Боярин - Олег Гончаров

– Добрын, сын Мала из рода Нискини Древлянина, войди в круг посвященных! – позвал мой старый наставник.

Я послушался Гостомысла и сделал несколько шагов вперед. Возле Алатырь-камня остановился и поклонился собравшимся.

– Присядь, – велел мне Гостомысл и указал на небольшой валун. – Потомки Богумира пришли сегодня ночью в это священное место, чтобы говорить с тобой.

– Не могу я присесть, когда люди старше и почтеннее меня вокруг стоять будут, – сказал я старику.

– Ничего, – подал голос Звенемир. – За нас не беспокойся. Нас Алатырь поддержит, а ты утомиться можешь.

– Как скажете, – согласился я и сел на валун.

– Вот, пожуй, – Кривя протянул мне странный сморщенный плод, похожий на маленькую сушеную грушу.

– Что это? – спросил я.

– Не отравишься, – хмыкнул Звенемир.

– Ешь, – кивнул Гостомысл.

Я принялся жевать. Плод оказался совершенно безвкусным.

– Прожевал? – спросил Кривя. – Теперь запить надобно, – и подал турий рог, полный студеной воды.

Я сделал несколько больших глотков, и тотчас показалось мне, что неведомая сила придавила меня к земле, руки и ноги налились непомерной тяжестью, а на голову будто скалу обрушили. Почему-то не мог я сопротивляться этой напасти и привалился спиной к округлому боку Алатырь-камня. Стало немного легче, но я понял, что ослабел и не в состоянии даже пальцем пошевелить. Рог вывалился из рук. Гостомысл ловко подхватил его и передал кому-то. Неведомо откуда прилетела муха. Она пожужжала перед носом и преспокойно уселась на мой вспотевший лоб. А я сидел – чурбак чурбаком, и даже прогнать ее мочи не было. От этой беспомощности жутко стало, и дрожь пробежала по спине.

– Не пугайся, – успокоил меня Гостомысл, горячей сухой ладонью провел по моему лбу, турнул назойливую тварь. – Все так и должно быть. Это Алатырь тебя схватил.

– А он отпустит? – Губы распухли, и язык едва ворочался.

– Придет срок, и он тебя держать не станет, – усмехнулся ведун. – А пока потерпеть придется. Подходите ближе, – сказал он ведунам. – Тяга земная Добрына взяла.

Окружили меня ведуны, плотной стеной – плечо к плечу – встали.

– Ты глаза прикрой, – Гостомысл шепнул, – а то ведь силы зазря только тратишь.

– Зачем все это? – хотелось спросить старика, но понял я, что сейчас лучше ему не прекословить.

Опустились веки, одеревенела спина, почудилось, что я все больше и больше в колоду, в чурку бессловесную превращаюсь. Попытался в последний раз с себя наваждение стряхнуть и не смог.

– Тихо, не гоношись, – услышал я приглушенный голос Гостомысла. – Успокойся да нас слушай.

– От семи ветров, от четырех углов, от белого месяца, от красна солнышка… – быстро забормотал кто-то из ведунов.

– …от вороньего крыла, от Кощеева тла, от сырой земли, от алой зари… – подхватили остальные ведуны.

– …от пресветлой Сварги, от зноя и пурги… – сумел я расслышать голос своего бывшего наставника.

– …от быстрой воды, от тихой травы, от Репейских гор, от синих озер… – Я все хуже разбирал слова заговора, терялся их смысл, ускользал ритм, звуки сливались в невнятное бормотание, похожее на журчание лесного ручейка, и мое сознание все глубже погружалось в мягкое приятное небытие.

Мне чудилось, что голоса ведунов отдаляются, становятся едва слышными и, наконец, совершенно растворяются в накрывшей меня тишине.

На мгновение стало жарко, так знойно, что хоть из кожи выпрыгивай.

«Будто в парной оказался», – пришла откуда-то мысль и угасла тут же, а вместе с нею угасло все…

Очнулся оттого, что меня кто-то тормошил за плечо. Открывать глаза не хотелось, но я понял, что меня заставят это сделать.

– Добрыня! Добрыня, слышь?!

– Чего разорался-то? – проворчал я. – Поспать не дает.

– Не гоже так сыну с родителем разговаривать, – это был другой голос.

И я узнал его!

Вздрогнул и открыл глаза.

Первое, что увидел: обезображенное шрамом лицо, улыбка, больше похожая на звериный оскал, и глаза – такие живые, такие добрые…

– Путята, ты как здесь?

– Ну ты даешь… – сказал он. – Совсем заспался, что ли?

– А Гостомысл? А ведуны?

– Кто? – не понял воин.

– Ты что? Не видишь, что он еще ото сна не отошел? Вставай, сынко. Пора уже.

Это был отец. Он стоял у выхода из шатра, облаченный в кольчугу, железные наручи и шишак. Он вложил меч в простые деревянные ножны и посмотрел на меня:

– Ну? Очухался?

– Вроде бы, – пожал я плечами.

– Тогда давай живей. Сейчас туман разойдется, и мы начнем, – он откинул полог и вышел наружу.

– Ох, и здоров ты дрыхнуть, – ткнул меня Путята в плечо, – так ведь можно все на свете проспать. Вон твой доспех. Ополчишься, так к нам поспеши. Мал велел, чтобы ты с ним рядом встал, – и он направился к выходу вслед за князем.

– Путята, – окликнул я его. – А где Гостомысл?

– Да про кого ты?

– Про ведуна нашего.

– Вспомнила бабушка, как была молодушкой, – махнул он на меня рукой. – Сколько годов прошло, как он сгинул? Небось, уж помер давно. – Потом посмотрел на меня и подмигнул здоровым глазом. – Это от волнения у тебя, княжич. Я перед боем себя тоже неладно чувствую. Пройдет, – и он оставил меня одного.

Снаружи донеслись радостные крики, и я услышал, как кто-то звякнул железом о железо. Почти сразу раздался призывный звук рожков и жалеек, где-то заржал конь и ухнул большой барабан. А я все лежал, пытаясь понять – с чего это вдруг привиделся мне Гостомысл?

– Вот ведь приснится же такое, – прогнал я остатки недавних видений и поднялся с лежака.

– Сынко, – отец поправил шишак на голове и потуже затянул на шеломе ремешок, – спину мне прикроешь. Да смотри, особо на рожон не лезь, а то я тебя знаю…

– Не беспокойся, батюшка, – ответил я отцу.

– Слышь, Добрыня, – Ярун покрутил рукой, согревая плечо. – А ты точно знаешь, что Свенельд не подойдет?

– Точно, – кивнул я тысяцкому. – Его новгородцы крепко у Припяти держат.

– Вот это славно, – он поплевал на ладони, потер их одну о другую и выпростал из-за пояса клевец. – Оскол! – окликнул он знакомого мне граничника. – Ты куда прешь, чудило? Строй держи да стяг побереги. Не приведи Даждьбоже, на землю его уронишь, тогда на себя пеняй.

– Не бойся, дядя Ярун, не осрамлюсь. А коли увидишь, что стяг лежит, так значит, и я рядом с ним голову свою сложил.

– Я тебе сложу! – Болярин погрозил пареньку кулаком. – Дивлян, пригляди за героем, а то он, чего доброго, и впрямь в самое пекло полезет.

– Хорошо, – кивнул второй граничник и одернул паренька за пояс.

– Помогай вам Даждьбоже, – прошептал Ярун и с резким выдохом махнул клевцом. – Э-эх! Попляшет сегодня Святослав под наши дудки!