Детский мир (сборник) - Андрей Столяров

Западня, понял Барма. Подготовлено все это, конечно, было заранее. Цыпа — не Цыпа, но с кем–то они все–таки договорились. А вот я, идиот, проморгал и, по дурости, разумеется, влез в эту ловушку.

Сердце у него забухало, нагнетая кипящую кровь.

Ему очень не хотелось умирать в этой комнате, где известка на стенах была безобразно оголена и ужасными кучками чернели по всем углам жучиные экскременты.

Но он чувствовал, что здесь он, по–видимому, и не умрет.

Время еще не пришло.

И действительно, едва первый жук схватил его хитиновой лапкой за выставленное запястье и едва потянул, чтобы прижать к членикам шипастой груди, как из морды его полетели какие–то мокрые торфяные ошметки, а сквозь образовавшееся между челюстями отверстие, точно скисшее молоко, выплеснулась тягучая жидкость.

Жесткая колючая лапа разжалась.

И еще один жук захрипел, оползая по штукатурке стены весь помятый и словно отброшенный неведомой силой.

Иссиня–черные крылья его распахнулись в агонии.

Барма ринулся в образовавшийся узкий проход.

— Нормально!.. — сказал Ценципер, находящийся по середине прихожей и, по–видимому, наугад бодро лупящий в комнату из огромного, как будто музейного пистолета. — Как раз вовремя!.. Еще пара минут, и было бы поздно!..

Он заколотил две последние пули в копощащуюся на паркете хитиновую кучу–малу.

— Уходим!..

Куча–мала распадалась, из нее неожиданно выпрасталась ужасная физиономия Пфукеля — усики ветвистых антенн метались над черепом.

— Хватайте их!..

Трое или четверо огромных жуков заторопились по узости коммунального коридора.

Желтели членики брюшек.

— Я вас все равно убью, ваше высокопревосходительство!..

Пфукель уже наполовину освободился, и безжалостный гибкий клинок, завибрировав, протянулся в сторону двери.

Сверкнули грани эфеса.

Но Ценципер, как танк, протаранил спиной полуприкрытую дверь. Они выкатились на лестницу и, едва не подмяв случайного, по–видимому, человека, еле–еле успевшего отскочить в проем на площадке, как бандиты после неудачного ограбления, спотыкаясь и сталкиваясь между собой, выбежали во двор, гораздо более похожий на свалку, и опять же, едва не сшибив низкорослую женщину, вывернувшуюся им навстречу, очутились на улице, где как раз в это время проплывали по мостовой оранжевые вагоны трамвая.

Летнее громадное солнце ударило им в глаза.

Шарахнулись испуганные прохожие.

— Машину!.. — потребовал Барма. — Машину — любой ценой!..

Руки у него дрожали.

— Есть машина, — уже открывая дверцу, спокойно ответил Ценципер. И добавил, по–видимому, обращаясь к тому, кто сидел за рулем. — А ты молодец, парень, дождался. Я тебя не забуду…

Шофер только шмыгнул.

— В Крепость! — сказал Барма, откидываясь на сиденье. Быстрее, пожалуйста!..

Стало почему–то спокойно.

Прикрыв глаза, он слушал, как устраивающийся поудобней Ценципер чем–то щелкает, наверное, передергивая затвор, и занудливо, будто на кухне, пререкается с тоскливым водителем. — Ну хотя бы сейчас вы меня отпустите? — интересовался водитель. — Там видно будет, — отвечал Ценципер сквозь зубы. — Я же все–таки на работе, меня в Департаменте ждут… — Перебьются, — коротко отвечал Ценципер. Тогда водитель вздыхал: Неприятности будут… — Никаких неприятностей. Позвонят тебе в Департамент… — Вам хорошо — говорить… — Ладно, рули!..

Чувствовалось, что Ценципер находится в некотором возбуждении.

Он предложил:

— А, может быть, обзвонить всех наших? Соберутся, раздадим автоматы. Человек за тридцать пять–сорок я тебе могу поручиться…

— Пока не надо, — сказал Барма.

— Ну, смотри. Чтобы потом не было поздно…

Ценципер с наслаждением закурил.

Машину бросило в поворот, и Барму мягко прижало к углу между сиденьем и дверцей.

Выскочила и уткнулась в бок какая–то загогулина.

Только бы успеть, вяло подумал он. Если мы успеем, то тогда остается надежда. Насекомые, сарацины, гвардейцы — это все ерунда, если они не контролируют Крепость. Даже Мэр ерунда, и ерунда — возможное предательство Цыпы. Только Крепость, и только — Железная комната…

Он попытался представить, что произойдет в этом случае, но воображение ему отказывало, он лишь повторил, неожиданно перегнувшись к шоферу: Быстрее, пожалуйста… — а когда машина, взвизгнув тормозами, остановилась у горбатого каменного моста, вход куда загораживали сразу два капонира, то он чуть ли не на ходу вывалился из открывшейся дверцы и, перебежав по настилу, задержавшись лишь на мгновение, чтобы его узнали, ринулся через усыпанный тертыми кирпичами плац — к неказистому желтому зданию, растянувшемуся единственным своим этажом от одного берега до другого.

Мельком он отметил, что обстановка внутри самой Крепости, кажется, довольно спокойная, явной тревоги нет, гарнизон, вероятно, занимается повседневной рутиной, однако, это не слишком его обнадеживало, и лишь влетев в коридор, где все окна были заделаны частой решеткой, и увидев в конце его, за спиной часового, нетронутую железную дверь, он облегченно вздохнул и, невероятным усилием переходя с бега на шаг, помахал насторожившемуся часовому — мол, отойди в сторону.

Но часовой вдруг подпрыгнул и выставил перед собой винтовку с блестящим штыком. Кивер на высокой медвежьей шапке его качнулся.

— Стой! Стрелять буду!..

— Ты что, очумел? — удивленно спросил Барма.

— Стой! Приказ господина Мэра!..

Впрочем, винтовка тут же вылетела у него из рук, а сам часовой звучно шмякнулся о чугун ближайшей решетки — повалившись, как кукла, и раскидав деревянные руки.

— Ключ! — прохрипел сзади Ценципер.

Барма вырвал из кармана связку ключей, меж которых выделялся — массивный, грамм, наверное, на четыреста, и, по счастью, мгновенно попав им в замочную скважину, повернул вызывая тем самым красивые музыкальные переливы.

Железная дверь отворилась.

И сразу же отлегло от сердца. Потому что клинок, покоящийся на бархате вытянутого изложья, как ни в чем не бывало, светился нетронутой белизной и все так же исходила от лезвия молочная легкая дымка.

Словно утренний туман на реке.

Барма осторожно коснулся волшебного неземного металла и — отдернул напряженные пальцы, почувствовав обжигающий холод.

Кончики пальцев — заныли.

— Меч Мышиного короля, — с уважением протянул Ценципер. — Так, значит, это все–таки — не легенды? Он действительно существует?..

Заскорузлая коричневая ладонь его тоже потянулась к металлу.

И вдруг, словно испугавшись этого прикосновения, меч отчетливо тенькнул, будто по нему ударили невидимым молоточком, заусеницы щепок поднялись на гладкой молочной поверхности, ровное сияние потускнело, и через мгновение деревянная, грубо оструганная болванка лежала на бархате — заостренный конец ее был немного расщеплен, а в прожилках и трещинках скопилась серая пыль.

Барма даже застонал сквозь сжатые зубы.

— Что это? — сипло спросил Ценципер, в свою очередь отступая и держа на весу ладони.

Запах древесного тлена распространялся по комнате.

Тогда Барма, не говоря ни слова, схватился за железную лестницу, идущую от пола до потолка, и буквально, как кошка, в одно движение взлетел по шероховатым ступенькам.

Дыхание у него прерывалось.

Здание было одноэтажное — уплощенное, с ребристой, чуть скошенной крышей, скоробленной от дождей, по периметру ее протянулись остовы невысокого ограждения, а в том месте, где Барма вылез наружу, расположен был узкий стеклянный фонарь, и все окна его были сейчас распахнуты навстречу майскому ветру.

Находился он вровень с кирпичными крепостными стенами и поэтому собственно город отсюда практически не просматривался: цепляясь за выпирающую скобу, Барма видел лишь отдельные островерхие здания — шпили, трубы, мощные купола соборов, и над корпусом мэрии, который угадывался зубчатым лепным обрамлением — поднимающуюся в хрустальное небо прорву мутного дыма, как раз в этот момент искривившуюся куда–то в левую сторону.

Красные ленты огня подкармливали ее, и даже сюда долетали хриплые завывания пожарной сирены.

Вероятно, пожар бушевал — уже во всю силу.

— Что это? — опять поинтересовался Ценципер, также выбравшийся из люка и теперь озирающийся, как крестьянин на ярмарке.

Он сжимал в руках пузатую бутылку портвейна.

Где только достал.

— Горит, что ли?..

Тогда Барма нехотя повернулся и, по–прежнему держась за скобу, но не глядя, осторожно нащупал ногой ступеньку железной лестницы.

Лестница скрипнула.

— Это — Радиант, — сдавленным чужим голосом сказал он…

16. М А Р О Ч Н И К. И Г Р Ы Н А Ч Е Р Д А К Е.

Ночью ему приснился сон.

Будто бы он стоит на громоздком дощатом помосте, вознесенном над площадью, грубоватый помост этот имеет форму квадрата, доски — свежеоструганные, пахнущие смолой, желтоватое теплое дерево как будто выдавливает из себя прозрачные слезы, прорисовываются сучки, и торчат кое–где заостренные опасные щепки, будет больно, если они вопьются колени, а посередине помоста, как чурбан, расположена тяжелая плаха, и в распил ее, открывающий годовые кольца, воткнут длинный блестящий топор с изогнутой рукояткой, причем лезвие топора надраено буквально до серебряной светлости, а сама рукоятка краснеет веселой праздничной охрой, и конец ее, видимо, чтобы не соскальзывали ладони, часто–часто надрублен чередой аккуратных насечек.