Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

– Господа, догоните этих чертей и воротите, – приказал Скобелев – и несколько офицеров с казаками марш-маршем понеслись по турецкой позиции за удиравшими красными фесками. Вскоре мы доехали до редута и туда же привели пойманных и перепуганных османов.

– Скажите им, – обратился Скобелев к переводчику Луцканову, который всегда сопровождал генерала, – что они не смеют показываться здесь, на нейтральной полосе. Пусть они передадут своим пашам, что если еще будет нарушено это условие перемирия, то я со своими войсками немедленно же займу все эти редуты.

Переводчик объяснил требование генерала турецким солдатам, и они, отдав честь, обещали все это в точности сообщить своим начальникам. Затем их отпустили, и мы занялись осмотром турецких укреплений. Редут, на котором мы находились, был расположен на довольно возвышенном и открытом месте и представлял из себя весьма солидную преграду для атакующего и вместе с тем сильное прикрытие для обороняющегося. Два громадных орудия были расположены у исходящих углов и одно на середине фаса. Замков и колец в них не было – их, очевидно, увезли с собой турки. Вокруг редута были устроены в два ряда траншеи, так что атакующие подвергались трехъярусному убийственному огню.

– А что, господа, – обратился к нам Скобелев, осмотрев внимательно эти гигантские сооружения, – нелегко ведь было бы нам брать эти позиции! Укрепления очень сильные, местность открытая, да к тому же перед фронтом река с такими недоступными берегами… Еще хорошо, что мы так близко стоим к этой позиции! В случае неприятельских действий мы успеем раньше турок захватить эти редуты… Ну, теперь, господа, – продолжал он, – поедем к Мраморному морю, к Беюк-Чекмедже. Кстати, осмотрим и остальную часть позиции.

Крупною рысью направились мы на юг, вдоль течения реки Карасу. Через каких-нибудь полчаса мы уже подъезжали к городу Беюк-Чекмедже. Чудная картина Мраморного моря все явственнее, все красивее обрисовывалась перед нашими глазами. Несколько парусных и паровых судов, маленьких лодочек и баркасов белели и чернели на зеркальной поверхности чудного южного моря. Воздух становился все свежее, все легче и свободнее дышалось. Лошади наши без всяких понуканий сами охотно неслись к этой манящей синей водяной площади.

Вот, наконец, мы подъехали к самой окраине города. Но он был как бы мертвый: все дома и лавки закрыты, на улицах не видно никакого движения… Мы ехали по узким улицам совершенно безлюдного города. И только изредка, заслышав топот наших коней, из калитки выглядывала испуганная физиономия какого-нибудь грека и тотчас же быстро пряталась обратно, а калитка крепко захлопывалась перед нашими глазами.

– Эй, братушка, – кричали мы ему, – где тука илга кофан?

Но калитка не отворялась уже и физиономия не высовывалась. Таким образом мы проехали по улицам всего города и никого не могли расспросить.

У самого моря только мы встретили несколько греков.

– Спросите у них, – сказал генерал Луцканову, – куда подевались все жители?

Греки с удивлением, с некоторым испугом даже смотрели на нас. Луцканов обратился с этим вопросом к старому носатому греку и при этом объяснил, что перед ними находится сам генерал Скобелев. Грек снял феску, почтительно поклонился Скобелеву и начал что-то объяснять переводчику.

– Он говорит, – обратился Луцканов к генералу, – что турецкие власти приказали всем жителям покинуть город ввиду того, что русские войска будут их бомбардировать, и большинство жителей действительно покинули свои жилища. Затем приказано было всем судам частных владельцев тоже прибыть в Константинополь, и для этой цели приезжало несколько турецких пароходов, которые конфисковали все, даже маленькие лодки. В случае невыполнения требования турки угрожали разорить город со стороны моря…

– Передайте ему, – сказал Михаил Дмитриевич, выслушав Луцканова, – что все это чепуха: если русские и займут город, то жителям ничего дурного не сделают. Все их имущество и они сами будут находиться под охраной русских законов. За все же, что у них возьмут, будет уплачено немедленно деньгами. Скажите им, что мы не враги, а друзья их…

Греки просияли, услышав от Луцканова слова Скобелева, и почтительно начали выражать свое расположение к нам. Старый же грек обратился к Скобелеву с просьбой заехать к нему позавтракать. Михаил Дмитриевич изъявил на это полное согласие. Мы, конечно, обрадовались этому еще больше, так как порядком протряслись и сильно проголодались.

Дом грека был почти на самом берегу моря. Мы слезли с коней и поднялись во второй этаж. Несмотря на голод, мы невольно залюбовались с балкона прелестной картиной моря и окрестной береговой полосой Чекмеджийского залива. Несколько судов стояло на якорях под испанскими и греческими флагами.

– Это что же – испанские суда? – спросил Скобелев грека.

– Нет, – ответил последний, – это суда наших же горожан-купцов. Но они, боясь конфискации, ходят под флагами других наций благодаря тому, что капитаны у них иностранцы…

Между тем подан был завтрак с хорошим красным вином, и мы с аппетитом закусили на самом берегу Мраморного моря.

– Вы заплатите ему за завтрак, – сказал Михаил Дмитриевич Луцканову.

Грек сначала отнекивался, не желая вовсе брать платы, но, увидев в кошельке у Хомичевского, который исполнял у Михаила Дмитриевича обязанность казначея, целую кучу блестящих желтеньких монет, он вдруг перестал сопротивляться и быстро спрятал в огромные карманы своих широчайших штанов несколько предложенных ему полуимпериалов. Алчная натура коммерсанта-грекоса сейчас же сказалась! Распростившись с хозяином, мы вышли снова на улицу и уселись на коней.

Сначала мы ехали по Силиврийскому шоссе, а затем свернули вправо и проселком направились к Чаталдже. После плотного завтрака и хорошего вина все были в самом прекрасном расположении духа. По дороге завязался общий разговор о роскошной природе берегов Мраморного моря, о турках, о дальнейшем нашем движении. Затем разговор перешел незаметно на лошадей. Генерал Струков, страстный кавалерист, начал расхваливать английских скакунов, превознося их выносливость и быстроту. Сам он ехал на прекрасной чистокровной английской лошади, очень дорогой, вероятно, чистенькой, изящной и выхоленной.

– Если бы ваш конь, ваше превосходительство, – заметил я генералу, – нес точно такую же службу, как наши казачьи, был так же навьючен, так плохо кормлен и так плохо присмотрен, он, наверное, не вынес бы этих невзгод…

– Да самое лучшее, господа, – прервал меня Скобелев, – давайте скакать и на практике докажем, чья лошадь возьмет!