Сотворение мира - Гор Видал

К моему удивлению, Учитель Ли прочитал мои мысли:

— Мой дорогой варвар, вы думаете, что я намеренно напускаю мрака. Но я просто ничего не могу поделать. Ведь учение о Пути известно как учение без слов. И потому все мои слова не имеют смысла. Вы можете понять мои мысли не более, чем я — ощутить боль у вас в левом колене, которым вы елозите по циновке, потому что еще не привыкли сидеть по-китайски.

— Но вы поняли мое неудобство, не ощутив его. Так может быть, и я пойму ваш Путь, не следуя по нему?

— Очень хорошо, — сказал Шэ-гун, рыгнув, чтобы показать свое удовлетворение не только едой, но и нами. Китайцы считают отрыжку выражением глубочайшей душевно-желудочной искренности.

— Тогда представьте Путь как состояние, в котором нет противоположностей и различий. Нет горячего. Нет холодного. Нет короткого. Нет длинного. Эти понятия бессмысленны в отрыве от других вещей. Для Пути все вещи суть одна.

— Но для нас их много.

— Так кажется. Да, в самом деле между вещами есть различия. Но, по сути, существует только пыль, из которой мы сотворены. Пыль на время принимает разнообразные формы, но не перестает быть пылью. Важно понять это. И так же важно понять, что невозможно восстать против природы. Жизнь и смерть — одно и то же. Без первого не может быть второго. А без второго невозможно первое. Но в конечном итоге ничто не существует изолированно. И существует, таким образом, только вечно неизменное.

Его концепцию о первоначальном единстве я нашел приемлемой, но уследить за теми различиями, что Учитель Ли столь радостно топил в своем море вечно неизменного, не смог.

— Но, конечно же, человека можно судить за его поступки, — сказал я. — Есть хорошие поступки, а есть плохие. Истина и Ложь…

Я говорил как внук Зороастра. Когда я закончил, Учитель Ли ответил мне любопытной метафорой.

— Вы говорите мудро. — Старик вежливо склонил голову. — Естественно, относительно данной жизни есть поступки достойные и недостойные, и я уверен, мы сойдемся, что считать похвальным, а что нет. Но Путь — по ту сторону этих вопросов. Позвольте привести пример. Допустим, вы выплавляете бронзу…

— В действительности он выплавляет железо, Учитель Ли. Варвары преуспели в этом полезнейшем искусстве.

Шэ-гун взглянул на меня так, словно сам создал меня из первоначальной пыли.

— Вы выплавляете бронзу. Вы хотите отлить колокол и приготовили тигель. Но когда вы начинаете разливать жидкий металл, бронза отказывается течь и говорит: «Нет, я не хочу быть колоколом! Я хочу быть мечом, таким, как безупречный меч У». Как литейщик, вы бы были крайне недовольны капризным металлом, не правда ли?

— Да. Но металл не может выбирать себе форму. Выбирает литейщик.

— Нет. — Тихо произнесенное «нет» обдало меня холодом, как подброшенная нить Госалы. — Вы не можете восстать против Пути, как ваша кисть не может восстать против предплечья, а металл против формы. Все является частью Вселенной, которая вечна и неизменна.

— И каковы же основные вселенские законы? Кто их сотворил?

— Вселенная — это единство всего, и принять Путь — значит признать это единство. Живой или мертвый, ты всегда часть вечно неизменного, чьи законы просто законы становления. Живым становишься лишь на время, и когда уходит жизнь — это естественно. Со спокойствием принимать происходящее — значит избавить себя от печали и радости. Вот что значит следовать Пути, принять у-вэй.

Меня снова поставила в тупик эта фраза, буквально означавшая «не делать ничего».

— Но как мир сможет существовать, если никто не будет ничего делать? Кто-то ведь должен отливать бронзу, чтобы у нас были колокола и мечи.

— Когда мы говорим «не делать ничего», значит, ничего неестественного или самопроизвольного. Вы стреляете из лука?

— Да. Меня обучали как воина.

— Как и меня. — На воина Учитель Ли походил менее всего. — Вы замечали, как легко поразить цель, если вы упражняетесь в свое удовольствие?

— Да.

— Но когда вы соревнуетесь с другими за золотой приз, разве вы не замечали, что попасть в цель гораздо труднее?

— Да, замечал.

— Когда вы слишком стараетесь, то напрягаетесь. А когда напрягаетесь, то не можете показать себя с лучшей стороны. Так вот, избегать напряжения — это мы и называем у-вэй. Или, другими словами, не сосредоточиваться на своей деятельности. Быть естественным. Вы когда-нибудь резали скотину?

— Да.

— Вам не показалось трудным разделывать тушу?

— Показалось. Но я не мясник и не маг — то есть не жрец.

— И я тоже. Но я наблюдал, как работают мясники. Они всегда проворны, всегда точны. Что для нас трудно, для них легко. Почему? И однажды я спросил одного опытного мясника, как это получается, что он может разделать быка, пока я чищу маленькую рыбешку. «Я и сам не знаю, — ответил он. — Мой разум как будто останавливается, и начинает действовать душа — или что-то еще». Вот это и есть у-вэй. Не делать ничего неестественного, что нарушило бы гармонию в основах природы. Времена года приходят и уходят без борьбы и суеты, потому что следуют Пути. Мудрец, созерцая их смену, начинает понимать скрытую гармонию Вселенной.

— Я согласен, что принимать естественный мир мудро. Но даже мудрейший должен делать все возможное для поддержания добра и борьбы со злом…

— О мой дорогой варвар, эта мысль о деятельности порождает все беды! Не делай ничего! Это лучшее из деяний. Оставайся в состоянии ничегонеделания. Брось себя в океан существования. Забудь, что ты считаешь добром и злом. Поскольку ничего не существует в отрыве от вещей, забудь о связях. Пусть все само заботится о себе. Освободи свою душу. Стань безмятежным, как цветок, как дерево. Потому что все истинное возвращается к своим корням, само того не сознавая. Все истинное — бабочка, дерево — в своем незнании не покидает первозданной простоты. Но стань они сознательными, как мы, и они потеряют свою естественность. Они потеряют Путь. Для человека совершенство возможно лишь во чреве матери. Тогда он похож на глыбу, которой еще не тронул резец скульптора и не испортил ее. В жизни человек, нуждающийся в других, всегда скован. Кто сам нужен другим, всегда печален.

Но я не мог принять учение Учителя Ли о бездеятельности, как не смог в свое время постичь желанности буддийской нирваны.

Я спросил его о реальном мире — или о мире вещей, поскольку слово «реальный» могло вдохновить даосского мудреца на серию самодостаточных вопросов о природе реального.

— Я понял вас. Или начинаю понимать, — добавил я поспешно. — Я не могу следовать Пути сам, но вы дали мне его увидеть. Я ваш должник. А теперь давайте поговорим практически. Государством нужно управлять. Как это возможно, если правитель исповедует у-вэй?

— Существует ли такой совершенный правитель? — вздохнул Учитель Ли. — Суета мира вещей мешает сосредоточиться на Пути.

— Правители могут лишь мельком увидеть Путь, по которому идет мудрец. — Полусонный Шэ-гун был очень доволен собой. — И все же мы чтим ваш труд. И скорбим о собственном суетном положении. И ждем, когда вы поведаете нам, как править народом.

— Идеально, почтенный владыка, было бы мудрому монарху опустошить умы подданных и наполнить желудки. Нужно ослабить их волю и укрепить кости. Имея мало знаний, люди и желают мало. Если они мало желают, они не будут делать ничего для человека неестественного. И добро распространится по миру.

Как государственная доктрина это мало отличалось от воззрений Хуаня.

— Но если человек приобретет знания, — с величайшим почтением заметил я, — и если он захочет изменить свой жребий — или даже изменить само государство, — что ответит ему мудрый монарх?

— О, монарху следует убить его, — улыбнулся Учитель Ли; между двумя длинными резцами виднелись лишь темные десны. Он вдруг напомнил мне спящих у нас над головой летучих мышей.

— Стало быть, следующие по Пути не возражают против лишения человека жизни?

— Почему они должны возражать? Смерть так же естественна, как жизнь. Кроме того, умерший не исчезает. Нет, совсем наоборот — уйдя, он становится недосягаем для всякого вреда.

— А его душа возродится вновь?

— Определенно пыль снова соберется в некую форму. Но, пожалуй, это нельзя назвать возрождением в вашем смысле.

— А что происходит, когда души умерших уходят к Желтым Родникам? — спросил я.

Когда кто-то умирает, простые китайцы говорят, что он ушел к Желтым Родникам. Но когда я пытался выяснить, что это такое и где находится это место, то получал довольно невразумительные ответы. Из этого я понял, что выражение о Желтых Родниках очень древнее; оно напоминает что-то вроде мест вечного заточения, как царство Аида у греков. И суда не будет. Добро и зло ждет одна участь.