Черное Копье - Ник Перумов

— Занятно… — вполголоса, растягивая звуки, поговорил он. — Вот, значит, как обстоит дело… Подойди сюда! — сказал он Малышу.

Маленький Гном повиновался, хоть и без большого желания. Пальцы Олмера осторожно коснулись браслета-убийцы; Малыш поморщился. Лицо Вождя, досель спокойное, вдруг отразило какую-то непонятную внутреннюю борьбу; брови сошлись, резкие морщины прорезали лоб, на скулах вздулись желваки.

Продолжая ощупывать смертоносный обруч, Олмер взглянул прямо в упор на Малыша — Фолко увидел, как обычно весьма крепко стоящий на ногах гном заметно пошатнулся. Осторожно, сделав как бы случайный шаг в сторону, хоббит бросил краткий взгляд в лицо Вождю — и сам едва не отшатнулся. Под четко прорисованными дугами бровей Вождя вместо глаз, казалось, появились два бездонных провала в Ничто, глазницы заполняла непроницаемая тьма.

Ощущение готовой вот-вот разразиться грозы повисло в шатре; казалось, еще миг — и ударят первые молнии. Сила Олмера ожила, хоббит физически чувствовал ее присутствие; глубоко в недрах сознания сидящего сейчас перед ним Вождя поднималась, сбрасывая серый плащ-невидимку, непонятная, пугающая мощь, неохватная обычным разумом.

«Он учуял! Учуял, что это за браслеты! Себя испытать хочет, что ли?» — со страхом подумал Фолко.

Тем временем Олмер поддел обтянутыми черной перчаткой пальцами браслет Малыша и вновь изучающе посмотрел в лицо Маленькому Гному.

— Ну-ка, сними эту штуку!

— Не могу! — прохрипел Малыш.

— Вот как? Ну тогда я попробую… Зарах! Мои инструменты!

— Ты хочешь моей смерти, мой Вождь? — Малыш с трудом шевелил губами, из горла рвался хрип; левая рука гнома судорожно шарила у того места на поясе, где должен был висеть кинжал, его верное даго.

— Посмотрим, посмотрим… — Приговаривая, Олмер покопался в принесенном кожаном мешке и извлек нечто вроде небольшой пилы. — Положи руку!

— Не делай этого, мой Вождь… — попробовал вступиться Фолко.

Санделло неспешно отошел от кресла, на которое опирался, и шагнул вперед, встав между Вождем и хоббитом. Правая рука горбуна скользнула под плащ, и чуткий слух хоббита уловил еле слышимый шорох, с каким тщательно начищенный и хорошо смазанный кинжал Санделло пополз вверх из ножен.

Горбун глядел прямо на хоббита и Торина, как бы ясно говоря им: «Одно движение, и я…»

«Ножи! Ножи на перевязи!» — промелькнуло в голове у Фолко.

— Руки-то опусти, — спокойно посоветовал хоббиту Санделло. — И, прошу тебя, держи их на виду, а то я бываю таким подозрительным…

Фолко чувствовал, как его взгляд начинает затуманиваться от ненависти; в четырех шагах от него готовились пытать до смерти его друга, а он ничего, совсем-совсем ничего не мог сделать; от стыда и бессилия хотелось выть в голос. Он скосил глаза — Торин, не сводя взгляда с горбуна, медленно пятился к ближайшему столбу — оружия в шатре нет, но есть факелы…

С того момента, как горбун шагнул вперед, прошло лишь несколько мгновений; потом послышался скрежет металла о металл… и раздался душераздирающий вопль Малыша, вопль такой боли, которую невозможно не только что вытерпеть, но даже и представить себе; Торин и Фолко сорвались с мест, бесшумно отлетел в сторону и стал медленно падать, подобно диковинной парящей птице, плащ Санделло — и тут на середину шатра, крутясь, плюясь, подпрыгивая и изрыгая самую черную брань, кубарем выкатился Малыш. Левой рукой он прижимал к груди правую и не переставая орал; общий же смысл его чрезвычайно выразительной тирады сводился к тому, что только последние тупицы, коим он. Малыш, не доверил бы и пол в кузне мести, могут не верить Черным Гномам, и если в этом скопище тупиц так будут обращаться со всеми новопришедшими, войско их никак не увеличится, но существенно уменьшится…

— Стоять. Всем стоять! — рявкнул вдруг, стремительно вставая с места и тотчас оказываясь возле Малыша, Олмер — и вовремя, потому что ручищи Торина уже тянулись к горлу горбуна, а кинжал последнего уже был нацелен в лицо гному.

— Прости меня, гном, — проговорил Вождь, кладя руку на плечо Малышу. — Да, жуткую вещь ты носишь! Но погоди, сейчас я попробую смягчить боль.

Олмер тоже выглядел неважно — лицо блестело от обильного пота, разом набрякли мешки под глазами, резче обозначились складки — и все же хоббиту показалось, что этот явно измотанный столкновением с неведомой ему раньше силой Черных Гномов Вождь куда больше походит на того, каким он был в день их встречи на Сираноне, ровно два года назад — словно засевшая в нем чернота была поглощена силами браслета, а новые тучи еще не поднялись из глубины. Его голос был ласков и полон раскаяния за совершенную ошибку.

Вождь поспешно сорвал перчатку с правой руки и поднес ладонь к запястью Малыша, не прикасаясь, однако, к самому браслету. Прошла минута, другая — Малыш с изумлением воззрился на свою руку; даже отсюда хоббит видел багровый след сильного ожога, но боль, очевидно, проходила.

— Ну как, тебе легче? — обнимая гнома за плечи, спросил Олмер, и глаза его вновь были человеческими.

Малыш что-то промычал, вроде бы в знак согласия.

— Думаю, эти отборные самородки и самоцветы помогут тебе забыть о случившемся, — сказал Олмер и протянул Маленькому Гному увесистый мешочек размером с детскую голову.

Все еще ошалело глядя на свой ожог, Малыш принял дар, низко поклонился и хотел было что-то сказать, но прикусил язык.

— Ну, а теперь твоя очередь, половинчик, — услыхал хоббит слово Вождя и сразу напружинился, напрягся, точно готовясь к прыжку.

«Что ему от меня надо? И Санделло этот… Ишь, глаз не сводит, за нож не схватишься… А Торин, похоже, не так уж был не прав. Чего проще — метнуть ему нож в горло, и делу конец… Все бы остолбенели — а мы, глядишь, еще бы и поборолись!»

Однако тело хоббита послушно повиновалось не мыслям своего хозяина, а пришедшему извне приказу. И вместо того, чтобы попытаться незаметно вытащить один из метательных ножей, Фолко, словно в затмении, вплотную приблизился к Вождю.

— Разреши мне взглянуть на твой браслет, — не приказал, но попросил Олмер. — Пожалуйста!.. Мне это очень важно. Не бойся, я не стану пытаться снять его с твоей руки — теперь я понимаю их назначение и действие, но твой чем-то отличается от двух других — я чувствую это и хочу рассмотреть его получше.

Рука хоббита, опять же против его воли, медленно поднялась и легла на резной подлокотник кресла. Затылком Фолко чувствовал, как напрягся почти что прислонившийся к нему Санделло с обнаженным клинком в руке, — и что-то непреодолимое, навалившееся на его волю, парализовало ее; малейшее движение — и ты узнаешь, как хрустит плоть, когда железо входит пониже лопатки, как содрогается в спазмах боли и ужаса все твое жалкое существо… То ли Олмер таким образом хотел оберечь себя от всех и всяческих случайностей, то ли обострившийся в минуту опасности разум хоббита стал чувствовать мысли Санделло?