Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 - В. Азаров

Воронов положил руку на плечо радиста.

— Передавайте ответ: «Сигналы приняты советским теплоходом „Кузнец Захаров“. Наши координаты… — Воронов назвал местонахождение теплохода. — Спешим вам на выручку. Продолжайте держать с нами связь. Капитан Воронов».

Когда капитан вернулся в рубку, он был так же спокоен, как и раньше.

Только над переносьем залегла глубокая складка и выражение глаз как-то изменилось.

Подойдя к штурману, он коротко бросил:

— Тихонова и Курганова сюда. Передать старшему механику, чтобы ждал моих приказаний. — Затем капитан повернулся, собираясь подойти к карте, но вдруг переменил свое намерение.

Воронов еще недостаточно хорошо знал своего третьего помощника На теплоход Брусницын прибыл лишь перед самым отходом в рейс, потому что прежний третий помощник был переведем на другое судно. До сегодняшнего дня погода стояла на редкость хорошая и всё шло гладко. Но капитану было известно, что Брусницын в морском деле совсем новичок и если бы его не выручал своими советами Иван Петрович, то и с обычными судовыми работами он бы, пожалуй, не всегда справлялся. Поэтому Воронов видел в своем третьем помощнике скорее практиканта, чем штурмана. Но теперь и Брусницын должен выполнить часть общей и, что говорить, нелегкой задачи. Курганов его сменит, когда теплоход выйдет к месту, где находится «Морской цветок», — там опасный район. А Тихонову надо поручить подготовку и проведение самой спасательной операции.

Капитан положил руку на плечо молодого штурмана:

— Вам придется отстоять еще одну вахту подряд. Я вам объясню вашу задачу.

Брусницын хорошо изучил карту, и она сейчас как бы встала перед его глазами. Голубое поле, местами темного, почти синего оттенка, кое-где блеклого, как будто выгоревшего на солнце. Темный цвет означал большие глубины, светлые пятна — мелководье. Карандашная линия, так называемая прокладка курса, которым следовал теплоход, приходилась на нижнюю треть карты, сплошь густосинюю. А выше, там, где на карте был север, бумагу пересекала светлая полоса — подводный горный хребет. Вершины этого хребта кое-где возвышались над водой в виде островов, окруженных подводными утесами. В одном месте было пятнышко чистой, незакрашенной бумаги, обведенное коричневой краской, а посредине стояла точка, в которой четыре треугольника сходились вершинами. На морских картах берега обозначаются только на таком пространстве, которое видно с палубы судна. Белое пятнышко был островок Сан-Хоакин; коричневая кайма вокруг него указывала на то, что берега острова круты и неприступны. Треугольники обозначали маяк.

И Воронову, и Брусницыну не было надобности заглядывать в «лоцию морей» — справочную книгу, содержащую подробное описание этого участка океана и его берегов. Они и так помнили, что Сан-Хоакин необитаем, — к его почти отвесным берегам редко удается пристать даже в тихую погоду. Несколько лет назад с большим трудом здесь удалось соорудить автоматический маяк, на высокой железной мачте. Горелка маяка заряжается раз в год.

Руководства по мореплаванию советовали не приближаться к Сан-Хоакину, а огибать его на почтительном расстоянии. Эти места из-за обилия подводных рифов издавна пользуются печальной славой «кладбища кораблей». А ураган гонит беспомощный «Морской цветок» именно сюда.

Капитан сказал, что он сам всё время будет находиться в рубке, потому что придется идти напрямик в непосредственной близости от опасных рифов.

Даже очень опытный, бывалый штурман мог легко совершить ошибку при таких условиях, в какие теперь был поставлен Брусницын. Придется всё время учитывать скорость ветра, сносящего корабль с курса, и силу берегового подводного течения.

«Может быть, всё же лучше вызвать на вахту Курганова? — продолжал размышлять капитан, отойдя к столу и нанося на карту координаты „Морского цветка“. — Нет, не стоит». — Он взглянул на маленький нарисованный карандашом крестик, обозначавший указанное в радиограмме местоположение американского парохода, и помрачнел. Потом обвел крестик кружком. Обычный условный значок выглядел сейчас на этой карте, как зловещий символ.

Воронов произвел нужные вычисления, затем, наложив раздвижную штурманскую линейку, новой чертой соединил место, где находился теплоход, с местом, помеченным на карте крестиком. Курс лежал на Сан-Хоакин.

— Приготовиться к повороту!

— Есть приготовиться к повороту! — в один голос повторили приказ капитана Брусницын и рулевой. Затем штурман еще раз повторил его в телефон, соединенный с машинным отделением.

— Поворот! Лево руля! Еще! Еще! Так держать!..

Теплоход круто повалился набок. Если бы груз в трюмах сдвинулся, пополз, съехал на один борт!.. Случалось, что суда, на которых груз был плохо закреплен, опрокидывались и погибали в несколько минут, но «Кузнец Захаров» медленно выпрямлялся. Капитан едва сдержал вздох облегчения. Он встретился взглядом с Брусницыным: «Ну, теперь дело за тобой, штурман, веди корабль». И штурман также взглядом ответил: «Есть, будет выполнено».

В рубку вошли мокрые Тихонов и Курганов. Довольно тучный Иван Петрович, пробираясь по палубе, видимо, основательно хлебнул соленой воды и всё время морщился.

Капитан протянул им радиограмму, оба прочли. Затем Курганов осторожно вытащил одну из кнопок, которой была пришпилена карта, и приколол радиограмму к столу.

— Ближе чем на полкабельтова[15] нам к американцам никак не приблизиться, это в лучшем случае, — сказал капитан. — А если «Морской цветок» пригонит к скалам, придется держаться на расстоянии кабельтова, а то и двух.

Он вопросительно взглянул на своих помощников.

— Да уж ближе никак, — развел руками Тихонов, — стукнемся!

— Спасательные ракеты — единственное, чем мы можем воспользоваться.

Голос капитана звучал не совсем уверенно. Он испытующе взглянул на Тихонова и Курганова, но те промолчали.

Спасательные ракеты принято считать отжившими свой век. Их давно уже не применяют. На «Кузнеце Захарове» комплект ракет появился случайно; оказался на портовом складе, и его передали на одно из судов, уходящих в дальнее плавание.

При помощи ракеты, пустотелого стального цилиндра с оперением в хвостовой части, как у авиабомбы, можно перекинуть с одного корабля на другой тонкий канатик, а затем уже передать и надежный трос. По тросу, как по подвесной дороге, пустить спасательную люльку и по очереди переправить весь экипаж гибнущего судна либо использовать этот трос как буксир.

В результате короткого совещания Воронов и оба штурмана пришли к выводу, что если «Морской цветок» нельзя будет взять на буксир, то придется вместо спасательной люльки пустить по воде пустую шлюпку. Американцы ее сначала подтянут к себе, а затем, уже с людьми, ее таким же образом подтянут к теплоходу.

— Решено, Иван Петрович, готовьте к действию ракеты, — сказал Воронов.

Но когда оба моряка уже были у самой двери, капитан их вернул.

— Я хочу напомнить, — сказал он твердо, — что мы идем на опасное дело. Разъясните как следует остальным нашим товарищам, что если бы вопрос стоял не о спасении человеческих жизней… я бы не принял такого ответственного решения.

Минут через десять после ухода Тихонова и Курганова, Брусницын, подойдя к прибору, показывающему направление и силу ветра, вдруг замер, не веря своим глазам. Прибор показывал, что ветер стал порывистым.

Это был первый признак того, что шторм идет на убыль.

Обрадованный штурман доложил о своих наблюдениях капитану. Оба прильнули к стеклам. Завеса перед их глазами на миг исчезла, рассеялась. Стал виден океан — гигантские волны и чуть не задевавшие за них увенчанные седыми гребнями вершины темные, куда-то стремительно несущиеся тучи. Но вот брызги опять взметнулись, закрыв всё белесой пеленой.

Брусницын, сам того не замечая, тер рукой стекло и всё твердил:

— Вот видите, видите, раньше ведь вообще ничего не было видно. Это уже хорошо, очень хорошо…

Капитан согласился.

Да, это можно считать переломом. Но пройдет еще много времени, не час, не два, не три, пока уляжется этот проклятый ветер.

Никто еще не знал этих американцев с «Морского цветка», но у каждого за них болела душа, как будто опасность грозила людям, к которым успели привязаться.

«Только бы не опоздать!» — Эта мысль заставляла механиков и мотористов давать невероятную перегрузку машинам; матросы, рулевые, штурманы, судовой врач, — словом, весь экипаж теплохода не мог думать ни о чем другом. «Только бы поспеть во-время!»

Уже час, как не было связи с гибнущим пароходом. В радиорубке дежурили по два радиста. Они часто сменяли друг друга, потому что, когда человек долго напрягает слух, внимание его невольно притупляется. Иногда на той волне, на которой работала рация «Морского цветка», возникали какие-то слабые звуки. Но они тонули в грохоте грозовых разрядов, заглушались более мощными передатчиками.