Единорог и три короны - Альма-Мари Валери

— Вы очень самонадеянны… Но я согласен, давайте повторим забег! И на этот раз по всем правилам! К тому же тот, кто придет первым, будет диктовать свои условия проигравшему; от этого состязание станет еще азартнее.

— Согласна! — живо ответила Камилла, выдержав адресованный ей вызывающий взгляд молодого человека.

Они вместе устремились по широкой аллее парка. Силы всадников оказались равными, и до самого последнего момента было непонятно, кто же победит. Но Камилла весила меньше, чем ее соперник, и конь ее отличался неукротимостью; животное само, без какого-либо понукания со стороны всадницы, внезапно вырвалось вперед и пришло к цели первым. Однако ему удалось опередить соперника не больше, чем на несколько метров.

— Я выиграла! — радостно воскликнула девушка. Она тяжело дышала, щеки раскраснелись от быстрой езды. Волосы растрепались и свободно рассыпались по плечам. В эту минуту она напоминала дерзкую неукротимую амазонку.

Филипп, стараясь скрыть улыбку, наблюдал за ней. Она — само счастье и жизнерадостность; ее прекрасное лицо и изумительная фигура, казалось, источали ослепительное сияние, соперничавшее с бледными лучами просыпавшегося солнца.

— Итак, теперь я целиком в вашей власти, — медленно произнес шевалье. — Я обязан покориться вашей воле. Что вы от меня потребуете?

И вперил свой острый, немного насмешливый взор в светлые глаза девушки, тут же почувствовавшей сильнейшее смущение. Она никогда бы не решилась признаться в том, чего ей на самом деле страстно хотелось именно сейчас… Она опустила глаза в страхе, что шевалье догадается об истинном ее желании.

— Итак? — повторил дворянин, настойчиво глядя в глаза девушки. — Разве вы не знаете, чего бы вам хотелось больше всего?

— А разве надо решать непременно сейчас? — робко произнесла она.

— Да. Именно сейчас.

Он видел ее смущение и прекрасно понимал, чем оно вызвано. Сделав над собой невероятное усилие, Камилла попыталась собрать остатки былого самообладания.

— Если вы отказываетесь воспользоваться своей победой, то ею воспользуюсь я, — хитро усмехаясь, произнес шевалье.

Нет, ни за что на свете! Ей тут же захотелось придумать что-нибудь совершенно необычное.

— А что, если я дам вам совершено необычное задание? Например, добраться до конюшни на одной ноге или же оседлать вашего коня задом наперед?

— Надеюсь, вы все же пощадите меня. Я взываю к вашему милосердию! — полунасмешливо, полутревожно воскликнул он.

— Хорошо. Я желаю быть великодушной, — торжественно заявила Камилла, которую эта игра начинала все больше и больше забавлять. — Вы должны… стать моим кавалером на сегодняшний вечер и сопровождать меня на спектакль.

— О, мне предстоит суровое испытание! — воскликнул Филипп в восторге от возложенного на него обязательства; однако он не подал виду, а, даже наоборот, постарался притвориться недовольным: — Тем более что я обещал маркизе пойти на спектакль с ней.

— Меня это не касается. Выкручивайтесь как угодно! — властно и одновременно кокетливо произнесла Камилла и, развернувшись, рысью поскакала прочь от города.

Он в задумчивости смотрел вслед; очнувшись, бросился ее догонять. Некоторое время они молча ехали бок о бок, наслаждаясь великолепной картиной пробуждающейся природы Пьемонта. На полях уже работали крестьяне; завидев двух прекрасных всадников, чьи кони звонко цокали копытами по укатанной дороге, они прекращали работу и почтительно их приветствовали.

У источника молодые люди остановились, чтобы напоить коней и немного отдохнуть самим.

Пора возвращаться, — произнес Филипп; в душе он сожалел, что сейчас им снова придется погрузиться в суету столичного города.

Он сидел, прислонившись к дереву, в нескольких шагах от Камиллы. В окружении мирной пробуждающейся природы он мог сколько угодно смотреть на девушку, не разыгрывая из себя бесчувственную статую, как это приходилось делать в окружении придворных. Он наслаждаться изящными очертаниями ее фигуры, восхищался нежными и правильными чертами ее лица, упивался исходившим от нее ароматом счастья.

Он предпочел сесть подальше, опасаясь какой-либо бурной вспышки с ее стороны, если он рискнет слишком заметно приблизиться к ней.

Разумеется, он по-прежнему желал ее, однако испытываемое им сейчас чувство безмятежности оказалось сильнее всех прочих ощущений. Возможно, если бы сейчас он осмелился заключить Камиллу в объятия, она бы не стала возражать. Однако он боялся не справиться с собой, пойти дальше и тем самым перепугать девушку. К тому же он боялся получить отказ. Привыкнув всегда и везде выходить победителем, Филипп неожиданно почувствовал, что это хрупкое невинное создание поколебало его уверенность в себе. Он боялся увидеть, как черты ее прекрасного лица исказятся страхом, а это уже бывало. Сейчас же ему хотелось подольше сохранить выражение счастья, игравшее на очаровательном личике молодой женщины, и ни в коем случае не спугнуть его. Бесценные минуты блаженного покоя столь редки и кратки! К тому же они соответствовали его плану соблазнения юной красавицы: ее надо было приручить, завоевать ее доверие.

Со своей стороны Камиллу охватило всепоглощающее ощущение полноты бытия. Хотя она не смотрела на молодого человека, она всей кожей чувствовала на себе его внимательный взгляд; он больше не пугал ее. Напротив, она наслаждалась им, счастливая от того, что стала объектом столь пристального, но вместе с тем почтительного внимания, удерживавшего его на расстоянии от нее.

Тем не менее она не решалась обернуться и взглянуть на шевалье. Она знала: если обернется и встретит обжигающий взор Филиппа, она не выдержит. Опьяненная свежим утренним воздухом, она прекрасно сознавала, что уединение способствует ослаблению бдительности и может привести к непоправимым последствиям. Поэтому Камилла молча наслаждалась блаженными минутами, счастливая от того, что рядом с ней был Филипп.

Вдали раздался колокольный звон, напомнивший им, что пора возвращаться в Турин. Оседлав коней, они оба медлили, не желая расставаться с этим тихим уголком и с тоской думая о том, что через несколько часов круговорот шумной столичной жизни вновь подхватит и понесет их на своих бурных волнах.

Они завели коней в стойла, затем начистили до блеска сапоги и надели мундиры. Они уже собирались выйти из безлюдной конюшни, когда Филипп удержал ее за руку:

— Подождите!

— Что случилось? — удивленно спросила она, а в сердце ее закралась тревога.

— Ваши волосы! Не можете же вы оставить их в таком беспорядке!