Настоящая фантастика – 2010 - Генри Лайон Олди

— Хорошие специалисты не боятся увольнения, и еще, если бы он был хорошим специалистом, у тебя было бы много туфель и платьев.

— Гай, ты говоришь нехорошие вещи и неправильные. Запомни, твой отец очень хороший специалист, уж можешь мне поверить, и зарабатывает он много, только все тратит на того же осьминога. Просто у отца свои проблемы, и конец света — это еще не повод ругать папу. Ты понял?

— Понял. А если они знают, но специально не говорят? Чтобы не было паники, чтобы люди не посходили с ума? Блаженство в неведении. А?

— Но это невозможно.

— Почему? Люди в Районах глупы, они думают только о развлечениях и как бы поскорей закончить работу. Сами они все равно об этом никогда бы не узнали. А осьминоги делают только то, за что им платят, на другое у них просто нет времени, как у тебя и папы. Они даже из дома месяцами не выходят. К тому же в осьминоге видишь только то, что показывают. Поэтому держать нашу гибель в секрете — не так уж трудно. Большинство людей даже на небо не посмотрят. Как видишь, вполне возможно.

Мать молчала, и Гай продолжил развивать свою мысль:

— Вот ты когда последний раз видела небо? А другие…

— Прекрати, — не выдержала мать.

Гай замолчал, споткнувшись на полуслове, с твердым намерением больше не касаться этой темы. Гори оно все ярким пламенем, а из него больше слова не вытащишь. Намерение это наверняка бы осуществилось, если бы мать сама не вернулась к болезненной теме:

— Допустим, ты прав и Отарус бабахнет, что мы-то можем поделать?

— Ну… тогда тебе уже не обязательно сидеть весь день в осьминоге, ты могла бы побыть со мной, погулять, посидеть на кровати, посмотреть со мной в окно и в телескоп, рассказать мне что-нибудь интересное, как раньше, помнишь?

— А тебя не смущает, что если ты не прав, то у мамы будут неприятности?

— Смущает, но я же не прошу. Я просто ответил на твой вопрос. Хотя…

— Что «хотя…»?

— Нет, ничего, это я просто так.

— Не обманывай маму. Говори.

— Ну ладно. Это насчет неприятностей. Они же у тебя все равно каждый день, хотя ты и постоянно в этом осьминоге. И у папы тоже.

Мать изменилась в лице, словно Гай ударил ее по голове чем-то тяжелым.

— Я сделал тебе больно, мама? Сказал что-то плохое? Я не хотел. Я буду молчать.

— Ты еще маленький, Гай, и не можешь всего понять, а я не могу объяснить. Поэтому тебе многое кажется непонятным и нелогичным. Это нормально. Но когда ты так говоришь и задаешь свои вопросы, то уже мне все это кажется непонятным и нелогичным, и я сама себе кажусь…

— Особенной?

— Нет, глупой. А насчет неприятностей ты прав, но оттого, что я прогуляю один день, их не уменьшится.

Весь вечер и полночи Гай просидел у окна, глядя в телескоп. Оставшиеся полночи его мучили кошмары.

На следующее утро Гай сообщил матери две вещи — что девятая луна погасла и что он не пойдет в школу. Мать кивнула и ушла на работу как ни в чем не бывало. Гай чувствовал себя плохо: болела голова и страх надвигающейся катастрофы сковывал мысли. Половину дня он просидел на полу, обнимая ноги матери и положив голову ей на колени. Так было немного спокойнее. Мать иногда освобождала правую руку от щупалец и гладила его по голове. В такие минуты он совсем успокаивался: мама с ним, мама рядом, и она не боится, значит, и ему бояться нечего. Но стоило маме убрать руку, и страх возвращался. Тогда Гай еще крепче обнимал мамины ноги и закрывал глаза.

После обеда, когда мама все еще возилась на кухне, а папа и не думал покидать своего осьминога, Гай пошел к себе в комнату, надел свой лучший костюмчик, причесался перед зеркалом, лег на кровать и начал беззвучно плакать. Слезы текли из его глаз и не могли остановиться. Мир, который казался ему таким большим и непонятным, мир, в котором ему, Гаю, еще предстояло так много узнать и сделать, доживал свои последние часы, а папа с мамой делают вид, что ничего не происходит. И нет им никакого дела, что через пару-тройку часов они уже не увидят своего особенного сына. У мамы с папой есть дела поважнее. Этого Гай не мог понять, как ни старался. Теперь ему предстоит встречать конец света в полном одиночестве.

Вдруг глаза его сфокусировались, а взгляд приобрел осмысленность. Он вскочил с кровати, подбежал к окну, опрокинув по дороге стул, взял с подоконника телескоп и лег обратно в кровать, прижимая мамин подарок к груди. И снова взгляд его стал рассеянным, а из глаз потекли слезы.

Гай пролежал так полчаса, а потом к нему зашла мама.

— Привет! — сказала она. — Будем встречать конец света вместе. Одному, наверное, скучно?

Гай молча улыбнулся.

Он раньше и не замечал, что его мама такая красивая. На ней были новые туфли (надетые специально для него!) и белое платье, открывающее руки и спину.

— Знаешь, — ласково сказала она, — может быть, нам стоит куда-нибудь сходить? В кино, например. Или просто погулять часок по парку, подышать…

— В Районах?

— Угу. Конец света подождет нас пару часиков, а потом мы вернемся. Успеем, как ты думаешь?

— Должны успеть, — серьезно ответил Гай, — а папа?

— Папа? Останется тут. Я пыталась с ним поговорить о твоей задаче и вчера и сегодня, но он оказался слишком занят и попросил не трогать его пару дней. У него большие проблемы на работе. Я думаю, он все знает и специально не хочет со мной разговаривать, чтобы не пугать.

— А-а… — понимающе выдохнул Гай. — Большие проблемы… На работе… Одно радует — скоро эти проблемы окончатся.

— Так мы идем?