О Набокове и прочем. Статьи, рецензии, публикации - Николай Мельников

Правда, оформление книги и на этот раз оставляет желать лучшего. И страхолюдное чучело, изображенное на обложке, и желтовато-жухлая бумага (в застойные времена в такую заворачивали колбасу) способны отпугнуть кого угодно. Имеются в издании и досадные опечатки. Так, упомянутый эрудированным повествователем американский критик Лесли Фидлер превратился в «Лесли Фиолер» (С. 91), разом потеряв и согласную в фамилии, и мужской пол.

А напоследок – еще одна пикантная подробность. В выходных данных ваш покорный слуга указан как составитель (sic!!!) и автор предисловия (которого там, разумеется, нет). И даже знак копирайта поставлен. Вот уж не знал… Можете себе представить, как я был удивлен, купив книгу. Да, два года назад мне довелось составить для «Гудьяла» двухтомник эмигрантского писателя В.С. Яновского, и предисловие я к нему написал, но то ведь были «иные берега, иные волны…», к Оутс не имевшие никакого отношения. Придя в себя, я решил: пойду в издательство и потребую гонорар за «состав» и предисловие. Вместо предисловия предъявлю им эту рецензию. И пусть только попробуют не заплатить…

Новый мир. 2002. № 11. С. 185–189.

БУНТУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК УИЛЬЯМА СТАЙРОНА

Шарж Ричарда Уилсона

«Каждый белый на Юге рождается распятым на черном кресте», – под этим чеканным фолкнеровским афоризмом охотно подписался бы и Уильям Стайрон, по мнению которого любой «южанин осознает негра как вечную, непреложную часть самой истории, как компонент самой ткани бытия, и настолько естественной, настолько необходимой, что, убери его, вся эта ткань расползется»429.

(Едва ли нужно разъяснять, кто такой Уильям Стайрон и каково его место в истории американской литературы ХХ века: достойный наследник Фолкнера и Томаса Вулфа, лауреат престижных литературных премий, традиционалист, переросший рамки школ и «измов», затрагивавший в своих книгах самые кровоточащие проблемы человеческого бытия, короче говоря, – живой классик.)

Детство и юность Стайрон провел «неподалеку от округа Саутгемптон, <…> в том краю на виргинском побережье, который обычно включают в черный пояс, потому что население тут преимущественно негритянское»430. Именно там в 1831 году вспыхнуло восстание чернокожих рабов под предводительством баптистского проповедника Ната Тернера, всколыхнувшее весь рабовладельческий Юг: восставшие методично вырезали белое население округа, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей. Правда, черное воинство (не превышавшее сотню человек) так и не смогло увлечь за собой массы рабов. Подавляющее большинство чернокожих осталось пассивным, а некоторые – из числа дворовых слуг – даже защищали жизнь и имущество хозяев. Разграбив несколько поместий и уничтожив около пятидесяти человек, отряд Тернера разложился от вина и мародерства, а при первом же серьезном столкновении с ополчением белых рассыпался; зачинщики, кто раньше, кто позже, были схвачены и после скорого суда казнены. Отчаянный порыв к свободе увенчался сотнями трупов: мстя за убитых, виргинцы и съехавшиеся со всего Юга добровольные каратели перебили множество ни в чем не повинных негров, в том числе и вольноотпущенников. Одним из последних был повешен Нат Тернер, чью предсмертную исповедь записал и вскоре издал адвокат Томас Грей.

Кровавые события далекого прошлого, запечатленные в тощей брошюрке Грея да в скупых газетных сообщениях, легли в основу романа «Признания Ната Тернера» (1967)431, замысел которого возник у писателя уже в конце сороковых годов, когда он только вступал на литературное поприще. Как неоднократно признавался сам Уильям Стайрон (например, устами автобиографического героя-повествователя из «Выбора Софи»), с детских лет его воображение опалял образ «черного дьявола-фанатика»: «…Он возник из истории ослепляющим, поистине катастрофическим взрывом, совершил свой эпохальный подвиг и исчез столь же таинственно, как и появился, не оставив ничего о себе, о своей личности, ни единого изображения, – ничего, кроме имени».

Роман, потребовавший от автора нескольких лет мучительного труда, был опубликован в разгар негритянских бунтов и сразу же вызвал «кривые толки, шум и брань» в американской прессе. Но если в США книга сделалась супербестселлером и была удостоена Пулитцеровской премии, то в Советском Союзе она оказалась «персоной нон грата». В то время как остальные произведения Уильяма Стайрона – пусть и со скрипом, пусть и в кастрированном виде, как это случилось с «Выбором Софи» (1979), – дошли до российского читателя еще на излете советской эры, роман «Признания Ната Тернера» немного задержался в пути: его русский перевод появился на прилавках книжных магазинов в прошлом году, когда писатель разменял восьмой десяток.

О причинах подобной задержки можно только гадать. Вероятно, советским литчиновникам не пришлись по душе стайроновские «раздумья по поводу истории» и безжалостные выводы относительно революционного насилия как средства достижения благой цели. Да и возглавивший заранее обреченное восстание Нат Тернер, религиозный проповедник и визионер, который, «выражая собственные мысли исключительно языком пророков, должно быть, видел себя не меньше как Гедеоном, карающим мадианитян»432, в интерпретации Стайрона никак не похож на твердокаменного революционера с холодной головой и горячим сердцем. Им движут не классовая ненависть или отчаянная нужда (по сравнению с рабами, изнывающими от непосильного труда на табачных и хлопковых плантациях Алабамы или Джорджии, у Ната, принадлежавшего незлобивому виргинскому фермеру, были сносные бытовые условия), а религиозный фанатизм, сдавленные сексуальные комплексы и уязвленное честолюбие. К тому же стайроновский герой, сеявший в душах своих сподвижников «семена негритянской воинственности», показан совершенно никудышным руководителем: он не смог «совладать с разбушевавшимися черными мерзавцами» и поддерживать на должном уровне дисциплину, но главное – органически не способен убивать. Сцены насилия (воссозданные автором с жутким правдоподобием) вызывают у новоявленного Иисуса Навина приступы тошноты. Выяснилось, что «пить вино ярости Божией» не так-то сладостно, как грезилось во время экстатических видений. Единственной его жертвой стала кроткая восемнадцатилетняя красавица Маргарет, в которую он был безнадежно влюблен, но ее зверское убийство вызывает скорее мрачноватые фрейдистские ассоциации, нежели радужные мысли о праведном возмездии белым угнетателям. Убив Маргарет (едва ли не единственного человека, с которым чувствовал душевную и интеллектуальную близость), Нат Тернер внутренне надламывается. Вдохновлявшая его на бунт вера в сопричастность божественному замыслу сменяется тягостным осознанием собственной вины и чувством «удаленности от Бога, разобщенности с Ним, не имеющим ничего общего ни с маловерием, ни с недостатком богоустремленности».

Короче говоря, вместо образцово-показательного революционера, вместо идеального борца за светлое негритянское будущее у Стайрона получился сложный, многомерный характер, в котором переплавлены рассудочная жестокость и душевное благородство, живой ум и слепой догматизм, обостренное чувство собственного достоинства и мучительное ощущение «черномазой неполноценности», сила духа и фатальная нерешительность. Образ настолько не соответствовал пропагандистским клише, что этого писателю не могли простить.

Недаром же ведущие советские американисты пеняли на «художественно не слишком убедительный “гамлетизм” центрального персонажа, под конец словно бы раздавленного яростью беспощадного бунта, который он сам же и проповедовал» (А. Зверев)433, и утверждали, что в целом вещь «не стала творческой удачей Стайрона» (Г. Злобин)434, а на страницах «Литературной газеты» появилась перепечатка ворчливой рецензии американского критика-марксиста Герберта Аптекера, раздраконившего автора, чей роман, «нашпигованный самыми шовинистическими стереотипами в описаниях негров», будто бы искажает «образ народного героя»435.

С еще более резкой и безапелляционной критикой стайроновского романа выступили чернокожие интеллектуалы, тогда, в конце шестидесятых, завороженные идеологией «Власть черным» и считавшие расизмом всё, что противоречило идее «черного превосходства». В пику Стайрону был выпущен сборник «“Нат Тернер” Уильяма Стайрона. Возражения десяти черных писателей» (1968), на страницах которого писателя обвиняли в расизме, игнорировании исторических фактов, относящихся к жизни черных рабов, в невнимании к «красоте афроамериканских идиом» и в прочих смертных грехах. О характере полемических выпадов можно судить уже по названию статей: «Искажение истории и фактов. Апологетический трактат бывшего южанина о рабстве и жизни Ната Тернера, или Сфабрикованные признания Уильяма Стайрона» (Джон Уильямс), «Поражение Уильяма Стайрона» (Эрнест Кайзер), «Признания Уилли Стайрона» (Джон Килленз) и т.д. Почти все обвинения, предъявленные писателю, были откровенно абсурдны. Один критик корил Стайрона за то, что его герой вдохновляет себя и своих сообщников образом Наполеона, вместо того чтобы избрать образцом для подражания гаитянца Туссена-Лувертюра436 (как будто проповедник из виргинской глубинки мог знать о его существовании!); другой возмущался тем, что автор обрек протагониста на целибат да еще заставил влюбиться в белую девушку, в то время как у прототипа якобы имелась жена437 (в своих интервью, отбиваясь от упреков, Стайрон называл эту версию беспочвенной438); третий утверждал, что герой исторического романа не может «действовать в историческом вакууме»439, а значит, автор непременно должен был упомянуть всех предшественников виргинского мятежника: Габриэля Проссера, пытавшегося поднять восстание возле Ричмонда в 1800 году, Денмарка Вези, в 1822 году подбивавшего к бунту рабов под Чарльтоном, и других (как будто перед ним было не художественное произведение, а и впрямь исторический трактат).