, шеф?

Галва спокойно ответил:

— Неудачно остановились, не можем установить домкрат… Отъеду на несколько метров…