Поправки - Джонатан Франзен

Сославшись на усталость, Дениз выставила Брайана за дверь. Следующим утром на побережье спозаранку разбушевался тропический циклон, влажный ураган, от которого сердито качались деревья и вода выплескивалась на шоссе. Препоручив «Генератор» своим подчиненным, Дениз уехала поездом в Нью-Йорк на свидание с родителями, выручать безответственного братца. За мучительным ланчем, пока Инид в сто первый раз дословно воспроизводила повесть о Норме Грин, Дениз не ощущала в себе никаких перемен. Старая, но действующая модель, «версия 3.2», в лучшем случае – «версия 4.0», которая возмущалась всем достойным возмущения в Инид и любила в Альфреде все, достойное любви. Лишь на пристани, когда мать поцеловала ее на прощание и новая Дениз, «версия 5.0», едва не засунула язык в рот симпатичной старушке, едва не провела руками по талии и бедрам Инид, едва не прижалась к ней и не посулила приехать на Рождество, если такова воля Инид, – лишь тогда Дениз осознала глубину происходивших в ней перемен.

Экспресс мчался на юг, мелькали залитые дождем платформы. За ланчем отец вел себя как ненормальный.

Если он действительно теряет рассудок, жалобы Инид не столь уж преувеличены. Что, если Альфред и впрямь – жалкий старик, кое-как собирается при детях и тут же разваливается вновь, что, если Инид не просто ханжа и зануда, каковой Дениз считала ее последние двадцать лет? Может, не надо жалеть Альфреда, что ему досталась не та жена, может, это Инид достался не тот муж? Может, Дениз гораздо больше похожа на мать, чем ей думалось? Трам-пам-пам, стучат колеса по рельсам, темнеет октябрьское небо. Лучше б и дальше ехать на поезде, но до Филадельфии недалеко, а там снова работа, и у Дениз не было времени все хорошенько обдумать, пока она не отправилась на гастрольную презентацию «Аксона» вместе с Гари, и там, в споре с ним, к собственному изумлению, приняла сторону не только Альфреда, но и Инид.

Она никогда прежде не любила мать.

В тот вечер, примерно в девять, Дениз нежилась в ванне; Брайан позвонил и пригласил ее поужинать с ним, Джерри Шварцем, Мирой Сорвино, Стэнли Туччи, знаменитым американским режиссером, знаменитым британским автором и другими великими людьми. Знаменитый режиссер только что закончил в Камдене съемки фильма, и Брайан со Шварцем уговорили его пойти на частный просмотр «Преступления и наказания под рок-н-ролл».

– У меня выходной, – напомнила Дениз.

– Мартин обещал прислать своего шофера, – настаивал Брайан. – Пожалуйста, приезжай. С моим браком покончено.

Она надела черное кашемировое платье, съела банан, чтобы за ужином не набрасываться на еду, и шофер режиссера повез ее в «Такконелли», пиццерию на первом этаже жилого дома в Кенсингтоне. Десяток знаменитых и полузнаменитых людей, включая Брайана и Джерри Шварца – обезьяноподобного, с сутулыми плечами, – занял три дальних столика. Поцеловав Брайана в губы, Дениз уселась между ним и знаменитым британским автором, чей словарный запас, рассчитанный на покорение Миры Сорвино, сводился к замечаниям о крикете и дартсе и грозил исчерпаться до конца вечера. Знаменитый режиссер сообщил Дениз, что отведал ее ребрышки по-деревенски с квашеной капустой и весьма одобрил, но она поспешно сменила тему. Ее пригласили сюда только ради Брайана, а вообще-то киношникам оба они были неинтересны. Она положила руку Брайану на колено, словно подбадривая.

– Раскольников в наушниках, слушает Трента Резнора[87] и приканчивает старуху – отпад! – восхищался наименее знаменитый из присутствующих, студенческих лет ассистент режиссера.

– «Номатикс», – поправил Шварц, отнюдь не страдавший избытком доброжелательности.

– Разве не «Наин инч нейлз»?

Шварц опустил веки и еле заметно покачал головой.

– «Номатикс», восьмидесятый год, «На доверии». Позднее исполнялась без должного указания на авторов тем лицом, чье имя вы только что упомянули.

– Все воруют у «Номатикс», – заметил Брайан.

– Они страдали на кресте безвестности, чтобы остальные могли наслаждаться бессмертной славой, – изрек Шварц.

– Какая у них лучшая запись?

– Дайте мне ваш адрес, я вам пришлю диск, – предложил Брайан.

– Все прекрасные, вплоть до «Торазинового восхода», – сказал Шварц. – Тогда Том Пакетт ушел от них, но ребята так и не поняли, что им хана, пока не записали еще два альбома. Пришлось кому-то сообщить им эту новость.

– Полагаю, в стране, где в школах преподают креационизм, простительно не верить, что бейсбол произошел от крикета, – сказал знаменитый британский автор, обращаясь к Мире Сорвино.

Дениз припомнила, что Стэнли Туччи поставил ее любимый фильм о ресторане и сыграл в нем главную роль. Она с удовольствием принялась обсуждать с ним бизнес, и красотка Сорвино уже не так действовала ей на нервы. Дениз начала получать удовольствие если не от избранной компании, то хотя бы от того, что не дала себя запугать.

Домой из «Такконелли» ее отвез Брайан на своем «вольво». Она чувствовала себя привлекательной, свежей, живой, на многое имеющей право. Брайан злился.

– Робин должна была провести вечер с нами, – пояснил он. – Можешь считать, я выдвинул ультиматум, но, так или иначе, она согласилась пойти на ужин. Проявить крошечный, самый элементарный интерес к моим делам, моей жизни. Пусть бы вырядилась как студентка, чтобы поставить меня в неловкое положение и настоять на своем, – на это я заранее был согласен. Взамен я посулил в следующую субботу приехать в «Огород». Договорились. А с утра она заявляет: вместо ужина она примет участие в марше протеста против смертной казни. Я отнюдь не сторонник смертной казни, но Келли Уизерс, по мне, меньше прочих заслуживает снисхождения. И в конце концов, сказано – сделано. Одной свечкой меньше на мессе, не велика разница. Я сказал: ради меня могла бы пропустить один марш протеста. Предложил ей выписать чек для Ассоциации противников смертной казни, на любую сумму. Нет, это не подходит.

– Нет, чек не подходит, – согласилась Дениз.

– Мне дали это понять. Но при этом мы обменялись репликами, которые нелегко будет взять обратно. Лично я свои слова и не собираюсь брать обратно.

– Как знать, – заметила Дениз.

Вечером в понедельник, около одиннадцати часов, Вашингтон-авеню между рекой и Брод-стрит пустеет. Похоже, Брайана впервые в жизни постигло разочарование. Он никак не мог остановиться.

– Помнишь, как ты сказала: если б я не был женат, а ты не была моей служащей?..

– Помню.

– Это остается в силе?

– Заходи, выпьем, – предложила Дениз.

Вот почему наутро, в девять тридцать, когда в дверь позвонили, Брайан спал в ее постели.

Алкоголь, довершивший моральный хаос, в какой превратилась ее жизнь – будто без того было мало! – все еще бродил в крови. Но сквозь опьянение пробивалась ударившая вчера в голову шипучка – она становится знаменитостью! Это было сильнее всех чувств, какие Дениз когда-либо испытывала к Брайану.

Снова звонок. Накинув красновато-коричневый шелковый халат, Дениз подбежала к окну. На крыльце стояла Робин Пассафаро. «Вольво» Брайана был припаркован на другой стороне улицы.

Не открывать дверь? Но Робин не пришла бы сюда, если б не заглянула по пути в «Генератор».

– Это Робин, – предупредила она. – Замри!

В утреннем свете на лице Брайана сохранялось вчерашнее обиженное выражение.

– Плевать, пусть узнает, что я тут.

– Мне лично не плевать.

– Все равно моя машина стоит на улице.

– Это я знаю.

Как ни странно, она тоже сердилась на Робин. Все лето, каждый день предавая Брайана, она не испытывала такого презрения к его жене, как сейчас, спускаясь по ступенькам. Упрямая Робин, упертая Робин, Робин хохочущая и царапающаяся, безвкусная, тупая корова Робин!

Но когда Дениз открыла дверь, тело сразу подсказало ей, чего она хочет: выгнать Брайана на улицу и затащить Робин в постель.

Утро теплое, но у Робин стучат зубы.

– Можно войти?

– Я ухожу на работу, – сказала Дениз.

– На минутку, – взмолилась Робин.

Быть не может, чтобы она не заметила на той стороне улицы фисташковый универсал! Однако Дениз впустила ее в прихожую и затворила дверь.

– Мой брак рухнул, – сказала Робин. – Он даже не пришел ночевать!

– Сочувствую!

– Я молилась о своем браке, но я все время думаю о тебе, и это меня отвлекает. Стою на коленях в церкви, а думаю о твоем теле.

Дениз охватил ужас. Нет, она не чувствовала себя виноватой, этот брак был обречен, его время вышло, в худшем случае она послужила катализатором, но зачем, зачем она причинила боль этой женщине, зачем вступила в состязание! Взяв Робин за обе руки, Дениз сказала:

– Я бы хотела посидеть с тобой, поговорить. Очень жаль, что все так вышло. Но сейчас мне пора на работу.

В гостиной зазвонил телефон. Прикусив губу, Робин кивнула:

– Ладно.

– Встретимся в два? – предложила Дениз.