Нас ждет Севастополь - Георгий Соколов

Глушецкий вынул из кармана химический карандаш, помусолил его и поставил под клятвой свою подпись.

— Салага я и есть салага, — ругнулся он, отдавая листки Сильникову.

Сильников спрятал устав и клятву в ботинок и, выпрямившись, сказал:

— Не огорчайтесь, Савелий Иванович, вы внесли вклад в нашу победу. А теперь разрешите поздравить вас со вступлением в члены нашей организации. И он крепко пожал его руку.

Глава вторая

Каждое утро хирург берегового госпиталя Кузьмичев будил Таню:

— Вставай, чертова кукла, нечего жир нагуливать.

Таня не обижалась на «чертову куклу». На Кузьмичева вообще невозможно было обижаться. Этот пожилой человек с хриповатым голосом всегда оживлен, бодр, заразительно смеется, всегда у него приготовлена шутка, анекдот. Приступая к операции, приободрит раненого, обязательно скажет:

— Заштопаю, браток, на славу. Комар носу не подточит, милка шрама не нащупает. Так что потерпи, а будет невтерпеж, матюкайся почем зря. С дурным словом и болячки вылетают.

Таню он будил на рассвете для того, чтобы она шла с ним ловить рыбу. В первые дни она не испытывала удовольствия от утренней рыбной ловли, но из уважения к Кузьмичеву не высказывала вслух свои мысли. А потом ей понравилось вставать на зорьке, выходить на берег, вдыхать свежий воздух, любоваться первыми солнечными лучами, разбрасывающими золотистые блестки на синюю гладь моря. На рассвете стрельба затихала и устанавливалась удивительная тишина.

Кузьмичев засучивал штаны до колен, входил в воду и забирался на облюбованный камень, а Тане говорил:

— А ты лови с берега.

На крючок большей частью ловились зеленушки и собачки. Он снимал их с крючка и отпускал обратно в воду. Иногда ему удавалось наловить с десяток бычков.

— Пожарим, пожарим, — потирал он руки, отдавая улов Тане.

Таня чувствовала себя в его обществе хорошо, непринужденно. Через две недели во время перевязки он, хитро посмеиваясь, заявил:

— Соображаешь ли, чертова кукла, зачем я каждое утро поднимал тебя с постели и тянул на море?

— Не совсем.

— Тоже мне медик! Советую после войны опять на первый курс поступать. Нервишки твои расхлябались. Утренний морской воздух — это же лучше всякого лекарства. Так-то, снайпер. Какой ты снайпер, если руки дрожать будут? С двадцати шагов в корову не попадешь. Стало быть, я позаботился о возвращении в строй не просто Татьяны Левидовой, а снайпера. Дошло?

— Ой, дошло! — весело отозвалась Таня и неожиданно чмокнула его в щеку. — Спасибо вам.

Он усмехнулся и подмигнул:

— Вот и высшая награда за доблестный труд.

А еще через неделю Кузьмичев пожимал Тане руку, поздравляя с выздоровлением. Он проводил ее с территории госпиталя, где еще раз пожал руку и пожелал счастливой охоты на фашистов.

Было это утром. Таня прошла берегом с полкилометра, остановилась и села на камень, чтобы собраться с мыслями.

Куда идти? Хотела после госпиталя пойти в бригаду, где Николай Глушецкий. Но Глушецкий ранен, а бригаду после апрельских боев отозвали на Большую землю для формирования. Возвращаться в батальон на Колдун-гору. Так не хочется идти туда. Опять майор Труфанов начнет объясняться в любви. Он три раза присылал Васю Рубашкина в госпиталь с подарками. Правда, в записках, которые он передавал, не было ни слова о чувствах и заканчивал их — «с уважением». В последней записке писал, что снайперы батальона уничтожили за десять дней до ста гитлеровцев и ждут ее с нетерпением. В батальон сходить, конечно, надо. Там ее именная снайперская винтовка, подаренная командующим армией генералом Леселидзе. Но в батальоне она не останется. Майор Труфанов теперь будет более настойчив. Ведь он считает, что спас ее, на руках вынес. Он, конечно, не противен ей. После того как увидела его в бою, прониклась к нему уважением, даже симпатией. Но это не любовь. Нет, не любовь…

Утро было ясное. Море затихло под теплыми лучами майского солнца, только у берега оно лениво плескало на выброшенные водоросли, словно хотело оживить их, потемневшие и высохшие. А небо удивительной голубизны. Такое мирное, даже не верилось, что каждую минуту в нем могут появиться военные самолеты. Небо чистое, но птиц в нем не видно. Улетели они с Малой земли.

Из-под камня, на котором сидела Таня, вылез краб. Она хотела его поймать, но неуклюжий с виду краб рванулся в воду и исчез.

В голубоватой дымке виднелись другой берег Цемесского залива, Кабардинка, мыс Дооб. А там, дальше за мысом, Голубой залив, Тонкий мыс, Геленджикская бухта. Все знакомые места.

Таня вдруг подумала: «А ведь я имею право вернуться в свою часть. Куниковский отряд сейчас в Геленджике на формировании. Туда могу поехать и я. Вот будет здорово!»

Она представила, как удивится Виктор, когда она неожиданно появится на его корабле. Наверное, он в обиде на нее. Не послушала его совета, не стала лечиться в геленджикском госпитале. В самом деле, почему она осталась в береговом госпитале? Виктор узнал о ее ранении, писал, что его корабль каждую ночь стоит на рейде Малой земли, охраняя транспорты от вражеских катеров, и что он может с катера послать за ней тузик. Казалось бы, чего лучше, так нет же, заупрямилась.

Таня вскинула за плечо тощий вещевой мешок и опять пошла по берегу. У нее созрел план: придет в батальон, побудет немного там, возьмет свою снайперскую винтовку, а ночью — на пристань. Сядет в мотобот, а на рассвете будет в Геленджике. И там, в порту, будет ждать, когда пришвартуется катер Виктора. И только он сойдет на пирс, как навстречу шагнет она…

Итак, все решено. Завтра встреча в Геленджике.

Напевая, Таня повернула на тропинку, которая вела от берега на гору Колдун. Но когда подходила к штабу батальона, почувствовала вдруг какое-то непонятное смятение. Она вынуждена была признаться себе, что ее тревожит предстоящая встреча с майором, неизбежный разговор с ним. Трудно предвидеть, чем он кончится.

Вася Рубашкин неделю назад сказал ей, что живет в том же блиндаже, а ее топчан свободен, ждет свою хозяйку.

Таня не дошла до блиндажа, остановилась, прислонясь к дереву, огляделась. Сердце усиленно заколотилось. Но уже не от предчувствия встречи с майором. Картина разорения была ужасной. Вокруг деревья, посеченные горячим металлом, со сбитыми вершинами. Всюду воронки от бомб и снарядов. Следы боев…

У Тани повлажнели глаза. Вот в той траншее есть «лисьи норы», в которых она пряталась при бомбежке и спала в перерывах между боями. А там, за бугром, окопчик, где ее ранило, снизу, в балке, отделяющей гору Колдун от Безымянной, ночью шел рукопашный бой между прорвавшимся батальоном немецких автоматчиков и нашими солдатами и матросами. Там решалась судьба Малой земли. Если бы гитлеровцы расширили прорыв и прошли бы дальше по балке, Малая земля оказалась бы разделенной надвое. А вон высота, где находился наблюдательный пункт артиллеристов. Окруженные гитлеровцами, артиллеристы капитана Гогушкина вызвали огонь на себя…

Сколько погибло тут наших людей, сколько пролито крови! Вася Рубашкин, когда приходил в госпиталь, сказал, что от батальона осталась пятая часть. А 51-я бригада, принявшая основной удар врага, потеряла почти весь личный состав. Теперь она расформирована.

Однако надо идти в штаб батальона. Слегка робея, Таня подошла к блиндажу, где находился штаб. Натянув на брови пилотку и поджав губы, шагнула на выбитые в скале ступеньки. И тут из блиндажа вышли майор Труфанов и парторг батальона старший лейтенант Бурматов. Майор был в новой летней гимнастерке. Две пуговицы воротника расстегнуты. Виднеется белоснежный подворотничок. Брюки заправлены в новые летние сапоги. Вместо пилотки фуражка. В новом обмундировании был и парторг.

Увидев Таню, майор сначала моргнул, словно не веря своим глазам, потом заулыбался. Таня приложила правую руку к пилотке и отрапортовала:

— Товарищ майор, главстаршина Левидова вернулась из госпиталя.

Труфанов протянул ей руку и, не скрывая радости, сказал:

— Здравствуйте, товарищ Левидова! Рад вас видеть. Поздравляю с возвращением в строй.

Парторг тоже поздоровался с ней за руку и сказал:

— А мы поджидали вас со дня на день.

Майор согнал с лица улыбку, слегка нахмурился:

— Отдыхайте, товарищ Левидова, жить будете в том же блиндаже, а через три часа приходите в штаб, я и парторг будем вас ждать. Сейчас нас вызывают в политотдел.

Парторг с улыбкой оглядел девушку.

— А вы похорошели… Такими глазами можно поражать без снайперской винтовки. Я имею в виду наших солдат и офицеров.

Труфанов покосился на него и усмехнулся.

— Ого, парторг, вы умеете комплименты говорить.

Таня не улыбнулась, сохраняя серьезность.

— Вставайте на довольствие. В общем, устраивайтесь, — сказал майор, заметив, что Таня хмурится. — А мы пошли.