Современный чехословацкий детектив (сборник) - Войтех Стеклач

— Дура набитая, — все так же громогласно возмутился Гонза.

Его спутница хмурилась, метрдотель, подпирающий стойку с напитками, возмущенно поднял брови. Гонза ничего не замечал.

— Я потом еще раз позвонил, но уже никто не снимал трубку, — укоризненно продолжал он. — Собирался сам за тобой заехать, да тут одно дело помешало.

«Одно дело», которое помешало Гонзе меня навестить, всем своим видом выражало холодную сдержанность.

— Ты все равно не застал бы меня, — сказал я и тихо уточнил: — Мне пришлось отлучиться из-за неприятностей с машиной.

— Что-что? — снова загрохотал Гонза. — Я-то думал… — Он вдруг дернулся и вытаращил глаза на свою девицу. Та улыбалась, но глаза у нее были ледяные и острые как буравчики.

Гонза встал и подошел ко мне.

— Эта мерзавка меня пнула, — пожаловался он. — Как думаешь, чего это она? — Усевшись рядом, он стал с интересом наблюдать, как в мою тарелку выливают содержимое серебряной мисочки. — Ага, супчик с кнедличками, — одобрительно кивнул он. — Я тоже откушал. Приятного аппетита.

— Спасибо. — Я с жадностью накинулся на суп. — Зачем ты меня искал? — спросил я, не отрываясь от еды.

— А что за неприятности у тебя были с машиной?

— Какой-то подонок разрезал покрышки. Пришлось поставить те старые, что ты мне дал на заплатки.

— Так сними их поскорее и пусти на дело. Не вздумай на них ездить. Как я погляжу, — добавил он, разглядывая все цвета радуги у меня под глазом, — ты этому типу, прежде чем бежать за милицией, разутюжил морду.

— Что? — Я медленно опустил ложку в тарелку. — За какой милицией?

— Наверное, за той, которая ко мне приходила, — предположил Гонза. — Как бишь его звали?

— Поручик Павровский?

— Вот-вот. Это что, твой знакомый?

— Да, — ответил я. — Что ему было нужно?

— Ну… давно ли у тебя машина… Сколько стоила, когда ты ее купил… Я-то сначала решил, что он под меня копает, нет ли каких махинаций, — возмутился Гонза. — Но он уверял, что дело касается исключительно тебя. И…

— И что ты ему сказал? — спросил я, весь напрягшись.

Гонза запнулся, на лице его возникло выражение праведного негодования, которое тут же сменилось хитрой улыбкой.

— А чего такого я ему мог сказать? Рассказал, как мы ударили по рукам.

— Прошу тебя! — взорвался я. — Говори толком, о чем он конкретно спрашивал и что ты ему ответил.

На лице моего приятеля снова появилась оскорбленная мина.

— Интересовался в основном, когда ты купил машину. Я ему сказал, что ты уже несколько недель на ней ездишь, а заплатил мне за нее только теперь. Она, конечно, еще не… Ты чего это?

— "Когда «теперь»? — прохрипел я.

— Ну, вчера… Вернее, теперь уже позавчера. Я подумал, что будет лучше…

— Господи! — застонал я, отодвигая тарелку.

— Прощай, дорогой! — холодно произнес надо мной протяжный голос. — В другой раз, если понадобится проследить, чтоб ты не подавился, когда будешь обжираться, на меня не рассчитывай! — И покинутая Гонзой красавица, гордо вскинув голову, удалилась, провожаемая одобрительным взглядом метрдотеля.

— Вот мерзавка! — уязвленно сказал Гонза. — Приглашаешь ее пообедать, а она тут же начинает с тобой обращаться, будто ты исключительно ее собственность. — Он покачал головой, словно ему только сейчас открылась вся низость прекрасного пола. И тут же вернулся к делу. — А чего я такого сказал? Насколько мне известно, разведен ты всего месяца два. Выходит, ему надо было сказать, что ты мне уже давно заплатил? Я решил, что его ко мне подослала твоя бывшая супруга, мало ей было, что ты все оставил, так еще твою долю за машину ей подавай!

— С каких это пор такими делами занимается уголовный розыск? — глухо буркнул я.

Его и без того длинное лицо вытянулось еще больше.

— Уголовный розыск? — изумленно протянул он. — И правда… собственно… — Гонза умолк, вопросительно глядя на меня. — Но с какой стати? Что стряслось?

— Убийство с ограблением, — сказал я. — Ты сидишь с примитивным убийцей, прикончившим беспомощного старца, чтобы заплатить нетерпеливому кредитору. Этот кредитор, разумеется, ты.

Я увидел, как в его простодушных голубых глазах, привычных к тяготам тысячекилометровых дорог, промелькнула тень. Это меня доконало. Гон за молчал, а у меня пропал даже мой жалкий юмор висельника.

Старого своего друга я не рассмешил. Зато не сомневался, что где-то, может совсем близко отсюда, посмеивается в усы поручик Павровский.

Он сидел на ступеньках под тем же самым навесиком, уткнув подбородок в сложенные на коленях руки. Красный комбинезон сиял за завесой дождя, как маленькое солнышко, но мальчик выглядел подавленным и заброшенным. Услышав шум моей машины, он поднял голову. Я остановился у калитки. На этот раз она была открыта. К дому пошел прямо через мокрый газон, трава на котором за эти два дня подросла еще выше.

Лукаш даже не шевельнулся, только подтянул колени повыше к подбородку. Он исподлобья глядел на меня сквозь щель между красными рукавом и светлым вихром, похожий на загнанного в угол зверька.

— Привет! — сказал я ему.

Мальчик не ответил. Из-за маски напускного безразличия хмуро глядели голубые глаза.

— Ты что, не разговариваешь со мной? — Я поднялся на две ступеньки под навесик. — Что я тебе сделал?

— Убежали отсюда как вор, — холодно ответил он. — Так не поступают.

— Но, Лукаш, — примирительно начал я.

— Меня зовут Льюк! — со злостью отрезал он.

Я пропустил это мимо ушей и спросил;

— Бабушка дома?

Мальчик едва заметно покачал головой.

— Еще не приехала?

Снова отрицательный кивок. И больше ничего. Я шагнул обратно под дождь.

— Ну, ничего не поделаешь. Раз ты со мной говорить не желаешь… Пойду.

Глаза под белыми ресницами испуганно расширились. Я медленно двинулся к калитке.

— Постойте! — Высокий детский голос сорвался. Я обернулся и вместо замкнутого, ожесточенного зверька увидел испуганного ребенка.

— Почему вы со мной не попрощались? Я встал, приготовил вам завтрак… — Лукаш отчаянно мигал своими голубыми глазами, пытаясь удержать слезы.

Я быстро повернул назад.

— Не сердись на меня, — смиренно сказал я. — Мне нужно было успеть на автобус в пять часов, а будить тебя не хотелось. Пусть, думаю, еще поспит.

— Я встал, — мрачно заявил он. — То есть встал бы! Мне это нетрудно. Вы зайдете? — В голосе его слышались просьба и скрытая надежда.

— Ну, раз ты приглашаешь… — кивнул я.

Комната была далеко не так прибрана, как в прошлый раз. В кухонном углу стояла немытая посуда, на столе рядом с зачерствевшим куском хлеба початая банка сосисок, возле нее открытая баночка с горчицей. Тот, кто здесь обедал, не потрудился воспользоваться тарелкой. Перехватив мой взгляд, Лукаш покраснел. Подбежав к столу, поспешно начал прибирать.

— Садитесь, — предложил он, убирая со стола и пытаясь прикрыть грязные тарелки. — Я сварю вам кофе, или, может, хотите виски?

— Кофе, — попросил я. — Сегодня я за рулем.

Лукаш поставил на огонь кофейник. Вернувшись к столу, стянул испачканную скатерть и постелил две цветные салфетки. Я наблюдал, как усердно он хлопочет, чтобы мне было хорошо, и сердце у меня щемило. Этот маленький стойкий человечек еще более одинок, чем я. А ведь еще ребенок, двенадцати лет от роду. Ребенок, чьи родители затерялись бог знает в каких краях. И нет у него никого, кроме этой бабушки, которая явно больше заботится о своем американском старике, чем об этом детеныше без родины. Я разозлился на нее. Можно так долго оставлять без присмотра малыша в этакой глухомани?!

Лукаш поставил передо мной большую чашку и сахарницу.

— Я сварил вам покрепче, — сказал он. — Бабушка говорит, что я варю хороший кофе. — Усевшись напротив, он с тревогой выжидал, пока я отопью. Мальчик выглядел осунувшимся и каким-то запущенным — возможно, из-за своих длинных волос.

Отхлебнув кофе, я обжег себе язык и кивнул с видом знатока.

— А ты ничего не хочешь? — спросил я его. — Ты не голоден? — Он понял это как намек. Встал и принес сухари. Они крошились от сырости и, похоже, были обгрызены.

— Вот, возьмите, — предложил он. — Ничего другого у меня нет… то есть… — Он запнулся и опустил глаза.

— Лукаш, — строго спросил я, — а ты вообще что-нибудь ел?

— Да, конечно, — зачастил мальчик. — Консервов у меня тьма, вот только хлеб и молоко кончились. Бабушка вот-вот вернется.

— Она ведь уже должна быть?

— Ну да, должна…

— Часто она тебя оставляет вот так, одного? — спросил я с плохо скрытым возмущением.

Лукаш мгновенно понял, о чем я подумал.

— Она не оставляла меня здесь одного, — отрезал он. — Я ведь был с паном Эзехиашем.

Этого факта я не учел.