Поединок 18 - Эдуард Хруцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сейчас давай, – смилостивился Полуян. – А Жабу ублажай. Понял?..
В тот же вечер, но значительно позднее, состоялся у Полуяна еще один разговор. На сей раз с Пушником. Среди пленных он единственный вызывал доверие. Этот железный мужик прошел всё круги душманского ада и остался человеком. На такое не каждый способен.
В камеру вползала душная южная ночь. За стенами тюрьмы – мертвая тишина. Пушник лежал в углу, неуклюже разбросав онемевшие ноги. Черные, в струпьях, ступни, вздутые, тоже черные, лодыжки были облеплены комарами, москитами. От соломы, служившей подстилкой, шел тяжелый дух, но у окна все же легче было дышать.
После выкуренной закрутки Полуян почувствовал прилив сил. Его распирало желание пообщаться. Опустившись возле прапорщика, он спросил:
– Плохо тебе, Микола?
– Почему? Лежу, как в санатории, отдыхаю.
– От чего отдыхаешь?
– От стрельбы. Никого не убиваю, чужой крови нелью.
– Раньше небось об этом не думал?
– Раньше – нет. Теперь, когда с того света вернулся, размышлять начал. Тем бы, кто меня послал убивать, автомат в руки. Им бы приказать: убей!..
– Вот и я говорю, – невпопад оживился Полуян, – драпануть бы из цей тюряги.
– Благими пожеланиями дорога в ад вымощена – так мой мудрый дед говорил.
– Академик твой дед, ума палата.
– Он меховщик, шубы ладит. Вся Балашиха к нему бегает: Пушник посоветуй, Пушник подскажи, а то и взаймы дай… без отдачи.
– Давал? – недоверчиво спросил Полуян.
– Само собой. На том свете, говорил, сочтемся. Бога чтил превыше всего. Библию знал от корки до корки.
– Завираешь, прапор. На кой ляд та Библия?
– Ты моральный кодекс строителя коммунизма изучал?
– Да уж, в школе заместо молитвы долбить заставляли.
– Вот-вот, тот кодекс и есть библейские заповеди.
. – Ни в жисть не поверю.
– Представь себе, из Нового завета наши пропагандисты содрали.
– Лихо! Во что верим!.. Ты семейный?
– Не обзавелся, не успел.
– И я не сподобился. Перед призывом нацелился свадьбу сыграть – отговорили. Может, и к лучшему. Сирот плодить – последнее дело. Вот если бы тягу дать…
– Ну, убежишь, а дальше?
– Туточки, слыхал, племена вольные проживают, против властей даже настроенные.
– Пуштуны, что ли? Но как с ними связь установить?
– Через Абдулло. Я его прощупывал.
– Ты бы поостерегся. Где гарантия?..
– Да я его тогда собственными руками…
– Если тебе их прежде не укоротят. – Пушник помолчал, обдумывая услышанное. Потом раздумчиво сказал: – Ладно, пусть так. Но не трепись по-пустому, Ян. С Абдулло общайся один на один, никого не посвящай.
– Бежать надо скопом.
– Не бери в голову. Организовать людей не твоя забота. Задачу поставь установить связь с одним из местных племен…
Давно смолкли доносившиеся со двора голоса охранников Откричали муэдзины, сзывавшие воинов ислама на последнюю – пятую за день молитву. Прекратилось бормотание молившихся в камере афганцев.
Понятно, что духи воюют против русских, ведут джа-хид – священную войну против нечестивых собак. Уничтожая шурави, они совершают богоугодное дело. Но почему произносящие одинаковые молитвы идут в бой друг против друга?.. Ведь Коран запрещает убивать единоверцев! Выходит, нарушают заповеди, плюют на Аллаха? И не боятся его гнева?..
С этими мыслями Полуян начал засыпать. Где-то на грани сна и яви вдруг отчетливо увидел себя в той самой вонючей курильне. И опять – в который раз! – почувствовал острое сожаление. Мог бы послать за добычей кого-нибудь из «чижей». В роте кавалера Красной Звезды сержанта Полуяна уважали и побаивались. Только бы свистнул, любой «сынок» побежал бы к черту на рога… Но нет, жадность обуяла. Прежний канал доставки ухнул неожиданно. Прапор из роты матобеспечения додумался «товар» в снарядных ящиках перевозить. И в Союз, между прочим, через летунов переправлял, за что большие куски отхватывал. Вот уж воистину, кому война – кому мать родна.
Когда узнал, что прапора арестовали, ох, и перетрухнул. Спасая шкуру, тот мог 'запросто всех заложить. И загремел бы Мишка под фанфары за соучастие. Счастлив Бог – пронесло. Да только не миновал беды все равно. У своих, наверное, лучше сидеть. Хотя, конечно, тоже не мед. Однажды, до Афгана, возвращался с дискотеки, выпивши, естественно, был. Три хмыря за здорово живешь пристебались – клюнули на кожаную куртку. Ну, он и врезал каждому по очереди, одному три ребра сломал. За превышение пределов необходимой обороны его упекли в предварилку. Спасибо, через месяц разобрались… С помощью директора совхоза. Попалась бы ему та шушера в Афгане, он бы их по стене размазал…
Сон подкрался незаметно, спутал мысли. И погрузился Мишка Полуян в забытье, кошмарное, тяжелое – • не сбросить, не оторвать. Грудь сдавило тисками. Их сжимает тот, что стоит у изголовья. Это Жаба. Смех у него булькающий, утробный. Жаба придумал «веревку». Так называется пытка, когда вокруг головы обматывают волосяную петлю и вращением лапки закручивают постепенно туже, туже… Жаба – садист. Сам пухлые ручки не марает. Выпучит рачьи гляделки и наблюдает за подручными-мясниками. Вчера отделал • старлея до потери пульса. Господи, в который уж раз!.. Приволокли парубка окровавленного, бросили – бревно бревном.
Грохот, скрежет, визг… Полуян проснулся. Во сне было страшно, а наяву… В камеру вошло несколько охранников. Пинками растолкав спавших, указали знаками на дверь. Поднялись все, кроме Пушника. Охранник злобно ткнул его кованым ботинком в живот.
– Шо ж ты, гнида, делаешь? – рванулся от двери Полуян. – Человек обезножел, а ты!
Сзади кто-то цепко схватил Полуяна за локоть:
– Не пыли, паря. Полундра, как говорят у нас в Одессе. Жизнь – индейка, судьба – ихний поганый афгань.
– Отхлынь, – рявкнул Полуян, надвигаясь на ухмыляющегося Моряка. Но, встретившись с льдистым взглядом серых глаз, сразу обмяк.
– Вот так будет лучше, – сказал Моряк. – Не о себе забочусь. Ты на рожон полезешь – всем страдать.
Абдулло что-то торопливо объяснял охранникам. В результате Пушника оставили в камере, остальных выгнали во двор и построили перед Жабой. Поодаль, прижавшись друг к другу, сгрудились афганцы.
Уже рассвело. Ночная роса увлажнила землю, приятно охлаждала ступни. Нежно голубело небо. Господи, как хорошо-то!.. День впереди, завтра, может, еще один судьба подарит. Живой о жизни мечтает, мертвый – ни о чем…
Их привели колонной в дальний конец двора. Полуян увидел вросшую в землю сараюшку. В черном зеве, в глубине, в провале желтел огонек. От него веером разлетались искорки. Гасли и взметывались вновь, слабо освещая чрево преисподней.
Жаба приказал остановить пленных и снизошел до объяснения.
– Начальник говорит, кольцевать будут, как пташку, – перевел Абдулло дословно.
И тут до Полуяна дошло: их привели в кузню. Рядом с сараем лежала горка цепей и скоб. Так вот что придумал этот гад!.. Не помня себя, Михаил в ярости кинулся на стоявшего рядом охранника. И тут же был перехвачен другими. На гиганта навалились скопом, заломили за спину руки, втолкнули в кузню. Человек, стоявший у горна, мгновенно набросил на ноги «браслеты», еще не успевшие остыть. Привычным движением протянул цепь к рукам. Запахло жареным мясом. Тошнота подступила к горлу.
– Следующий! – выкрикнул Абдулло.
Кузнец знал свое дело и работал споро. Черная тень черного человека в ярком пламени раздуваемого мехами горна двигалась плавно. Пяти минут хватало на одного И снова:
– Следующий!
К кузне направился Танкист. Он походил на привидение. Его шатало, как былинку. На высохшем лице каменно-сжатые потрескавшиеся полоски губ. Но взгляд…
Танкист приблизился к наковальне, протянул руки – высохшие плети. И тут случилось непредвиденное. Жаба вскинул круглую, увеличенную белой чалмой голову и резко выкрикнул:
– Нис!
Кузнец застыл с поднятым молотом. Замерла его тень
на прокопченной стене.
– Нис! – властно повторил Жаба и заколыхался, забулькал, довольный собой.
Пленные замерли. Занятые личными переживаниями, одуревшие от боли, они не сразу поняли, что произошло. Понял Танкист.
– Не имеешь права, дерьмо, – сказал глухо, едва разлепив губы. – Я со всеми. Я как все…
Жаба укоризненно покачал головой, что-то сказал.
– Начальник имеет милость, – перевел Абдулло.
Ошарашенный происшедшим, Полуян пробормотал:
– Щось це робыться, господи.
– Дурак, – отозвался Моряк. – За красивые очи от кандалов не освобождают.
– Неужто продался? Не может быть!
– В душманской тюрьме, как в Греции, все есть – товар на любой вкус, – прокомментировал Моряк.
– Ах ты вошь ползучая… А каким настоящим мужиком казался!
По знаку Жабы охранники подхватили Танкиста под руки, поволокли в камеру. И пока его тащили через двор, до пленных, стоявших у кузни окольцованной стаей, доносились яростные вопли: