Трилогия "Багдадский вор" - Андрей Белянин

Лев рычал, стоя на четвереньках: «Ходжа, ты видишь его? Видишь?!» Домулло, крепко обхвативший ствол пальмы руками и ногами, висел на ней вниз головой, а потому ответил не сразу: «О, шайтан!» – «Воистину шайтан!» – воя, подтвердил башмачник Ахмед, когда его уносило ветром ввысь.

Маленькое, чёрное, мерзкое существо на гнутых, как у серванта, ножках, хохоча, отплясывало посреди оазиса! Он идеально выбрал время для изысканной мести и отрывался на всю катушку. Согласно Корану даже самый слабый демон ада способен перевернуть коготком землю, а уж обиженный восточный шайтан, обуреваемый законным чувством восстановления попранной справедливости… Он не мог и не смел пока лично вонзить свои завистливые зубы в увеличенную печень Оболенского, но обрушить на его кудрявую голову всё безумство природы мог!

Дикая пляска заливающегося смехом шайтана продолжалась ещё целую минуту, а потом… Говорят, нечистому до сих пор стыдно об этом вспоминать – могучий россиянин доковылял к нему сзади, остановился на расстоянии одного пинка и не промахнулся!

– Получи, прохвост, под хвост, – краем уха услышал враг рода человеческого, неведомой силой уносимый к звёздам. От соприкосновения с пошлой задницей шайтана туфлю Льва разорвало в клочья, а его самого отшвырнуло в сторону.

Взрыв носом песок, он поднял голову и… едва не был растоптан здоровущим двугорбым верблюдом, убегающим за бархан. Меж горбов, истошно визжа, кое-как держалась закутанная в бурнус девушка. Поначалу никто и не заметил, как верёвка, тянувшаяся от шеи верблюда, змеёй затянула руку Льва. Утром его не нашли в разрушенном лагере… Ходжа первый раз в жизни ударился в неконтролируемую истерику:

– Вернись! Вернись, говорю, о несносный внук бессмертного поэта! Дай мне вновь увидеть твоё нахальное личико, голубые очи и нежные руки, способные гнуть подковы и освобождать глупцов от непосильного груза золотых монет. Вай мэ, как я буду жить без тебя?! На чьи средства кормиться и одеваться, кого посылать за бутылкой, кому читать нотации о возвышенной культуре Персии и Аравии между двумя тостами, в перерывчик небольшой… Но если сейчас ты лежишь на мягком ковре в объятиях красавицы-пери, вкушаешь вино из пиалы и не слышишь исполненных горем стонов сердца моего – чтоб тебе… нет, чтоб тебя… нет, о чём это я вообще?! Лёва-джан, вернись, э-э-э!!!

Ахмед, как мог, утешал домулло и даже сочувствующий Рабинович старательно смахивал хвостиком горючие слёзы своего второго хозяина.

Оболенский потом рассказывал, что он ничего не помнил… Резкий рывок за запястье человека, более слабого физически, просто вывернул бы руку из сустава. Могучего россиянина волоком протащило по песку, треснуло лбом о пень пальмы и уже в бессознательном состоянии поволокло в ночь по барханам.

Самое парадоксальное, что парня отключило напрочь, в большинстве случаев у героев отмечаются какие-то там видения, образы, картинки из прошлых жизней и всякая психо-симпатическая хренотень подобного толка… Глубины подсознания моего друга накрылись такой глухоманной теменью, что даже завидно.

Говорят, человек, спящий без снов, высыпается в два раза лучше, чем тот, кто рубит монстров, целуется с эффектными тётями и убегает от начальников-мутантов. Лев отдохнул – лучше некуда! А пришёл в себя лежащим на мягком ковре, с пиалой у губ и нежным голоском над ухом:

– Лёвушка-а!.. Не пугай меня, пожалуйста, открой голубые глаза и ответь своей верной Джамиле. Я тебя так искала, так искала… Они все говорили, что ты ушёл, что тебя унёс джинн, что так, наверное, лучше, а я не верила… Я столько плакала… Нет, не думай об этом, что значат женские слёзы?! Ты ведь мужчина, о мой могучий лев! Раз ты ушёл, значит, у тебя были очень важные мужские дела, да?! Я всё понимаю и ни о чём не прошу… Я только молила Аллаха дать мне возможность ещё раз увидеть тебя, коснуться губами твоего упрямого лба, поцеловать родинку на плече, оттереть своими косами пыль дорог с ног твоих и накормить тебя пловом… Разве это много?! Аллах, всемилостивейший и милосердный, внял моим просьбам – и вот… посмотри на меня, поверь мне, я люблю тебя, далёкого и такого родного, я…

Оболенский, не размыкая глаз, поднял руку и уверенно коснулся пальцем губ девушки. Джамиля всхлипнула, замолчав, и обхватила его ладонь, покрывая её поцелуями… Стук её сердца был слышен на всю пустыню.

– Я тоже скучал, девочка моя…

Будь это Дэн и Сабрина, они бы тут же занялись сексом. Алина и Алекс начали бы цапаться, а Сергей Гнедин услаждать любимую жену активно-действующими стихами… В нашем случае Лев просто обнял девушку, притянув к себе, и дал возможность нареветься. Чёрт, да и у него самого текли предательские слёзы, о которых он не говорил никому… даже мне! Но я пишу об этом уверенно потому, что знаю его… он плакал.

Успокоившийся рыжий верблюд с чисто джентльменским пофигизмом жевал чахлую колючку. Над горизонтом вздымалось пока ещё холодно-розовое солнце, меж барханами гулял сквозняк, а небо было чистым. Джамиля, переведя дух, рассказывала, как она жила в Багдаде, как к ней многие сватались, и когда имидж честной вдовы стал тяготить, она купила место в караване и направилась в далёкий Самарканд, в гости к двоюродной тётушке.

– Я думала, может быть, там, где ничто не напомнит о тебе, я смогу забыть… забыть всё. А ночью на лагерь налетел ветер, я пыталась удержать верблюда, а он побежал и… вай дод! Получается, как только мне стала грозить опасность, сразу появился ты и поймал верблюда, чтобы меня спасти! Как я не догадалась об этом раньше?!!

– Ну… что-то где-то примерно в этом ключе и было, – мудро не стал спорить Лев. – Но не совсем, я же не смог его удержать…

– Ты ещё и скромен, о мой герой!

– Да уж, скромность – моё второе имя… – Он наконец-то встал, потянулся, поморщился от боли в ноющем локте и мысленно признал, что ещё легко отделался.

Джамиля осталась сидеть на расстеленном ковре с медной пиалой, кумганчиком воды и двумя кусками рахат-лукума. Больше в хурджине ничего не было, её основной багаж так и остался в утерянном оазисе…

– А вон чего у нас там за углом чернеется, не наш бывший пионерлагерь? – сощурясь, прикинул спаситель вдов и приподнялся на цыпочки, но, не удовлетворяясь, попробовал посмотреть с верблюда. Собственно, он лишь подумал об этом, но коварная зверюга, с полунамёка поняв его намерения, явно изготовилась к прицельному плевку.

Лев отступил, всё так же мысленно обозвав верблюда «козлом горбатым!». Верблюд демонстративно приподнял переднюю ногу, невероятным образом оттопырив средний палец… Малость офигев от увиденного, наш герой предпочёл вернуться к Джамиле:

– Слушай, ты разбираешься в миражах, а?

Девушка послушно вскочила на ножки, посмотрела вдаль, прикрывшись ладошкой от солнца, и уверенно подтвердила:

– Это не мираж! Там наверняка колодец и человеческое жильё. Нужно спешить, о мой возлюбленный господин, пока пустыня холодна и жара не вошла в силу.

Жара вошла в силу быстро… Двугорбый корабль пустыни легко нёс свою хозяйку, плавно покачиваясь на ходу, а бедный Багдадский вор отчаянными прыжками нёсся впереди. Одной туфлёй, как вы помните, он пожертвовал в борьбе с шайтаном, а проклятое солнце за какой-то час превратило утреннюю прогулку по ласковому песочку в марш-бросок на раскалённой сковороде. Брать на хребет ещё одного всадника верблюд отказывался категорически, а то, что ждало их впереди, оказалось отнюдь не оазисом…

Глава 24

Молочка бы с булочкой да на печку с дурочкой…

…Здесь Лев делает короткую передышку, дабы напомнить мне, борзопишущему, о том, что эту историю тоже стоило бы озаглавить отдельно. Он предпочёл бы нечто вроде: «Кошмар на улице Чинар», «Нашествие узбеков-мертвецов», ну в самом крайнем случае: «Ад каннибалов в Обители зла»! Я подумал и отказал, в этом повествовании и так хватает патетики, не фиг врать народу, когда можно честно написать: «Сказ о неодолимом Багдадском воре, луноликой вдове Джамиле, злобной ведьме Кирдык-аби и их взаимоотношениях…» Коротенько и со вкусом. Правда, Оболенский ещё настаивал на прилагательном «шизанутой» ведьме, но он тут лицо пристрастное, его можно и не слушать…

…Итак, как все уже поняли (догадались, просекли, уразумели, въехали), никакого оазиса впереди не было. Был полузасохший колодец, столетняя чинара, крепкие заросли верблюжьей колючки да высокий валун метров семи, косо возвышающийся над бедной хижиной. Из каковой навстречу нашим героям вышла древняя, едва ли не рассыпающаяся на ходу, бабка. Судя по её морщинистому, словно сухофрукт, личику, беззубому рту и шуршащей, как пергамент, коже старушка успешно пережила мамонтов, а возможно, по ранней молодости застала ещё и динозавров…