«Нагим пришел я...» - Дэвид Вейс

– По карману ли нам это, дорогой? Ты ведь не получал больше за «Врата»? И за бюсты Гюго?

– За «Врата» заплатят. Вот все подготовлю, придет инспектор, оценит. И я теперь всегда могу получать заказы. Вошел в моду. За последние месяцы у меня было много предложений. Но я и думать ни о чем не мог, все эти утраты… – Он смолк, не желая поддаваться печали, которая временами овладевала им. – Но скоро я надеюсь приняться за работу, вот только устрою тебя и маленького Огюста.

– Маленького Огюста? – Лицо ее осветилось.

– Да. Тебе нравится наш новый дом?

– Если тебе нравится, мне тоже, дорогой. Он был разочарован и сказал:

– Я купил его для тебя.

– Не спрашивая меня?

– Хотел сделать тебе сюрприз.

– И верно, сюрприз. – Она осторожно спросила: – Мы будем занимать весь дом?

– Как захотим, – сказал он с гордостью. – Мы не собираемся жить, как Людовик XIV, но теперь дела пойдут в гору.

– А как с мальчиком? Он бросил школу, все время гоняет на улице. Хоть Папу иногда слушался, а теперь не знаю, что с ним и делать.

Лицо Огюста стало торжественным, что бывало с ним редко.

– Я беру мальчика к себе в мастерскую, – объявил он.

Такого сюрприза она не ожидала.

– Уборщиком? – скептически спросила она.

– Нет, – решительно сказал Огюст. – Не буду стараться сделать из него художника, но он может работать натурщиком: проявил некоторые способности, может вести счета, покупать материал…

– Ведать твоими делами? – с радостью спросила она.

– Возможно. Если справится.

– О Огюст! – Роза в порыве признательности обвила его руками впервые за долгое время, и, хотя дело было на улице, он не отстранился. – А я буду экономно вести хозяйство. – Она замолчала, сомневаясь, имеет ли право быть такой счастливой-ведь Папа умер так недавно.

Огюст, видя слезы на ее глазах, сказал:

– Папа был бы доволен. Он любил мальчика.

В порыве радости, глядя на большой старый дом, Роза сказала:

– Вот о чем я всегда мечтала, о настоящем доме, как ты – о настоящей мастерской. Дорогой, ты не должен бросать работу. Я знаю, тебя сильно огорчили все эти утраты – Гамбетты, Мане, Папы.

– И мадемуазель Друэ. Я к ней тоже привязался. И очень сильно.

– И я тоже. – Роза стала серьезной. – Она была такой преданной. Но не печалься, Огюст. – И с непосредственностью, заставившей его улыбнуться, продолжала:– Все смертны, а искусство вечно. Истинное искусство. Такое, как твое.

– Возможно.

– Конечно, оно живет. Ты станешь самым знаменитым скульптором в Париже.

Огюст промолчал. Роза желает ему только добра, но бесполезно обсуждать с ней творческие планы. Хозяйство – вот ее стихия. Он провел Розу в гостиную нового дома и показал, где повесить портрет Папы, написанный им.

Часть пятая. Страсть

Глава XXVIII

1

В то утро Огюст ожидал инспектора из Школы изящных искусств и очень волновался. Прошел год после смерти Папы, и весь год он не разгибаясь работал над «Вратами ада», но до завершения было все так же далеко. Кое-что, правда, было сделано. Решена была окончательная композиция, и подготовлено множество фигур.

Он стоял в дверях просторной мастерской на Университетской – отсюда было удобнее всего обозревать «Врата». Они возвышались пред ним: законченные фигуры Уголино, Паоло и Франчески, Блудного сына и множество других – мятущиеся, сплетенные в муках тела любовников; глядя на них, он думал, что бы ни сказал инспектор, год не прошел зря. В этих обнаженных фигурах он достиг новой выразительности, Обнаженные тела, которые теперь ласкали его глаз художника, – существа потустороннего мира, их терзали жестокие демонические страсти, плоть пожирала плоть.

И вдруг его радость померкла. Вернулись тяжелые предчувствия. Инспектор будет придираться-это ясно. Большая школа была его извечным врагом, и хоть жизнь и ушла вперед, Школа оставалась оплотом классицизма, рядящего наготу в тогу отвлеченной, оторванной от жизни утонченности, а его «Врата» – настоящая оргия чувственности. Он посмотрел на тимпан над «Вратами». Фигура, которую он создал по мотивам Данте и назвал «Поэт», не получилась. В позе сидящего – локтем он опирался о колено, рукой подпер подбородок – не чувствуется напряженности мысли. Человек погружен в задумчивость, но ему чего-то не хватает. И менять что-либо до прихода инспектора уже поздно.

А все из-за того, что он был слишком занят, размышлял Огюст. Они переехали в новый дом, который Роза обставила с простотой и строгостью в соответствии с его указаниями и советами. Маленький Огюст проводил с ним все дни в главной мастерской и выполнял под наблюдением отца важные поручения: покупал глину, гипс и другие материалы. «Иоанн Креститель» стал собственностью Люксембургского музея, а «Бронзовый век» установили в Люксембургском саду, хотя с Огюстом не посоветовались и поставили статую в глухой части сада – там, где он играл когда-то ребенком. Готовы скульптурные портреты Хэнли и Легро и ряд частных заказов, но, как только он заработал столько, что мог оплатить расходы по «Вратам», от остальных заказов он отказался.

С большой неохотой, по необходимости, Огюсту пришлось взять в помощники учеников: Роберта Браунинга-младшего, сына Роберта и Элизабет Браунинг, избравшего в области искусства скульптуру, а не литературу, поскольку тут его опередили родители; Баден-Поуэлла[80] – живого, не лишенного способностей юношу, сына известного английского ученого; Жюля Дюбуа, которому было уже за тридцать, ставшего первым помощником Родена и добившегося признания-он работал в манере учителя, – и нескольких других учеников, выполнявших всю подсобную работу.

Мастерская на Университетской постепенно заполнилась и натурщиками, которых Огюст подбирал для фигур «Врат». Женщины в большинстве были пышные, а мужчины, напротив, подбирались с мускулистыми, подвижными телами. Огюст не нанимал больше натурщиков-итальянцев, таких, как Лиза, Пеппино или Сантони; он обратился к французам не потому, что считал их более надежными или более красивыми, просто они серьезнее относились к деньгам и больше дорожили хорошо оплачиваемой работой. День начинался с того, что мэтр выстраивал в ряд обнаженных натурщиц и заставлял их прохаживаться перед ним.

Мужчин он тоже выбирал в движении. Все натурщики, и женщины и мужчины, должны были расхаживать по мастерской без всякого стеснения, иначе мэтр не мог их лепить. В мастерской часто бывало нетоплено, негде было присесть отдохнуть, но редко кто отказывался от работы: платили за терпение и послушание на совесть.

С беспокойством думая о приходе инспектора – да и придет ли вообще, – Огюст оглядывал мастерскую и сознавал, что может гордиться: его мастерская теперь одна из самых людных в Париже. Но он не был доволен собой. Бюсты Гюго, обернутые влажными тряпками, стояли на улице Данте все еще незаконченные. Он не знал, сколько потребуется времени, чтобы завершить «Врата». Чем больше он вглядывался, тем больше видел недостатков, требующих доделки.