Русская литература первой трети XX века - Николай Богомолов

Вопрос об отношениях Северянина с «Цехом поэтов» выглядит в настоящее время довольно запутанным. Даже после внимательного комментирования Р.Д. Тименчиком контекста отзывов Гумилева о произведениях Северянина кое-что, как кажется, остается недостаточно проясненным. Отчасти повинен в этом сам Северянин, довольно решительно перепутавший как в своей прозе, так и в стихах, времена и разнородные явления. Характерный пример — строфы «Рояля Леандра», где произвольно смешаны события литературной жизни десятых и двадцатых годов. По уверенность, с какой Северянин неоднократно повторяет рассказ о визите Гумилева к нему, заставляет предположить, что действительно весной 1912 года Гумилев пытался наладить контакты с Северяниным, но натолкнулся на отказ. Вся логика литературных отношений того времени говорит, что весной участие Северянина в «Цехе поэтов», только набиравшем силу и нуждавшемся в более или менее опытных участниках, должно было быть выгодным Гумилеву, и потому естественным выглядит предположение, что приблизительно в то время, когда Г. Иванов и Арельский начинают отходить от эгофутуризма, Гумилев наносит визит Северянину (очевидно, действительно при посредстве Иванова), который завершается неудачей из-за гордого отказа хозяина подчиниться руководству «высокоталантливого»[777] Гумилева. Однако осенью 1912 года Игорь Северянин оказывается практически в одиночестве, лишившись и распавшегося «ректориата», и союзничества Игнатьева. Именно в этот момент для него выглядит логичной попытка возобновления контактов с Гумилевым, внимательно описанная Р.Д. Тименчиком: Северянин посещает Гумилева в Царском Селе 18 октября (обратим, кстати, внимание на первую строку приводимого по этому поводу Тименчиком четверостишия Северянина: «Я Гумилеву отдавал (курсив мой. — Н.Б.) визит»), пишет ему, передает в журнал «Гиперборей» не только официальное письмо о разрыве с Игнатьевым, но и три своих стихотворения[778]. Иванов был свидетелем всех этих эпизодов и потому естественно, что боровшемуся в середине двадцатых годов за свою литературную репутацию Северянину было необходимо нейтрализовать его свидетельства своими утверждениями. Хронологические сдвиги и расчетливые умолчания приобретают в таком контексте особую значимость.

Наконец. Северянин пользуется возможностью откликнуться на тексты Иванова, чтобы определить момент распада группы эгофутуристов, однако снова делает это с нарочитыми хронологическими сдвигами. В негодующей «Шепелявой тени!» об этом рассказано следующим образом: «Г. Иванов 2-ой — как и Арельский, постыдно бежали от эгофутуризма в Цех. Как теперь он сам сознается, там ждали его «связи более подходящие и потому бесконечно более прочные». На мой взгляд, это звучит попросту цинично и достаточно ярко обрисовывает личность г. Иванова 2-го» (Северянин. С. 74—75). В несколько более спокойных тонах в «Успехах Жоржа»: «Вскоре (после визита Гумилева. — Н.Б.) Иванов и Арельский мне изменили окончательно, заделавшись настоящими «цехистами» и отрекшись печатно по настоянию «старших» от футуризма. В это время Олимпов внезапно сошел с ума. Остался я один со своим детищем, но так как фактически весь эгофутуризм, мною выдуманный, был только во мне самом, то ничего не изменилось после того, как трое из четверых выбыли. Я дал знать через печать о происшедшем и заявил попутно, что весь эгофутуризм, видимо, только мое творчество, я же желаю впредь быть поэтом безо всяких этикеток и ярлычков. Тем вся эта шумиха и закончилась. «Изменники» же продолжали бывать у меня почти ежедневно, и оставались мы в хороших отношениях еще около года. А потом их вдруг смыло...» (Северянин. С. 69 70).

Уточнение датировки этих событий должно внести некоторую ясность как в историю эгофутуризма, так и в историю взаимоотношений Иванова с этим течением. Выше мы уже приводили цитату из письма Северянина к Брюсову от 24 мая 1912 года, позволяющую датировать отход Иванова и Арельского от эгофутуризма: «Давно собираюсь Вам сообщить, что Грааль Арельский и Георгий Иванов, «оставаясь со мною в лучших отношениях», в ректориате Академии Эго-поэзии больше не состоят и «футуризму не сочувствуют»: гг. синдики «Цеха поэтов» «нашли несовместимым и то и другое», и вот – «им пришлось делать выбор»...»

В своей автобиографии 1929 года Грааль Арельский сообщает: «Из кружка «Ego» я скоро, однако, ушел, вступив в 1912 г. (25.1) в «Цех поэтов»»[779]. Но это не помешало ему, равно как и Иванову, участвовать в первом номере эгофутуристической газеты «Петербургский глашатай» (12 февраля). Впрочем, уже во втором номере (11 марта) их имен нет. Очевидно, именно к этому времени (февраль — начало марта 1912 г.) относится окончательный уход Иванова и Арельского от эгофутуризма.

В то же время происходит и упоминаемое Северяниным расхождение с Олимповым. так описанное самим Олимповым в хронологической памятке «Точные сведения о возникновении футуризма в России», составленной им для А.Г. Островского: «В середине марта 1912 г. выходит № 2 «Петербургского Глашатая», где Игнатьев статьей о творчестве Северянина извращает мое толкование футуризма. В сентябре 1912 г. Северянин, по случаю двухмесячной болезни Олимпова, издает доктрины футуризма, и Олимпов, по выздоровлении, отвечает ему хартией, последствием явился отказ Северянина от футуризма. На его отказ Олимпов ответил декларацией и объявил, что футуризм есть вечная перчатка бессмертия и он жив»[780].

Однако формальный отказ Иванова и Арельского участвовать в деятельности кружка «Ego» относится к несколько более позднему времени. Он был опубликован во втором номере цехового журнала «Гиперборей» за 1912 год, но известная неаккуратность в выходе этого издания оставляет вопрос о точной дате открытым. Однако существует письмо М.Л. Лозинского к Граалю-Арельскому от 18 ноября 1912 г., которое, как кажется, сужает интервал, в который было написано отречение, до нескольких дней: «Многоуважаемый Степан Степанович, в выходящем на днях № 2 Гиперборея будут напечатаны письма в редакцию Игоря Северянина, заявляющего о своем выходе из кружка «Ego» и о прекращении сотрудничества в изданиях «Петербургского Глашатая», и Георгия Иванова, при сем прилагаемое. Может быть, Вы присоедините к письму Г. Иванова Вашу подпись. В таком случае будьте добры сообщить мне об этом возможно скорее, чтобы не задерживать выхода номера»[781].

Как представляется, собранные и сведенные воедино факты позволяют создать следующую хронологию участия Георгия Иванова в движении эгофутуристов: в мае 1911 года он знакомится с Игорем Северяниным, но это еще не ведет его к активному участию в литературной жизни на стороне этого поэта. После летних каникул знакомство возобновляется, Иванов приглашается в «Академию Эго-Поэзии», а в декабре 1911 года выходит его единственный безусловно эгофутуристический сборник «Отплытье на о. Цитеру»[782]. В январе 1912 г. Игнатьев рецензирует книгу Иванова[783]. В феврале Иванов печатается на страницах «Нижегородца» (2 февраля) и «Петербургского глашатая» (12 февраля), что было бы вряд ли возможно, откажись он уже тогда от сотрудничества с эгофутуристами.

Вероятно, во второй половине февраля или начале марта (но, возможно, эта дата может быть несколько сдвинута) Иванов окончательно переходит в «Цех поэтов», завершая таким образом свое участие в «Академии Эго-Поэзии». В конце мая расхождение уже было окончательно предано гласности в письме Северянина к Брюсову. 23 октября Северянин «в листовке заявил, что считает свою эго-футуристическую миссию законченной»[784]. В конце ноября Иванов (впоследствии к нему присоединяется Арельский) печатно заявляет о выходе из кружка «Ego», повторяя это заявление еще раз уже в 1913 году.

Об одной литературно-политической полемике 1927 года

Впервые — Российский литературоведческий журнал. 1994. № 4. Тот же текст — Культурное наследие российской эмиграции. М., 1994. Кн. вторая. Ср. так же тезисы: Культурное наследие российской эмиграции. 1917—1940-е гг.: Сборник материалов. М., 1993.

Одной из наиболее актуальных задач изучения культуры русской эмиграции является систематическое исследование литературной журналистики. Большинство ученых, естественно, пролистывало номер за номером «Современные записки» и «Числа», «Дни» и «Новое русское слово», однако по пальцам можно пересчитать статьи, где закономерности существования эмигрантской периодики изучались бы сколько-нибудь детально[785]. Довольно хорошо описана история «Чисел»[786], есть несколько работ (преимущественно мемуарного плана) о «Современных записках»[787], отдельные статьи о других газетах и журналах «первой волны»[788], чаще всего также принадлежащие людям, причастным к выходу данного издания. С интересующей нас точки зрения наиболее интересны две публикации Г.П.Струве об изданиях, с которыми был связан его отец[789], а также недавно появившийся чрезвычайно основательный пятитомник, посвященный рижской газете «Сегодня»[790].