Народы и личности в истории. Том 3 - Владимир Миронов

Сегодня нельзя угадать, чего больше в этом смешении этнических потоков – позитивного или негативного. Американский эксперимент далек от окончательного завершения. Тут есть свои плюсы и минусы. Пока США не очень успешно удавалось справляться с проблемой содружества рас и культур, если вспомнить то варварство, которое не раз было проявлено ими по отношению к индейцам и неграм. Нельзя не упомянуть и о страхе, преследующем белых американцев – страхе вырождения их расы. Историк М. Лернер признает: страх того, что неограниченное перекрещивание и смешение кровей приведет к вырождению Америки, распространен довольно сильно. «Даже почтенных авторов охватывает паника при мысли о биологической и культурной порче, которую могут навлечь на чистых англосаксов негры, азиаты, славяне, евреи и средиземноморские народы. Страх вырождения – это страх чужой крови и чужого стиля жизни со стороны тех групп, которые видят угрозу извне своим экономическим и социальным привилегиям и считают представителей иных рас захватчиками и врагами». Правда, автор попытался как-то преуменьшить значение проблемы, приведя в качестве примера позитивный опыт таких стран со смешанным населением, как Испания, Голландия, Британия или Россия. Но последующие события XXI в. могут и не дать оснований для оптимистичных прогнозов.[385]

Не очень-то удачливыми в своей борьбе за равноправие оказались американские женщины, хотя внешне американки выглядят очень эмансипированно. На ранних этапах своей истории преследования, порки и позорные столбы для непокорных дам были обычным явлением. М. Твен писал о позиции губернатора Плимута в отношении квакеров: «По моему глубокому убеждению, квакеры – это такой народ, который необходимо было бы вовсе стереть с лица земли. Ни к ним, ни к женам и детям их нельзя иметь сожаления, а тем более оказывать им милость». Против квакеров был направлен суровый закон, обращенный к жителям Бостона, которые считали себя верхом культуры и образованности (1657): «Кто из жителей Бостона так или иначе устроит, чтобы квакер поселился в городе, подвергнется штрафу в сто фунтов стерлингов и до уплаты этих денег заключается в тюрьму под стражу. Кто принимает у себя в доме и угощает человека, зная, что последний – квакер, платит за каждый проведенный у него гостем час штрафных сорок шиллингов и, пока не внесет этих денег, арестовывается в тюрьме. Ко всем тем, кто поучает квакеров и проповедует среди них, применяются те же законы, какие введены для лиц, приезжающих из-за границы, а именно: за первое нарушение закона, если преступник мужчина, отрезается ухо, и наказанный заключается в тюрьму до тех пор, пока не изыщет средств для того, чтобы быть отправленным из пределов колонии; уличенные во второй раз в том же преступлении подвергаются отрезанию второго уха и тюремному заключению на тех же основаниях, что и в первый раз. Если виновной окажется женщина, то она подвергается сильному наказанию розгами и всему тому, чему провинившийся в первый раз мужчина. Рецидивисты, попавшиеся в третий раз, будь то мужчина или женщина, караются просверлением языка с помощью раскаленного железа и последующим заключением в тюрьму с применением тяжелых принудительных работ до тех пор, пока на их собственный счет не явится возможность выслать их за границу».[386] О лицемерии американцев писал и Диккенс в «Американских заметках»: «Здесь заседает законодательный орган штата Коннектикут; это тот мудрый орган, который в давно прошедшие времена принял известный кодекс законов, именуемый «голубые законы»; среди прочих «разумных» постановлений в кодексе имелось и такое, согласно которому любого гражданина, насколько я помню, поцеловавшего свою жену в воскресенье (в случае, если это было доказано), могли посадить в колодки». Варварское отношение к женщине было и остается нередким явлением в Америке.

Но в XIX в. ситуация складывалась уже иначе, ибо наблюдался их дефицит. По переписи 1860 г. на территории тогдашних США было на 733 тысячи больше белых мужчин, чем женщин. Как писал один из авторов о положении женщин во второй половине XIX века: «Такое поразительное несоответствие одна из главных причин эмансипационного движения. В Америке на брачном рынке спрос на женщину, а не на мужчину. Тогда как в Европе, в некоторых культурных центрах число девушек и женщин более чем на 100 тысяч превышает число мужчин, и вследствие этого возникает настоящая охота за мужьями; в Америке девушке, желающей выйти замуж, не нужно никакой steeple chase. Она свободно выбирает между бесчисленными кандидатами, зная, что, как представительница своего пола, она составляет предмет исканий и желаний и ее рука сама собою является капиталом. Отсюда ясно, почему в Союзе говорят, что сватаются женщины, а не мужчины. В этом они видят естественное преимущество своего пола, и неограниченная свобода, с которой даже последняя горничная может располагать своей рукой и сердцем, вызвала в американских женщинах то гордое сознание собственного достоинства, венец которого представляет эмансипационная лихорадка. Ни одна женщина в Союзе не занимается физическим трудом, женская прислуга неизвестна, потому что даже беднейшая девушка каждую минуту может найти себе мужа. За исключением Мэриленда, Нью-Хемпшира, Нью-Йорка, Нью-Джерси, Северной Каролины, Род-Айленда и Колумбии, повсюду во всех штатах существует постоянный и большой спрос на женщин». Никого это не удивляет. Янки-мужчины привыкли стряпать, работать по дому, носить воду, колоть дрова, убирать комнаты и т. д.[387] Предмет зависти дам в иных странах.

Публичное наказание девушки в Америке за внебрачную связь

Однако за внешней свободой нередко скрывался половой расизм. Американская исследовательница проблемы К. Миллет пишет в книге «Сексуальная политика» (1970): «Такое положение дел объясняется тем, что наше общество, как и все исторические цивилизации, является патриархатным… Этот факт становится очевидным, если вспомнить, что армия, промышленность, технология, университеты, наука, политические институты, финансы, – короче говоря, все поле власти в обществе, включая силовые ведомства, находится целиком в руках мужчин. Учитывая, что сущность политики – сила и власть, это не может не иметь последствий. То, что еще теплится в нашей культуре от сверхприродного авторитета, Божества, «Его» пастырства, этики и ценностей, философии и искусства, сама цивилизация – все это, как однажды заметил Т. С. Эллиот, является продуктом деятельности мужчин».[388]

В XIX в. женщине было вообще трудно добиться свободы, если речь не шла о древнейшей профессии. Одной из наиболее известных «героинь» на этой ниве стала Виктория Клафлин-Вудхалл (1838–1927). Вся ее жизнь похожа на удивительную мелодраму с криминальной начинкой. Перечень «славных побед» этой эмансипированной американки столь велик, что мы не станем вдаваться во все детали ее «подвигов». Происходя из семьи немецких евреев, она к 11 годам закончила три класса, а затем вступила на дорогу, полную приключений. Мать Виктории верила в оккультные силы и поклонялась учению Мессмера (в итоге 3-е ее детей умерли еще во младенчестве). Отцу за мошенничество и поджог собственной мельницы грозила виселица. Семейство вынуждено было бежать из родной Пенсильвании. Пропустим годы службы на панели. Подойдем к 1868 г., когда Виргиния и ее сестра Теннесси предстали как чудо-исцелительницы перед мультимиллионером Корнелием Вандербильтом. К тому времени 74-летний коммодор уже считался богатейшим человеком. Однако он устал от борьбы и болезней. Сколотив 100 миллионов долларов, он чувствовал себя полным хозяином страны, с презрением взирая на судей и законы США. «Закон? – восклицал он. Какое мне до него дело? Разве у меня недостаточно власти?» Он мог быть беспощаден, мог даже вооружить три латиноамериканские республики, чтобы доказать им свое право. Когда ему надоела первая жена, он на два года запихнул е в сумасшедший дом. Вот к этой акуле бизнеса и подкатили две юные проститутки, проведя с ним «магнетический сеанс». Теннесси стала его любовницей. Он называл ее «мой воробушек», она его – «мой старичок». В конечном итоге, сестрички сумели, видимо, предъявить богачу красноречивые аргументы, убедив Вандербильта помочь им создать брокерскую контору. За 3 года контора заработала 700 тыс. долларов. Историк пишет: «Остается только подозревать, что они продавали далеко не одни лишь акции железных дорог».

Преуспев в «бизнесе», В. Вудхалл приняла решение баллотироваться в президенты. Это так воодушевило всех проституток Америки, что те стройными рядами двинулись в ряды суфражисток-демократок. Некая С. Энтони во всеуслышание заявила, что «будет приветствовать всех женщин Нью-Йорка, имеющих дурную репутацию, если они будут произносить речи за свободу». Клич «Проститутку – в президенты!» вдохновил всю Америку. Тот факт, что Виктория имела двух мужей (носила фамилию одного, а спала с другим), что она и сестра с 14–15 лет были содержанками, торгуя собой налево и направо, и сидели в тюрьме, конечно же, не могло помешать демократии свободной любви проникнуть в парламент. Сцену ее триумфа описывали так: «Наступил решительный момент. Судья Картер из Огайо, прихрамывая, подошел к краю сцены. «Я выдвигаю Викторию Вудхалл кандидатом на пост президента Соединенных Штатов! – прокричал он. – Все, кто за ее выдвижение, скажите «да!». Аполло-Холл задрожал от криков «да!». Сотни людей повскакали со своих мест, вопя, приветствуя, размахивая шляпами и носовыми платками, в то время как Теннесси Клафлин, выдвинутая в качестве кандидата в члены Конгресса, возглавила шествие четырехсот чернокожих солдат и оркестра по заполненным возбужденной публикой проходам зала». Так воплощаются «идеалы свободы»! Проститутка и кандидат в президенты дожила до 90 лет. Как это ей еще не воздвигли памятник?! Хотя один из современников высказался на сей счет вполне определенно: «Ее надо было бы повесить и у подножия виселицы воздвигнуть монумент в ее память».[389] С тех пор проститутки частые гостьи Белого дома, почти почетные его мажордомы. Возможно, в один из дней они смогут занять кабинет президента Америки уже на правах хозяйки (пример Моники Левински или госпожи Олбрайт вселяет в них надежду). В Америке жизнь иного политика грязнее жизни любой проститутки и извращенца. Политик в США порой вынужден быть тем и другим одновременно.