Меланхолия гения. Ларс фон Триер. Жизнь, фильмы, фобии - Нильс Торсен

Пришлось спустить с полок багаж, выйти из вагона и стоять на перроне с полными чемоданами нарядов, глядя вслед уходящему поезду. После чего, как вспоминает Триер, они «понеслись сломя голову арендовать машину, доехали до Редбю и переплыли на пароме в Германию». Однако едва они успели ступить на землю, как Триер сказал: «Мне ужасно плохо, нам придется остановиться в этой гостинице». Так они и сделали – заночевали «в такой высоченной нацистской гостинице в Путтгардене». Именно в течение той ночи Триер понял, что до Канн в этом году ему не добраться, потому что одна мысль о красных дорожках и прикованных к нему взглядах была невыносима.

– Я просто не мог, – говорит он. – И я почувствовал такое облегчение, когда окончательно это понял.

Вместо этого они снова пустились наутек, на север, в Миддельфарт, где тоже остановились в первой попавшейся гостинице. Датская пресса объявила режиссера «изменником родины» и выпустила по его следам журналистов, которые довольно быстро его нашли.

– Я подслушал телефонный разговор, – говорит Триер и переходит на резкий запыхавшийся хриплый шепот: – «Я его нашел! Я не я буду, если это не он!» И потом он подходит ко мне: «Привееет, Ларс, можно я тебя сфотографирую?» Клац-клац-клац-клац. «Нет, лучше не стоит», – отвечаю я. «Ну жалко!» Клац-клац-клац-клац, – смеется он.

Из Миддельфарта они бежали дальше, в гостиницу «Вайлефьорд», где Ларс и Бенте остановились отдохнуть в просторном номере, и именно там, когда режиссер сидел в номере в банном халате, зазвонил телефон. В Каннах шли титры после премьеры фильма «Рассекая волны».

– Это был такой успех, – вспоминает Вибеке Винделев. – И когда в зале начали хлопать, я позвонила Ларсу, чтобы он мог слышать реакцию. Я сказала в трубку: «Сейчас, слушай!» Это было правда как в кино. Свет зажегся, но зал продолжал хлопать, и тогда я передала трубку Эмили, кажется, и Эмили сказал что-то ему, и передала телефон дальше, чтобы мы все могли что-то ему сказать.

Режиссер Андерс Рефн признается, что никогда не видел ничего похожего. Несколько человек в зале потеряли сознание во время сеанса, и их пришлось отвезти в больницу.

– Но остальные… – говорит он. – Это был оглушительный успех! Люди хлопали и хлопали, у женщин были черные от потекшей туши лица. Они совершенно не ожидали, что этот вот маленький говнюк, который раньше привозил туда странные нацистские фильмы, может так глубоко задевать чувства.

«Золотой пальмовой ветви» фильм не получил, и Эмили Уотсон тоже уехала из Канн без призов. Что жалко, говорит фон Триер:

– Вполне могли бы ей что-то дать, она была для фильма настоящим подарком.

Однако в тот вечер в гостинице «Вайлефьорд» Ларс и Бенте чувствовали себя победителями безо всяких призов.

– Мы просто сидели и слушали аплодисменты, которые не смолкали двадцать минут, – говорит Бенте Триер. – Я плакала, потому что это было так ошеломляюще. И одновременно так несправедливо. Я часто испытываю это чувство: несправедливо, что Ларс не может насладиться своим успехом. Однако тем конкретным успехом он насладился сполна. Зрители все хлопали и хлопали, не переставая.

Фонтриерское гостеприимство – выходные в гостях у режиссера

Анальная поездка в горы Гарц

Когда спустя пару дней после нашей последней встречи я снова прихожу в кабинет Триера в Киногородке, режиссер снял новый фильм и возится с результатом за компьютером. Его взъерошенная голова исчезла где-то в глубине письменного стола, где он вставляет диск в дисковод, но голос все равно ни с чьим не спутаешь.

– У меня здесь есть несколько дел сегодня, – сообщает он.

Ему нужно пообедать, просмотреть фильмы с кандидатами на роли в «Меланхолии» и искупаться в проруби в костюме Адама.

– Но я просто возьму тебя с собой, – раздается его голос из-за стола. – Всюду, кроме купания, тут женская часть коллектива настояла на твоем отсутствии.

– Ты не объяснил им, что я буду смотреть на них как врач?

– Именно этого они и боятся, – отвечает он и поднимает голову из настольного хаоса. – Хочешь посмотреть, что я сделал для Кристиана Клемпа?

Кристиан – это двоюродный брат его жены, окулист и один из немногих настоящих друзей Ларса фон Триера. Дружбу, как известно, не купишь деньгами, зато можно постараться в выборе подарков. Кристиан – это личная триеровская служба спасения, именно ему режиссер звонит каждый раз, когда нащупал где-то на себе новую форму рака, после чего Кристиан спокойно и со всем тем авторитетом, который положен окулисту с очень узкой специализацией, уговорами возвращает его обратно в убежище обычного патологического страха. Сегодня Кристиану исполняется сорок лет, и режиссер думает только об одном: о подарке.

Кристиан обожает одну юмористическую радиопередачу, объясняет мне Триер, пока включается компьютер. Режиссер договорился с ее ведущими, что они придут к нему в офис и запишут «маленький сюрприз для Кристиана» – в обмен на то, что сам Триер «наплюет на все свои принципы» и поучаствует в их передаче. Наконец на экране монитора появляются два комика, развалившиеся каждый в своем конце дивана, откуда они лениво и жеманно беседуют о кузене Кристиане тонкими, немного утрированными буржуазными голосами, с легким призвуком алкоголической поверхностности.

– Отличный парень. Нет, правда, я думаю, что Кристиан отличный парень. И красавчик, правда? – начинает один из них, и сам же добавляет: – И еще он человек, который не боится… эээ… птиц, или как это говорят?

За кадром слышится голос Триера:

– Кристиан женат на Сидсель.

– Ну конечно, Сиссе, как мы ее называем, – хватается один из комиков за подсказку. – Она прекрааасная. Эй, Сиссе, ты там? Ты невероятная, Сиссе.

Триер бросает им новую приманку:

– Еще дети.

– Сколько? А-а… двое. Сиссе ничего о них не рассказывала.

– Да уж, – вступает второй комик. – У тебя тоже когда-то был сын.

Это заявление явно является для второго сюрпризом.

– Да ты что? У меня? Я ничего такого не помню. Да и черт с ним, какая разница. Когда-то у нас были какие-то дети, не знаю, я все забыл.

Режиссер поворачивает голову.

– Правда же смешно? – тихо спрашивает он.

После обеда меня усаживают на диван в холле «Центропы», пока гений купается голышом в ледяной воде с женской частью коллектива.

– Конечно, ТЕБЕ, значит, можно! – жалуюсь я, когда он возвращается назад, гораздо более проснувшимся, чем раньше, хоть и со съежившейся на полразмера кожей. – Хочешь сказать, что ТЫ смотришь на них как врач?