Дочь орла - Джудит Тарр

Ее самое раздирали сомнения. Ей нет необходимости давать гостям аудиенцию, по крайней мере, до завтра; они и не ожидают ничего другого от принцессы. Ей нужно спешить к Исмаилу, он будет ворчать, что она опоздала.

Но она не могла заставить себя идти. Невежливо расспрашивать гостя, прежде чем он отдохнет, примет ванну и поест. Но это они ей уже сказали: они прибыли не из Италии и не из Африки. Они явились из Аль-Андалусии.

Вот поэтому-то она и осталась во дворце Грос мавров в Магдебурге, не представлявшие собой официального посольства, — что бы ни привело их сюда, в глубине души она была уверена, что это как-то связано с Исмаилом. И она не хотела встречаться с ним и рассказывать ему об этом, пока сама не узнает, в чем дело.

Она приняла ванну, надела платье, подобающее ее положению, и позвала Хильду причесать ее.

Хильда была уверена, что из-за мавров не стоит волноваться.

— Должно быть, приехали послы к императрицам, — говорила она, — а эти решили попутешествовать сами, а заодно отвезти письмо мастеру Исмаилу. Ты говоришь, один из них юноша? Тогда я тем более права. Он просто вырвался на свободу. Интересно, знает ли об этом его отец?

— Он кажется юношей высокого происхождения, — сказала Аспасия.

Хильда засмеялась.

— Ох, госпожа! Ты прямо влюбилась!

Она засмеялась еще громче, когда Аспасия залилась краской, ругая себя за это, но зная, что это правда. Мальчик выглядел как раз так, как она представляла себе Исмаила в юности. Потом, когда он получит свое письмо, они вместе посмеются над всем этим.

Только бы они не привезли плохой новости, что его жена или сын умерли или его самого приговорили к смерти.

Ничего, она успокоит его. Здесь он в безопасности; здесь он счастлив. Он погорюет не больше и не меньше, чем следует, а потом будет жить дольше. Ей нравилась в нем эта изящная сила, которая сгибается, но не ломается никогда.

Она приняла их вечером, в просторной, ярко освещенной комнате, личной гостиной императрицы. Последние отблески света дня лежали на полу. По углам горели лампы. С ней была Хильда, и больше никакой свиты. Чтобы не противоречить их обычаям и своим, византийским, тоже, она опустила на лицо вуаль.

Они пришли все втроем, отдохнувшие и чистые, в свежем платье и тюрбанах. Одежда юноши была самой нарядной, шелковая, вышитая золотом; он был в ней очень хорош собой, но, видимо, не сознавал этого. Он низко поклонился ей, гордый даже в своем почтении.

Он не узнал ее, даже когда она велела ему подняться. Как он мог? Она была под вуалью. Хотя мог бы узнать по голосу.

Он очень мило похвалил ее знание арабского языка. Она поблагодарила его улыбкой. Манеры его были безупречны.

— Тот из нас, кто говорил на варварских языках, — объяснил он, — потерялся в горах, и мы не смогли найти никого, кто бы мог говорить по-арабски. Рафик, — он указал на старшего из своих спутников, — знает несколько слов по-франкски, и нас кое-как поняли. Но право же, о великая госпожа, это чудо и радость — слышать в этой погруженной во мрак невежества стране речь моего родного народа.

— Так и я была бы рада, — сказала она, — услышать прекрасный греческий язык, но здесь нет никого, кто бы говорил на нем.

Он улыбнулся. Улыбка у него была чудесная, она просто преображала его лицо.

— Мне рассказывали, великая госпожа, что ты истинное воплощение мудрости и доброты. Теперь я вижу, что правда превосходит эти рассказы.

— Ах, — сказала она, — какая лесть. И могу ли я узнать, кто это говорит?

Он залился краской.

— О госпожа! Умоляю о прощении. — Он снова распростерся бы перед ней, если бы она ему не запретила. Она уже с трудом удерживалась, чтобы не расхохотаться.

Он был жестоко сконфужен, но держался гордо, объявляя:

— Я Назир, Назир Ад-Дин Мухаммед ибн Исмаил ибн Сулейман ибн Абу Салим из Кордовы. Это моя правая рука Рафик ибн Аль-Адим, это моя левая рука Карим ибн Джубаир, оба преданные слуги моего дома.

Аспасия слегка поклонилась каждому. Она не знала, от чего у нее закружилась голова. Исмаил — обычное имя в Кордове. Тем более Сулейман. И кто сказал, что у Абу Салима не было много внуков? Это не сын, это не может быть сын Исмаила!

Но, Боже мой, у нее же есть глаза, и она прекрасно видит, что этот мальчик — точная копия ее возлюбленного.

— Нам известно, — продолжал он, — что один человек из нашего дома живет у вас здесь. Вам известно имя Хафиза Исмаила ибн Сулеймана?

Она покачнулась, но справилась с собой, прежде чем он заметил.

— Он нам известен, — отвечала она.

Его лицо словно озарилось светом.

— Он здесь? Он в городе?

— Вы должны извинить меня, — сказала она очень осторожно, — если я не сразу отвечу на ваш вопрос. Мы знаем, что он находится в нашей стране не по своей воле. Если вы явились, чтобы увезти его на смерть, вы должны знать, что он находится под нашей защитой.

Мальчик покраснел, потом побледнел. Его глаза сверкали.

— Великая госпожа, ваша осторожность похвальна. Но я не палач и не убийца. Я всего лишь сын, который разыскивает отца.

— Ты… похож на него. — Аспасия слышала свой голос как будто издалека. — Да, он в Магдебурге. Он пользуется у нас большим уважением. Он врач императора и императрицы-матери.

Назир еще сердился, но радость брала свое.

— Я его едва помню: я был совсем малышом, когда он уехал. Но меня всегда учили почитать его и молиться за его возвращение.

— Пока ты не вырос и не решил найти его сам?

— О нет, великая госпожа, — отвечал он. — О да, конечно, я решил разыскать его, но меня послали. — Он уже перестал сердиться, он только радовался. — Я привез новость, великая госпожа, радостную новость. Его враг мертв. Его изгнание окончено. Я приехал, — сказал Назир Ад-Дин, — чтобы сопровождать моего отца домой.

Аспасия всегда знала, что это когда-нибудь случится. Она не помнила, что говорила гостям, после того как Назир рассказал о своем путешествии. Она соображала, как изловчиться, перехитрить, обмануть. Может быть, сказать им с сожалением, что мастер Исмаил уехал из города, и послать их в другой конец страны искать его? Так она могла бы выиграть месяцы. Или даже годы…

Она объяснила Назиру, как найти дом его отца, и послала слугу проводить их к Исмаилу. Она долго сидела в сумерках, ничего не видя, ни о чем не думая, чувствуя лишь пустоту в душе.

Она решила не мешать им. Отец и сын после такой долгой разлуки захотят побыть вместе. Новость, привезенную Назиром, она должна была осмыслить в уединении.

День наконец кончился. Никто не смотрел на нее с удивлением и не спрашивал, что с ней случилось. Она отправилась спать в обычное время и долго лежала без сна, пока ночь медленно тянулась к рассвету.