Знамение змиево - Елизавета Алексеевна Дворецкая

Да наяву ли это всё происходит? Опасаясь, что это лишь сон, Воята двигался осторожно, чтобы не проснуться слишком рано.

Гостя усадили за стол, сам хозяин сел напротив. Волчьей шапки, из-под которой спускались до пояса волнистые пряди тёмных, отливавших зеленью волос, он и за столом не снял, видно, не желая показать гостю отсутствие бровей. Изредка посматривая на него, Воята убеждался в сходстве хозяина с отцом Македоном, как запомнил его в Лихом логу. Кто-то рассказывал, что леший может показаться кем хочешь, хоть твоим братом родным, но зачем ему притворяться старым власьевским попом?

Внучка! Он сказал девушке: «Угощай гостя, внучка!» Покойный поп Македон был отцом Еленки и дедом Арте-мии. Это ради неё леший рядится в чужой облик? Отец Македон умер всего семь-восемь лет назад, и до своего исчезновения Артемия хорошо знала деда по матери.

Артемия прислуживала им: принесла кашу, щи в горшке. Облупив красное яичко, Воята поискал глазами на столе солонку, но не нашёл. Пришлось съесть так: яйцо, сваренное месяц назад, свежестью не отличалось, но оказалось съедобным. После него Воята уже без страха принялся за прочее: за щи с молодой крапивой, снытью и зайчатиной, за жареную веприну, за дикую утку с мочёной брусникой. Ни в одном из блюд не было соли, но приправы из ягод и диких трав это возмещали. Хозяин сидел напротив и тоже налегал на еду – пока Воята съедал несколько ложек, он успевал опорожнить свою миску, и Артемия наливала ему ещё.

Ели в молчании. Воята всё поглядывал на Артемию, и каждый раз, как он встречался с ней глазами, у него обрывалось сердце. Будто темнокрылая птица, её взгляд летел ему навстречу, стрелой пронзал грудь. Воята уже знал: без неё он отсюда не уйдёт.

Но вот девушка убрала посуду и встала у печки.

– Сколько хочешь за коня? – прогудел леший.

Коней у него, как видно, было немало: вся стена возле двери увешана уздечками, да дорогими, из крашеной кожи, с медными и серебряными бляшками, с бубенчиками.

– А что предложишь?

– Пойдём товар смотреть! – сказал хозяин и встал.

Вслед за ним Воята направился к двери; с беспокойством оглянулся на Артемию, но она шла за ними. Леший первым просунулся в низкую дверь, Воята за ним; тут же они оказались не в лесу и не во дворе, а прямо в другой клети, уставленной ларями и укладками.

– Вот у меня сколько добра! – заржал-захохотал леший и подошёл к одной укладке. – Ты вовек столько не видывал!

Он поднял крышку – укладка была полна куньими шкурками.

– Вот, гляди! – гордясь своим богатством, хозяин вынул сразу две связки по полсорочка, встряхнул, показывая, как играет мех, стал совать их Вояте в руки.

– Эти не пойдут! – Воята покачал головой.

– Другие есть!

Открыв другую укладку, хозяин вынул лисьи шкурки – сперва рыжих полсорочка, потом чернобурых. Воята покачал головой, хотя меха выглядели очень хорошими. Леший вынул белых горностаев, бурых бобров; Воята опять покачал головой, и леший, сердясь, бросил всё наземь.

– Чего же ты хочешь? Серебра? Вон у меня его сколько!

Он показал на полки вдоль стен, тесно уставленные горшками. Взял ближайший и сунул Вояте в руки: в горшке оказалось серебро, всякое-разное: обрубки гривен, кольца, гнутые браслеты, даже вроде сребреники князей Владимира и Ярослава. От горшка пахло землёй. Воята покачал головой, и леший бросил горшок под ноги.

– Или это?

Леший взял ещё горшок, побольше: тот оказался доверху полон крупными серебряными монетами с сарацинской печатью – старинными шелягами. Воята опять покачал головой, и леший швырнул горшок – тот раскололся, монеты грудой высыпались на брошенные шкурки.

– Этот?

Вытянув вдруг руки вдвое длиннее, чем были, леший снял третий горшок, самый большой. В нём оказалось намешано всякого: и кольца, и монеты, и целые гривны, и рубленые, и какие-то стержни из меди и бронзы. Мелькнуло несколько золотых колечек или серёг. Но Воята опять покачал головой, и леший с досады так хватил горшком об пол, что осколки брызнули по клети вперемешку с серебром.

Пол перед Воятой был завален шкурками, усыпанными серебром, будто осенними листьями. Пожелай он сделать шаг, пришлось бы идти по раскиданным сокровищам.

– Чего же тебе нужно? – в досаде крикнул леший. – Скота? Идём!

Он кинулся за дверь – ту же, через какую они пришли. Воята шагнул за ним и оказался на широкой лесной поляне – совсем не той, где повстречал лешего возле дуба, да и дуба никакого тут не было. Зато была скотина: коровы и овцы, лошади и козы. Они паслись, бродили, лежали, хвостами отгоняли слепней. Чёрные, белые, серые, рыжие. Скот был очень хорош – упитанный, у овец шерсть чистая и пушистая, конские бока лоснятся.

– Выбирай! – Леший взмахнул рукой. – Любую корову выбирай!

В лесу вокруг поляны дул ветер, вершины больших деревьев угрожающе кренились.

– Не нужна мне корова! – перекрикивая шум ветра, ответил Воята.

– Да какого ж попа тебе нужно! – завопил леший втрое громче прежнего.

Воята невольно зажал уши, а леший схватил ближайшую к ним корову и с размаху швырнул куда-то в лес, будто мышь. С шумом и треском корова скрылась в ветвях. Леший гудел и хохотал десятком голосов, но в этом хохоте слышался скорее гнев, чем веселье. От ощущения невероятной мощи, во много раз превосходящей человеческую, навалилась жуть, стеснило в груди.

– Вот её выбираю! – Воята схватил за руку Артемию.

– Её нельзя!

Десятки голосов – высоких, низких, – с одинаковым выражение отозвались в вершинах: «Её нельзя!»

– Ты сказал – любую! Я её выбираю! Другого ничего не возьму!

Сунув вторую руку за пазуху, Воята вынул тонкий бело-красный пояс, развернул, накинул на Артемию и быстро завязал на три узла.

На её белой одежде красная нить нового пояса была словно искра жизни, вдруг вспыхнувшая в этом снежном существе. Знак того, что отныне она принадлежит к тёплому миру живых.

Леший так завизжал, что лес содрогнулся; порыв могучего ветра рухнул с высоты, как волна. Воята дёрнул за концы пояса, подтягивая Артемию к себе, и обхватил руками, опасаясь, что этот вихрь её унесёт. Теперь если и унесёт, то обоих вместе. Она прижалась к нему, пряча лицо на груди, и он ощутил, как от волос её остро пахнет мхом и лесной прелью. Зажмурившись, чтобы ветром не выбило глаза, Воята напрягал все силы, не давая невидимым рукам ветра оторвать от него девушку; она вскрикнула и застонала как от боли.

– Повторяй! – закричал Воята ей