Огненные цветы - Стефани Блэйк

Равена же дивилась тому, что открылось ее глазам. На Гавайях ей приходилось слышать немало леденящих кровь историй о том, как радикалы с Севера, разные там мешочники, всячески попирают достоинство Юга. А чернокожие, объединяясь в банды и мстя за былые унижения, грабят, насилуют и убивают белых без разбора и жалости.

Но когда она вернулась в Ричмонд летом 1876 года, выяснилось, что все штаты бывшей Конфедерации возвратились под сень Союза и теперь, как и прежде, вполне самостоятельно ведут свои дела. Что же касается черных, то печальный парадокс заключался в том, что теперь им жилось даже хуже, чем до войны. Формально получившие свободу и право голоса, такое же, как и у их прежних хозяев, они и носа не смели казать на избирательные участки под страхом быстрого и жестокого суда со стороны куклуксклановцев в белых балахонах или иных расистских организаций, образующих в совокупности так называемую невидимую империю. Любого черного, осмеливающегося подать голос или, как говорил Роджер, «забывающего свое место», самым жестоким образом избивали или даже убивали. Достаточно было спутнику белой женщины сказать, что черный как-то не так на нее посмотрел, как того немедленно линчевали. Или в лучшем случае кастрировали.

Из пяти черных, прислуживавших в «Равене» до войны, трое по-прежнему выполняли свои обязанности, хотя после капитуляции при Аппоматоксе прошло целых одиннадцать лет. Двое других, дворецкий Гордон, и кухарка Хэтти, умерли, до последнего дня оставаясь с прежними хозяевами. Гордона теперь заменил Ленни Фримен, бывший лакей.

Освобождение превратило некогда веселого, с улыбкой до ушей, подростка в мрачного, угрюмого, во всем разочаровавшегося мужчину, которому, видно, стоило колоссальных усилий произнести простое «да, сэр» или «да, мэм». И все же он повторял эти слова, потому что на лучшее место в южных штатах рассчитывать не мог. Да и в северных, если уж на то пошло, тоже. Десятки его знакомых, устремившихся на Север, в эту землю обетованную, вскоре потянулись назад, словно побитые собаки.

Либби, новая кухарка, была черная как смоль толстуха, «мамка» прежней школы. Она не признавала освобождения и равно ненавидела «наглых черномазых» и «белую шваль» с Севера за то, что они покушались на порядок жизни, казавшийся ей чистой идиллией.

Служанка Бэрди сохраняла свойственную ей практичность.

– Мистер Линкольн поставил свое имя под бумажкой и сказал: «Ну что, черномазые, теперь вы вольны делать что хотите и идти куда хотите». Ну и что с того? Что же мне теперь – кувыркаться от радости и весело распевать всякие песенки? Слишком много на своем веку видела я несчастных, забитых белых, чтобы верить в такие сказки.

Ванесса Уайлдинг лишилась личной служанки – еще три года назад Роза вернулась в Ирландию ухаживать за больными тетей и дядей.

За те годы, что Равена не видела матери, герцогиня сильно сдала. Некогда прекрасное лицо после тяжелой болезни покрылось сеткой морщин, кожа ссохлась, взгляд потух. Но никакие недуги и испытания не могли поколебать ее врожденного благородства. Горделивая осанка сохранилась, и голова, как всегда, была высоко поднята.

Герцога Ольстерского, которому было уже за семьдесят, время пощадило больше, чем жену. Когда-то он сильно страдал от бронхита, да и сердце пошаливало, но теперь, после возвращения блудной дочери, здоровье его, по словам медиков, пошло на поправку.

– Ты самое лучшее наше лекарство, дорогая, – усмехнулся он и, обняв жену и дочь, прижал обеих к себе. – Вот увидите, мы еще поживем на славу.

– Или по крайней мере умрем спокойно, зная, что Равена снова дома, – слабо улыбнулась герцогиня.

– Не говоря уж о чудесной внучке, что она нам подарила, – подхватил герцог. – Даже в ирландском словаре не найти слов, чтобы выразить, как счастлив я был, когда это сокровище вошло в дом. А кстати, где Сабрина?

– Последний раз, когда я ее видела сегодня, она направлялась в конюшню, – ответила Равена.

Герцог озабоченно сдвинул брови.

– Надеюсь, на этом черном дьяволе она кататься не собирается?

– Отец, – рассмеялась Равена, – да девочка с трех лет в седле, как, впрочем, и я в свое время. И между прочим, в детстве ты никогда не мешал мне кататься на Апаче.

– Разве? Что-то не припомню. Но это не одно и то же. Сабрина… – Заметив на лицах обеих женщин самодовольную улыбку, герцог осекся.

– Сабрина – твоя внучка, – поддела его Равена. – Твой ангел, твоя гордость и счастье.

– Нет, я серьезно, дорогая. Заходит тут к нам один малый, друг Роджера, некто Дэн Батлер. Сейчас он за границей, но, когда вернется, вы наверняка встретитесь. Они с братом занимаются каким-то импортом. Брат во время войны приобрел весьма сомнительную репутацию. Сделал миллионы на всяких там махинациях. А вспомнил я его потому, что этот парень, зовут его Ретт, потерял в свое время единственную дочку. Она свалилась с лошади.

– Это ужасно, но наверняка трагедия произошла потому, что девочка решила выкинуть какой-нибудь фокус, а ездить толком еще не научилась. В этом смысле я строго присматриваю за Сабриной.

– Тем не менее схожу в конюшню и сам все проверю.

Обе нежно посмотрели ему вслед.

– Сабрина – что глоток свежего воздуха в доме. Новая жизнь, – сказала герцогиня.

– Ну и слава Богу. Я счастлива, что могу доставить вам радость.

– Я так боялась за малышку все те дни и недели, что эти гнусные разбойники держали тебя взаперти. Она не хотела есть, плакала целыми ночами.

– Да, мы всегда были очень близки – Сабрина и я. – Равена грустно вздохнула. – Все трое были близки – Брайен, она и я.

Герцогиня склонилась к дочери и погладила ее по руке.

– Понимаю, каково тебе, родная. – Она немного помолчала. – И все равно я рада, что они ладят с Роджером.

О делах, связанных с ребенком и обстоятельствами его появления на свет, герцогиня всегда говорила с каким-то подтекстом, и это немало смущало Равену.

– А отчего бы им не ладить? – непринужденно откликнулась она. – В конце концов по закону он ей отец.

– Верно. – Герцогиня переплела пальцы и как-то странно посмотрела на Равену.

Все в Ричмонде единодушно сошлись на том, что Равена забеременела от Роджера еще до того, как сбежала с Брайеном. Роджер же – и Равена считала это великодушным с его стороны – даже оправдывал ее поведение.

– Бедняжка просто голову потеряла, – говорил он друзьям и знакомым. – В конце концов ведь ее тоже провели, как и всех остальных. Мы с Брайеном близнецы, и, если бы не разный цвет волос, нас вообще не отличишь друг от друга. Однажды летом, когда мы с ним еще были кадетами, в военном лагере всем нам велели остричься наголо. И даже родная мать не могла сказать, кто из нас кто.