Суперфрау из ГРУ - Александр Колпакиди

1) «Жиголо» (Бранко Вукелич) «…» намеченный на первое время в качестве связующего центра для прибывающих сотрудников резидентуры. По национальности серб, натурализовавшийся во Франции. Родился в 1904 году в Сербии. Окончил университет в Загребе, по специальности искусствоведение. В 1924 году в Загребе подвергался аресту как член группы студентов-марксистов. В 1925 году принимал участие в движении за независимость Хорватии. 1926 году уехал во Францию и поступил на юридический факультет Парижского университета. 1932 году вступил во французскую компартию. В марте 1932 года привлечен вербовщиком «Ольгой» к работе на идейно-политической основе. В феврале 1933 года, выполняя указания Центра, получил корреспондентские поручения от французского иллюстрированного журнала «Обозрение» («La Vue») и югославской газеты «Политика» и прибыл в Японию с женой («Эдит») и сыном. «Рамзай», установив в конце 1933 года связь с «Жиголо», в письме Центру от 07.01.34 г. дал «Жиголо» следующую начальную характеристику: «Жиголо», к сожалению, очень большая загвоздка. Он очень мягкий, слабосильный, интеллигентный, без какого-либо твердого стержня. Его единственное значение состоит в том, что мы его квартиру, которую мы ему достали, начинаем использовать как мастерскую. Так что он в будущем может быть для нас полезен лишь как хозяин резервной мастерской».

2) «Отто» (Одзаки Ходзуми) — японец, видный журналист-литератор, крупный специалист по вопросам Китая. По политическим убеждениям сочувствующий идеям марксизма. С 1930 по 1932 г. использовался «Рамзаем» в Шанхае в качестве информатора. В 1932 году возвратился из Шанхая в Японию и в 1933 году проживал и работал в г. Осака — в иностранном отделе редакции газеты «Осака Асахи» и в институте социальных проблем «Охара».

3) «Джо» (Мияги Йотоку) — японец, по профессии художник. Родился в Японии в 1903 году. В 1919 году уехал в США (в Калифорнию). В 1925 году окончил художественную школу в Сан-Диего. В 1926–1933 гг. в компании с другими японцами содержал ресторан в Лос-Анджелесе. В 1926 г. совместно со своими друзьями-японцами организовал группу по обсуждению социальных проблем (общество «Пробуждение» — «Реймейкай»). В 1929 году вступил в организацию коммунистического фронта— Общество пролетарского искусства. В 1931 году вступил в Компартию Америки. Предполагалось, что «Рамзай», выехав из Москвы 15 мая 1933 года, в течение 1,5 месяцев осуществит в Европе все предварительные мероприятия, необходимые для обеспечения его легализации в Японии в качестве немца журналиста, корреспондента европейских газет.

Практическое осуществление начального плана Центра по организации и упрочению резидентуры потребовало значительного времени (порядка 2-х лет), причем условия реальной обстановки на месте внесли ряд существенных изменений и дополнений в первоначальные наметки Центра. В истории организации резидентуры различаются два периода: 1-й период (1933–1936 гг.) — можно характеризовать как период подготовительной организационной деятельности, обоснования резидентуры на месте и приобретения основных связей для последующего развертывания работы.«…» 2-й период (1936–1941 гг.) — период развернутой деятельности резидентуры. После вызова в Москву (июль-август 1935 г.) для личного доклада и инструктирования «Рамзай» возвращается в Японию, снабженный конкретным планом дальнейшего развертывания работы. Взамен отозванного «Бернгарда» в резидентуру направляется радист «Макс» («Фриц»), работавший ранее в шанхайской резидентуре «Рамзая». «Фриц» налаживает регулярную радиосвязь с Владивостоком и, успешно легализуясь, создает прочную коммерческую крышу.«…» К середине 1936 года он уже приобретает положение видного журналиста, состоя корреспондентом следующих газет и журналов:1) «Амстердаме Альгемейне Гандельсблатт» (голл.);2) «Гамбургер Фремден Блатт» (нем,);3) «Франкфуртер Цейтунг» (нем.);4) «Геополитик» (нем.);5) «Дер Дейтше Фольксвирт» (нем.). Крепнут и углубляются его связи с германским посольством.«…» Германский ВАТ Отт, уезжая летом 1936 года в отпуск в Германию, предлагает «Рамзаю» включить его в штат посольства в качестве «вольнонаемного сотрудника» — для работы в роли «помощника Отта по линии промышленно-экономического изучения страны». «Рамзай», опасаясь официального согласования своей кандидатуры в Берлине, воздерживается от окончательного ответа на это предложение, ссылаясь на свою занятость корреспондентской работой. Представитель Центра в Шанхае — «Алекс» так характеризовал положение «Рамзая» в 1936 году: «В колонии «Рамзай» завоевывает все больший авторитет как крупный отечественный журналист. Он теперь является представителем не только одной маленькой газеты, с которой он начал, но, как Вам может быть известно, корреспондентом одной из крупнейших тамошних газет и ведущего толстого экономического журнала. Его отношения с другими сотрудниками посольства также хороши, и те из них, которые были натянуты, теперь улучшились».

В письме от 14.05.37 г. «Рамзай» сообщает, что он «стал известным журналистом» и является «заместителем руководителя одного важного бюро» (Германское информационное бюро в Токио). В 1939 году (1940?) «Рамзай» назначается на должность корреспондента и пресс-атташе германского посольства, т. е. становится его постоянным штатным сотрудником.«…» В чем причина и основа успеха легализации «Рамзая», какие условия обеспечили ему возможность приобрести особое доверие со стороны германских «друзей» и войти в посольство в качестве штатного сотрудника? Попытка найти ответ на эти вопросы будет сделана ниже, при анализе связей и деятельности «Рамзая» в германском посольстве. Здесь же можно ограничиться лишь следующими замечаниями:1. «Рамзай», руководствуясь конкретной и ясной установкой Центра относительно характера его взаимоотношений с посольством («войти в полное доверие сотрудников германского посольства», «считать наиболее эффективным установление служебного или полуслужебного сотрудничества в посольстве»), мог завоевать такое доверие, лишь оказывая эффективные услуги посольству, — в первую очередь военному атташе — разведчику Отту. Как это будет подробнее изложено ниже, эти услуги заключались в снабжении Отта разного рода полуофициальными и неофициальными информациями по экономике, внутриполитическому положению и военно-политическим мероприятиям Японии. Это явилось основным, важнейшим фактором, который помог «Рамзаю» сделаться «своим человеком» в германском посольстве.2. Назначение «Рамзая» на штатную должность в посольство и на пост заместителя главы Германского информационного бюро позволяет сделать вывод, что немцы считали «Рамзая» достаточно проверенным и не располагали какими-либо материалами, компрометирующими «Рамзая». Если предположить, что посольство имело какие-то сведения о прежней или настоящей работе «Рамзая» на советскую разведку, то можно еще допустить, что военный атташе Отт все же пошел бы на использование его как информатора-двойника для получения сведений по Японии, но невозможно считать вероятным, чтобы немцы, зная или подозревая «Рамзая» как советского разведчика, могли назначить его на штатную должность в посольстве и на ответственный пост заместителя руководителя Германского информационного бюро. «Фриц» (Макс Клаузен)«Фриц», направленный к «Рамзаю» в качестве радиста взамен отозванного «Бернгарда», был старый знакомым «Рамзая». С 1929 по 1931 год «Фриц» (под именем «Макс») работал радистом в шанхайской резидентуре «Рамзая», а с конца 1931 года до июля 1933 года был самостоятельным резидентом в Мукдене. В 1933 году он вместе с женой «Анной» был отозван в Москву, несколько месяцев работал инструктором в радиошколе Центра, а затем был отчислен и вместе с «Анной» отправлен на поселение в Республику немцев Поволжья. До 1935 года «Фриц» работал там механиком Краснокутской МТС. «Фриц» в своем отчете от 1946 года, упоминая о своем временном увольнении, связывает его с неприязненным отношением к нему со стороны одного из руководящих работников Центра в результате каких-то недостатков или упущений «Фрица» во время работы в Мукдене:«…так как, видимо, мое имя не пользовалось хорошей репутацией из-за Мукдена, тов. Давыдов недолюбливал меня… В результате этого, для меня и моей жены не было больше места в нашей семье, и мы были отправлены в Республику немцев Поволжья». В действительности причина, вызвавшая отчисление «Фрица» из состава РУ, была несколько иная: руководство Центра сочло невозможным использовать в дальнейшем «Фрица» на нелегальной работе, так как он, будучи в Шанхае, женился на белоэмигрантке Анне Раутман. В 1935 году новый начальник РУ пересмотрел вопрос об увольнении «Фрица», расценив его отчисление как показатель «отсутствия достаточной заботливости к старым кадрам со стороны Р.У.»Весной 1935 года «Фриц» вместе с «Анной» был вызван обратно в Москву, вновь привлечен к работе и направлен в токийскую резидентуру «Рамзая».«…» «Анна» (Анна Раутман-Валенниус-Клаузен — жена «Фрица»). «Анна», находившаяся с 1933 года также в Республике немцев Поволжья, в 1935 году была вместе с «Фрицем» вызвана в Москву. После отъезда «Фрица» «Анна» оставалась в Москве, ожидая известия о благополучном прибытии «Фрица» на место. После получения этого извещения, 2 марта 1936 года «Анна» была отправлена в Шанхай, откуда в дальнейшем «Фриц» должен был перевезти ее к себе в Японию.«…» Поскольку «Анна» до брака с «Фрицем» носила фамилию первого мужа-финна Валениус, при оформлении брака она была зарегистрирована как финка и в дальнейшем превратилась в немецкую гражданку — финку по происхождению. По прибытии в Токио «Анна» была введена «Фрицем» в местную немецкую колонию, завела знакомство с немецкими женщинами и стала принимать участие в жизни немецкой колонии, как к тому ее обязывало положение жены добропорядочного немецкого коммерсанта. Свою легализацию в Токио и положение в немецкой колонии «Анна» характеризует так: «Не чуждаясь немецкого общества внешне, мы стали его членами. Я завела знакомства с немецкими женщинами. Они часто устраивали различные благотворительные мероприятия в пользу немецких солдат. Я вынуждена была принимать в этом участие, и это дало очень много для упрочения нашей легализации. Меня принимали за постоянную немку. Как-то председательница немецкого женского общества фрау Эгер спросила меня, почему я не имею детей, и посоветовала обзавестись ими, так как «нашей стране» нужны дети, они будут иметь счастливое будущее. Это подтвердило лишний раз, что они считали меня своей. У японцев я была зарегистрирована как немецкая гражданка-финка. Также была ориентирована и домашняя прислуга». Легализацию «Анны» в качестве жены немецкого коммерсанта, немецкой гражданки, финки по происхождению, следует признать успешной и надежной. Оформление брака «Фрица» и «Анны» сыграло положительную роль и в укреплении положения самого «Фрица», так как он затребовал из Германии и представил в консульство документы, свидетельствующие о «чисто-арийском происхождении его самого и всех его предков». Работник аппарата Центра, уже не первый год непосредственно ведающий резидентурой «Рамзай», пишет на телеграмме, поступившей от резидента: «Тов. В. Ведь Фриц имел торговлю от американской фирмы. Зачем ему амы, торгуя с немцами? По-моему, денег давать не нужно. 29.12.40. П.»Эта резолюция убедительно показывает, что ответственные сотрудники Центра совершенно безответственно относились к серьезнейшему делу денежного снабжения резидентуры. Легализационные связи резидентуры, обеспечивающие маскировку денежного снабжения, не изучались, не учитывались и, по существу, оставались Центру неизвестными; при переводах денег фамилию получателя указывали, полагаясь лишь на свою память и фантазию, не затрудняя себя справкой в личном деле адресата. Вплоть до 1945 года во всех справках о резидентуре, периодически составлявшихся подразделением аппарата Центра, непосредственно ведавшим резидентурой, в качестве легализационного предприятия «Фрица» фигурирует «мастерская по продаже велосипедов, смазочных масел и пр.» — предприятие, которое в действительности было лишь мелким, временным эпизодом легализационной деятельности «Фрица» в 1935–1936 гг. Уже с осени 1937 года «Фриц» создал самостоятельное торгово-производственное предприятие по производству и продаже копировальных аппаратов. Материалы для этих аппаратов ему приходилось выписывать из Германии.17.02.41 г. «Рамзаю» отправляется письмо следующего содержания: «Дорогой Рамзай. Внимательно изучив Ваши материалы за 1940 год, считаю, что они не отвечают поставленным Вам задачам. «…» Большая часть Ваших материалов несекретны и несвоевременны. Наиболее ценные сведения достаете лично Вы, а Ваши источники ценных материалов не дают. «…» Требую активизировать Вашу работу, обеспечить меня оперативной информацией. «…» Считаю необходимые сократить расходы по Вашей конторе до 2000 иен в месяц. Платите источникам только за ценные материалы, сдельно. Используйте доходы предприятия «Фрица» для дополнительного финансирования нашей работы. «…». В письме Центру от 26.03.41 г. он сообщал:«…Когда мы получили Ваши указания о сокращении наших расходов наполовину, мы восприняли их как своего рода меру наказания. «…» Если Вы настаиваете на сокращении нашего бюджета до 2000 иен, — писал Рамзай, — то Вы должны приказать мне уволить Джо и Жиголо, которые были присланы мне распоряжением Центра. Вы должны также приказать мне и Фрицу жить здесь на половинном жаловании. Если Вы настаиваете на сокращении наших расходов до 2000 иен, то вы должны быть готовы к разрушению того маленького аппарата, который мы создали. Если Вы не найдете возможным согласиться ни с одним из этих предложений, я вынужден буду просить Вас отозвать меня домой. Вы знаете, что я просил об этом уже несколько раз. Пробыв здесь 7 лет и став физически слабым, я считаю это единственным выходом из этих трудностей». На основе архивных материалов не удается документально установить истинную причину, вызвавшую решение о сокращении сметы резидентуры.«…» Личная деятельность «Рамзая» как разведчика и руководителя резидентурыа) Германское посольство как крыша и источник информации «Рамзая». В истории резидентуры заслуживают особого внимания вопросы сотрудничества «Рамзая» с германским посольством в Токио, приобретение близких связей и прочного положения в посольстве в качестве полуофициального, а в последующем и «…» Прежде чем говорить о развитии и углублении личных и служебных взаимоотношений «Рамзая» и Отта, следует остановиться подробнее на личной характеристике Отта, поскольку он являлся центральной фигурой, главным лицом, связь с которым обеспечила «Рамзаю» прочную позицию в посольстве. б) Германский посол Эуген Отт. Эуген Отт был представителем старых кадров германской разведывательной службы. Еще в период первой мировой войны (1914–1918 гг.) он был ближайшим помощником небезызвестного «полковника Николаи, возглавлявшего в то время всю систему германского шпионажа». Надо полагать, что и в годы, непосредственно предшествовавшие приходу к власти Гитлера, Отт сохранял эту связь с Николаи, ведя под его руководством пока еще скрытную деятельность по воссозданию и развертыванию разведывательной службы германского рейхсвера. «Рамзай» в письме Центру от 07.01.34 г., сообщая о своем знакомстве с подполковником Оттом, прикомандированным на полгода к японским войскам, называет его «правой рукой Шлейхера». Этот эпитет, дающий известную политическую характеристику Отту, был, видимо, не случаен, а основывался на соответствующих сведениях, почерпнутых из общения «Рамзая» с супругами Отт. Генерал Шлейхер, предшественник Гитлера на посту рейхсканцлера, 30 июня 1934 года по приказу Гитлера был убит — убран с дороги как опасная фигура, пользовавшаяся большим влиянием в антигитлеровских оппозиционных кругах офицерства рейхсвера. Есть основания считать, что и Отт не относился к числу ярых приверженцев и последователей Гитлера, а скорее придерживался известных оппозиционных антигитлеровских взглядов, свойственных старому кадровому офицерству рейхсвера.«…» в) Сотрудничество «Рамзая» с Оттом. «Шанхайская угроза». Назначенный по окончании стажировки военным атташе Эуген Отт оказался перед нелегкой задачей. Ему предстояло всесторонне изучить Японию как потенциального военного союзника: состояние японских вооруженных сил, мобилизационные возможности, военно-экономический потенциал страны, военно-политические группировки, истинный смысл их политических претензий и т. п. Германия, не имевшая до этого особых интересов в Японии, не располагала там каким-либо более или менее развитым агентурным аппаратом. Рассчитывать на широкую готовность японских органов давать официальную, достоверную информацию не приходилось: Отт не мог не убедиться уже в недоверии и настороженности, скрываемых под маской японской доброжелательной улыбки. Отту предстояло заново изыскивать и создавать иные возможности для выполнения своих задач. В этих условиях старый знакомый жены — германский журналист Зорге явился для него ценной находкой. Зорге хорошо ориентировался в общеполитической обстановке на Дальнем Востоке, свободно разбирался в вопросах экономики, внешней и внутренней политики Японии, имел связи и знакомства в местных японских и иностранных журналистских и деловых кругах, умел добывать некоторые неофициальные сведения и злободневные слухи. Фрау Отт протежирует своему старому другу — доктору Рихарду Зорге и приглашает его на интернациональные вечера, устраиваемые военным атташе Оттом. Отт охотно беседует с «Рамзаем», от которого нередко получает информации по интересующим его вопросам. Постепенно «Рамзай» становится своим человеком в доме Отта. Отдельные информационные услуги со стороны «Рамзая» развиваются в более доверенное неофициальное сотрудничество: он уже не только снабжает отдельными информациями, но и помогает Отту составлять доклады и военно-политические обзоры для представления в Берлин. Иногда «Рамзай» даже помогает Отту шифровать донесения в Берлин «…» Отт знакомит Рамзая с получаемыми директивами и указаниями, а также с различными документами, поступающими в посольство от германских представительств в Китае и т. п. По мере углубления этого полуофициального сотрудничества все более укрепляются личные отношения между «Рамзаем» и Оттом, переходя в близкую дружбу. Близость к разведчику Отту, покровительство с его стороны являются достаточно высокой маркой, своего рода показателем для других сотрудников посольства. Примеру Отта следует военно-морской атташе Венекер, а в дальнейшем — преемники Отта — военные атташе Шолль, Кречмер, с которыми также устанавливаются отношения неофициального сотрудничества. С доверием к «Рамзаю» относится и сам посол Дирксен, которому, видимо, стало известно от Отта о ценных информациях и широкой осведомленности «Рамзая». Дирксен периодически принимает «Рамзая» для докладов, использует его информации в своих донесениях в Берлин.«…» Естественно поставить вопрос: как мог старый, матерый разведчик Отт так просто довериться «Рамзаю», не предприняв каких-либо мер к проверке «Рамзая» через соответствующие берлинские органы? Зная от своей жены, что «Рамзай» — бывший коммунист, не мог ли Отт подозревать в нем советского агента? Во-первых, мы не знаем, делал ли или не делал Отт запрос берлинским органам относительно «Рамзая». Может быть, такой запрос был послан, и в ответ получен такой же расплывчатый, неопределенный отзыв, какой получил Шелленберг в 1940 году, потребовав у гестапо досье на Зорге (см. ниже). Во-вторых, надо думать, что на первых порах Отт видел в «Рамзае» не доверенное лицо, а лишь источник необходимых ему ценных информаций по Японии. Если даже у Отта возникали подозрения о работе «Рамзая» на советскую разведку, то могло ли это служить поводом к отказу от использования его информации по Японии? «Рамзай» доставлял ему ценные сведения, и, в конце концов, не все ли равно ему было, дает ли «Рамзай» эти сведения только ему или же работает еще на кого-то. Даже и в этом случае, используя «Рамзая», Отт едва ли мог бы считать это прегрешением против принципов германской разведки. Вскоре после знакомства с Оттом «Рамзай» значительно подкрепил свое положение, вступив в нацистскую партию и став в местной фашистской организации инструктором пропаганды. Это бесспорно решительно укрепило его позиции. Германский журналист Зорге — член нацистской партии, инструктор пропаганды местной фашистской организации — приобретал более прочный облик надежного, доверенного лица. Если негласное использование Оттом «Рамзая» в качестве информатора относилось к области частных методов Отта и не требовало согласования с берлинскими властями, то назначение на должность пресс-атташе посольства требовало, вероятно, уже официальной санкции высших инстанций и сопровождалось соответствующей проверкой «Рамзая» через органы гестапо. Такая проверка действительно была произведена, но результаты ее не дали конкретных компрометирующих материалов в отношении «Рамзая». Об этом мы имеем некоторые сведения от Шелленберга, который в своих мемуарах отводит специальную главу «Делу Рихарда Зорге». Шелленберг говорит, что личность и деятельность Зорге привлекла внимание центральных органов германской разведки и контрразведки лишь в 1940 году в связи с запросом, поступившим от фон-Ритгена, главы Германского информационного бюро в Берлине. Зорге, работавший в то время заместителем Германского информационного бюро в Токио, представлял свои доклады и обзоры Ритгену, который оценивал материалы Зорге весьма высоко. По словам Шелленберга, Ритген в 1940 году обратился к нему с просьбой «проверить в соответствующих органах гестапо дела Зорге с целью определить, нельзя ли найти возможность оградить Зорге, как ценного и нужного информатора, от препятствий, которые ему чинит токийская организация нацистской партии в связи с его политическим прошлым» (Шелленберг, с.251). Шелленберг затребовал и просмотрел дела Зорге, и картина, которую он раскрыл, «не выглядела слишком хорошей для Зорге», а именно: «Если не было никаких доказательств, что Зорге был членом германской компартии, то не было сомнения в том, что он, по крайней мере, симпатизировал ей. Зорге, конечно, был в связи со множеством людей, которые известны нашей разведке как агенты Коминтерна, но он в то же время имел тесные связи с людьми из влиятельных кругов, и последние обычно защищали его от нежелательных слухов. В период между 1923 и 1928 годами Зорге был связан с немецкими националистами и крайними правыми кругами, и в то же время он держал связь с нац. социалистами. Таким образом, прошлое Зорге по тем делам, с которыми я познакомился, было довольно запутанным» (Шелленберг, с.251, 252). Нетрудно видеть, что эта характеристика, которая, по мнению Шелленберга, «не выглядела слишком хорошей для Зорге», не содержала ни одного конкретного факта, а лишь общие рассуждения и предположения и с равным успехом могла быть отнесена как к Зорге, так и к тысячам других любых немецких граждан. Указания на какие-то связи с немецкими националистами, крайними правыми и национал-социалистами вообще не соответствовали подлинным биографическим данным «Рамзая». Деятельность его в качестве инструктора Коминтерна в странах Скандинавии и в Англии (где он даже был слегка скомпрометирован), как видно, вообще не попала на учет гестапо. Не исключена возможность, что справочные данные на Зорге столь неопределенного, «запутанного» содержания были наскоро состряпаны чиновниками гестапо в ответ на запрос Шелленберга за отсутствием подлинных материалов, которые, возможно, еще не были вскрыты в обширных архивах догитлеровской полиции. Единственный конкретный факт, который упоминает Шелленберг и который он оценивает как «подозрительный», — это связь Зорге с советником Чан Кайши — Стиннесом — бывшим руководителем штурмовых отрядов, бежавшим из Германии в 1934 году. Однако ссылка и на этот факт может вызвать лишь недоумение, так как, судя по всем материалам, которыми мы располагаем, «Рамзай» не имел никакой связи со Стиннесом. Если бы даже во время одной из поездок в Китай он и имел с ним случайную встречу, то это не имело никакого отношения к разведывательной деятельности «Рамзая». Вывод, к которому следует придти: в 1940 году гестапо не располагало какими-либо конкретными материалами, компрометирующими Зорге, вскрывающими его связь с советской военной разведкой и прежнюю работу в Коминтерне. В 1940 году, после проверки, проведенной Шелленбергом, берлинское руководство решило все же использовать Зорге как информатора, поручив негласное наблюдение за ним представителю гестапо в Токио. «Фон-Ритген, — указывает Шелленберг, — наконец решил, что, если даже предположить о наличии связи у Зорге с русской секретной службой — мы должны, приняв необходимые меры предосторожности, найти путь к использованию его глубоких знаний. В конце концов мы пришли к соглашению, что я должен буду защищать Зорге от нападок со стороны нацистской партии, но только при условии, что Зорге в своих докладах будет включать секретные сведения о Советском Союзе, Китае и Японии. Я сообщил этот план Гейдриху. Последний согласился, но добавил, что Зорге необходимо держать под строгим надзором и всю его информацию пропускать не через обычные каналы, а предварительно подвергать специальной проверке. Первое условие Гейдриха о надзоре практически выполнить было очень трудно, так как наши агенты в Японии были очень молоды и в большинстве совершенно неопытны. Поскольку в то время (1940 г. — М.С.) полицейское представительство в Токио должен был возглавлять Мейзингер, я решил перед его отъездом поговорить с ним о Рихарде Зорге. Мейзингер обещал тщательно следить за Зорге и регулярно информировать вас по телефону. Все это он впоследствии делал, но обычно Мейзингер и Мюллер разговаривали по телефону с таким сильным баварским акцентом, что я ничего из их разговора понять не мог. Насколько я припоминаю, отзывы Мейзингера о Зорге были в основном положительными. Он говорил, что Зорге был нужным лицом в германском посольстве, поскольку он имел тесный контакт с японским правительством» (Шелленберг, с.252, 253, 255, 256). Ряд замечаний Шелленберга свидетельствует о том, что германское руководство высоко оценивало информации, получаемые от «Рамзая». Описывая попытки германской разведки разгадать истинные замыслы японского правительства летом 1940 года и оценивая донесения, полученные от одного из германских агентов, Шелленберг указывает: «Это донесение, наряду с донесением представителя Германского информбюро в Токио Зорге, Гейдриху предстояло обсудить на совещании с участием Гитлера, Гиммлера, Риббентропа, Кетеля и Иодля. Материалы, которые присылал Зорге Ритгену, были очень полезными и по своему содержанию не могли вводить в заблуждение» (Шелленберг, с.256, 404). Шелленберг не упоминает ни одного случая, когда Зорге прислал бы какую-либо информацию по Советскому Союзу. Предъявленное «Рамзаю» требование: «включать в его доклады секретные сведения о Советском Союзе» — носило по существу формальный характер и выглядело довольно странно. «Рамзай» в течение семи лет работал в Японии, имел связи в японских правительственных кругах, и было, по меньшей мере, нелогично ожидать от него секретных информаций по Советскому Союзу. Следует остановиться на замечании Шелленберга по поводу каких-то препятствий, которые чинила токийская «организация нацистской партии» в связи с его политическим прошлым. Сам «Рамзай» никогда не писал Центру о каких-либо трениях или недоразумениях с местными нацистами. «Алекс» в письме Центру от 29.11.36 г. сообщал: «Рамзай как-то намекнул Густаву, что один немец, являющийся агентом гестапо, ему не нравится, вернее, ему не нравится отношение этого человека к нему». О некоторых сотрудниках посольства, настроенных враждебно по отношению к «Рамзаю», рассказывал «Фриц» в своем докладе от 1936 г.: «В посольстве были люди, которые не любили Рамзая и завидовали его тесной дружбе с Оттом. Это были слепые приверженцы Гитлера: граф Дюркхейм, Шмидт, Шульце и др.».«…» Не исключена возможность, что кое-какие слухи о прежней деятельности и леворадикальных связях «Рамзая» в Шанхае дошли до Токио по линии связи между токийскими и шанхайскими нацистами. Да и сам «Рамзай», вступая в местную организацию нацистов, вероятно, должен был в каком-то виде преподнести свою автобиографию и характеризовать свою прежнюю политическую принадлежность. Помимо того, при близком дружеском общении с Оттом, Венекером, Шоллем и др. неизбежно должны были возникать иногда разговоры о прежней жизни и деятельности «Рамзая». При этом «Рамзай» мог быть уверен, что сведения о его шанхайской деятельности без сомнения рано или поздно дойдут до посольства: германские представители из Шанхая нередко бывали в Токио, а сотрудники посольства выезжали в Китай и посещали шанхайские представительства. Скрывать свою прежнюю работу в Шанхае, отрицать связи с леворадикальными элементами, близость с Агнессой Смедли, сотрудничество в коммунистической газете «Чайна Форум» — перед лицом живых свидетелей — было бы неразумно, так как это вызвало бы лишь недоверие и подозрения. Следовательно, нужно было, не отрицая своей прежней шанхайской деятельности, прикрыть ее какой-то легендой, позволяющей увязать теперешние политические взгляды (нацистские) и сотрудничество в посольстве фашистской Германии с леводемократической окраской деятельности шанхайского периода. К сожалению, как уже указывалось, ни в архивных документах резидентуры, ни в дополнительных материалах, полученных после провала, нет никаких указаний на то, как именно разрешил «Рамзай» эту деликатную проблему. Все, что мы можем, это лишь в порядке предположения рассмотреть наиболее вероятные варианты его решения, исходя из реальной обстановки того времени (1933–1934 гг.). В 1933 году германское посольство в Токио состояло в основном из старых кадров догитлеровских дипломатических работников. Аппарат посольства, да и вся немецкая колония, были сравнительно невелики. Соответственно и местная нацистская группа не была еще многочисленна и организованна, гестапо еще не было создано, а следовательно, и при посольстве еще не было его представителя. «Рамзай», прибыв из Германии, где только что пришли к власти фашисты, приобретая знакомства в немецкой колонии, конечно, не обошел и местных нацистов и, надо думать, в разговорах с ними рассказывал о положении в Германии, демонстрировал свое одобрение и сочувствие новому режиму. Это был первый подход к поставленной цели — приобретению прочной легализации. Сближение с Оттом, неофициальные информационные услуги ему, Венекеру, Дирксену обеспечили «Рамзаю» положительную характеристику со стороны посольства, отзыв о его полезной и квалифицированной информационной деятельности. В докладе Центру от 07.35 г. «Рамзай» сообщал: «Когда я понял, что не смогу себя обеспечить, оставаясь вне фашистской организации, я добился того, что через посольство был введен в местную организацию нацистов».«…» Выражение «введен через посольство», очевидно, надо понимать так, что заявление «Рамзая» о приеме в партию было подкреплено соответствующими отзывами Дирксена и Отта. Как же обстояло дело с опасениями относительно «слухов из Шанхая»? Вероятнее всего, «Рамзай» не обходил вопрос о своей шанхайской деятельности ни при вступлении в партию, ни в беседах с «друзьями». Он мог рассказывать о своей журналистской работе и прежних связях в Шанхае, но во-первых — изображать все свои леворадикальные связи как своего рода вынужденный прием журналиста, ищущего доступа к интересующим его объектам освещения, во-вторых — прямо заявить об изменении своих прежних «ошибочных» политических взглядов и суждений и утверждении в фашистском мировоззрении. Это тоже не выглядело бы особо натянуто и невероятно, если учесть, что в этот период волна фашистской демагогии захлестнула широкие массы населения Германии, и в фашистскую партию, наряду с мелкой и средней буржуазией и интеллигенцией, нередко вступали даже довольно значительные группы одураченных рабочих. «Рамзай» был принят в нацистскую партию и даже вскоре был назначен «инструктором пропаганды» (Schulungsleiter), а его политическое прошлое было принято к сведению и взято на заметку. В дальнейшем, с развитием германо-японских отношений, аппарат германского посольства сильно расширился и, конечно, был укреплен теми «слепыми приверженцами Гитлера», о которых упоминал в своем докладе «Фриц». Атмосфера соперничества, взаимного подсиживания, борьба за место и влияние — весьма характерные для нацистской партии вообще — бесспорно нашли себе место и в разросшейся токийской организации нацистов. Близость «Рамзая» к послу Отту, доверие, оказываемое ему ответственными сотрудниками посольства, известное влияние, которое он на них имел, не могли не вызывать зависть и недоброжелательство со стороны некоторых особо рьяных нацистов — сотрудников посольства. Вполне возможно, что, узнав от местного нацистского руководства кое-какие сведения о «политическом прошлом» «Рамзая», они пытались использовать эти сведения против него. Именно этим, вероятно, и было вызвано обращение «Рамзая» в 1940 году к фон-Ритгену и ходатайство последнего за «Рамзая» перед Шелленбергом. Этим, по существу, исчерпываются наши возможности исследования вопроса о парировании «шанхайской угрозы», которой так опасался «Рамзай», отправляясь в Токио в 1933 году. г) «Рамзай» — немецкий журналист-нацист. Образ жизни, поведение в быту, отношения с коллегами, знакомыми, друзьями «В физическом отношении Зорге был крупный человек, высокий и коренастый, с каштановыми волосами. Как заметил один из его знакомых японцев, с первого взгляда на его лицо можно было сказать, что он прожил бурную и трудную жизнь. В выражении глаз и линии рта сквозили надменность и жестокость. Он был горд и властен, сильно любил и горячо восхищался теми, чьей дружбы он искал, но был безжалостен к остальным и откровенно ненавидим ими. Многие его японские коллеги по печати видели в нем типичного головореза, высокомерного нациста и избегали его. Он был горячий человек, любивший сильно выпить и привыкший часто менять своих любовниц. Известно, что за годы службы в Токио он находился в интимных отношениях примерно с 30-тью женщинами… И все же, несмотря на увлечение женщинами, запойное пьянство и тяжелый характер, он ни разу не выдал себя» (Меморандум).«…» Эта довольно образная и меткая характеристика «Рамзая», которую дает Уиллоуби по отзывам и рассказам лиц, близко знавшим Зорге, интересна для нас прежде всего как свидетельство того, что «Рамзай» сумел полностью вжиться в образ своего «второго я», надежно прикрывшись обликом высокомерного головореза-нациста. Вместе с тем, говоря о серьезной и весьма щекотливой проблеме — деятельности советского разведчика под маской фашиста, уместно поставить вопрос: не выходил ли «Рамзай» за пределы необходимого, не преступал ли он допустимых границ и норм поведения советского разведчика-коммуниста, усиленно демонстрируя некоторые отрицательные в моральном смысле черты, свойственные нацистскому головорезу? Речь идет, в частности, о пьянстве и беспорядочных связях с женщинами. Кроме замечания Уиллоуби, у нас нет иных, более конкретных указаний на запойное пьянство «Рамзая». Однако склонность к злоупотреблению спиртными напитками бесспорно была одной из слабостей «Рамзая», проявившейся в первые же месяцы его работы еще в Шанхае, где случалось, что в пьяном виде он ввязывался в драки и скандалы в барах и ресторанах. «…» Образ жизни «Рамзая», вся система его взаимоотношений со знакомыми, коллегами, друзьями, несдержанность, высокомерие и т. п. позволяли безошибочно причислить его к разряду разнузданных представителей «высшей расы», для которых не существует обветшалых границ морали и нравственности. В этом смысле «Рамзай» добился большой удачи, надежно обеспечив себе соответствующую репутацию, вводившую в заблуждение и гестапо, и японскую контрразведку. д) Германское посольство как основной объект личной разведывательной деятельн