Гений Сталин. Титан XX века (сборник) - Михаил Ошлаков

Очевидно, Сталин не считал «ленинградскую команду» настолько лучше и пригоднее для руководства страной, чтобы вмешиваться на ее стороне в борьбу за власть, в которой одна из группировок неизбежно должна была погибнуть.

Разумеется, что все перемены, происходившие со Сталиным, все несвойственные ему компромиссы члены Политбюро прекрасно видели и воспринимали как признак слабости.

Наступил момент, когда «кремлевская стая» поняла, что их вожак, думавший за них, бравший на себя всю ответственность, прикрывавший их своим авторитетом, состарился и превратился в «волка-одиночку». А старый вожак становится не просто бесполезным, он делается опасным, ибо, куда он ведет теперь своих товарищей – неизвестно. Волк-одиночка должен умереть, иначе рано или поздно он заведет всю стаю за флажки.

Не кто иной, как Сталин приучил своих соратников в высших эшелонах власти к законам стаи – слабые не должны сковывать сильных, а трудные кадровые решения следует принимать без колебаний.

И вы хотите после этого, чтобы ЦК молчал! За кого Вы принимаете наш ЦК? И вы хотите, чтобы я молчал из-за того, что вы, оказывается, питаете ко мне «биографическую нежность»! Как Вы наивны и до чего Вы мало знаете большевиков…

В начале пятидесятых годов воспитанные Сталиным члены Политбюро оказались перед необходимостью разрешения дилеммы: подвергать ли опасности себя, а возможно, и всю страну из-за «биографической нежности» к Иосифу Сталину?

Волк-одиночка

Надо сказать, что здесь «чистые» апологеты Сталина часто допускают ошибку, пытаясь уложить последние месяцы жизни и саму смерть вождя в схему – хороший Сталин и плохие соратники. Называть членов Политбюро в довоенный период «ближним кругом» Сталина, плечом к плечу стоявшим с ним в смертельной схватке с троцкизмом, а в послевоенный – исключительно «кремлевской шайкой» и «заговорщиками» – несправедливо и не очень умно.

Говоря о роли Сталина в истории, нельзя забывать, что это Сталин был для страны и народа, а не страна и народ были для Сталина, а значит, ничего кощунственного нет в том, что мог наступить момент, когда пребывание Сталина у власти перестало соответствовать интересам развития СССР.

В клонящейся к закату, «загнивающей» империи, как правило, нет необходимости ускорять уход пожилого, пассивного вождя – его авторитет обеспечивает процветание элите, перед которой уже не стоит крупных и амбициозных политических задач, а также гарантирует стабильность всему обществу.

В то же время чем более жизнеспособно государство, чем больший потенциал развития, рывка скрывается в нем, тем больше государственный организм стремится к освобождению от всех факторов, сковывающих его движение вперед, и прежде всего от постаревшего лидера.

Система управления, сложившаяся в Советском Союзе в предвоенный период, когда Сталин знал лично всех директоров заводов, поштучно распределяя шпалы и листы стального проката, сложилась вовсе не оттого, что Сталин был единственным умным человеком в стране. Такое положение диктовалось исключительно суровой необходимостью, поскольку квалифицированные кадры, структура контроля, связь, дороги – словом, все то, что образует систему управления, в Советском Союзе попросту отсутствовало. Сталин вынужден был взвалить на себя роль не просто руководителя, а настоящего центра управления, напоминавшего по функциям Госплан и Госснаб одновременно. При всех достоинствах Сталина как организатора эта система была ненормальной, рассчитанной только на экстренный период.

Этим, кстати, объясняется жесткий, зачастую основанный на принуждении и давлении стиль руководства Сталина, который с большой натяжкой позволяет говорить о нем не только как о лучшем менеджере, но и как о менеджере вообще, ибо менеджмент – это искусство управления свободными людьми в демократической конкурентной среде . Разумеется, Сталин мог стать великим менеджером, рядом с которым сам Генри Форд, возможно, смотрелся бы коммивояжером средней руки, однако история отвела Сталину совершенно иную роль.

По окончании Великой Отечественной войны ситуация в стране, с точки зрения ее потребности в управлении, кардинально изменилась. Дело было не только в том, что объем задач по руководству экономикой, внутренней и внешней политикой вырос в десятки раз, но и в том, что питомцы Сталина – советские люди – окрепли, повзрослели и готовы были взять в свои руки всю полноту ответственности за построенную ими державу и ее будущее.

Первым, кто отдавал себе отчет в реальности этих перемен, был Сталин. Именно поэтому он и доверил всю народно-хозяйственную работу своим соратникам, практически перестав вникать в ее детали, именно поэтому, вероятно, он и порывался оставить высшую партийную должность.

Устранившись, таким образом, от большинства повседневных забот по управлению страной, Сталин подспудно отвел для себя роль отца народа, солнца нации. Он все больше времени проводил над книгами, все чаще в спокойном одиночестве размышлял и писал. При этом его работы из коротких предвоенных статей на злобу дня превратились в глубокие рассуждения о будущем страны, о развитии социалистической экономики и культуры советского народа. Сталин не глотал теперь справочники по металлургии и химии, а перелистывал Чехова, Гете и поэтов эпохи Возрождения. Он словно вновь открывал для себя мир – в последние годы жизни в его кабинете видели книги путешественника Давида Ливингстона и орнитолога Питера Скотта.

И действительно, такое положение вещей, такая роль Сталина были бы идеальным решением для Советского Союза, если бы не некоторые обстоятельства.

Сталин не вполне сознавал, что его многолетняя практика лично вникать во все вопросы – от проблем канализации Мелитополя до репертуара Большого театра и даже оттенков исполнения арии князя Игоря, приучила всю страну на уровне рефлекса оценивать свои решения с точки зрения того, как на них посмотрит Сталин.

Советский народ, пережив страшную войну, рвался к обновлению, к радости, к жизни. В результате понесенных потерь страна и ее элита значительно омолодились. Люди жили здоровыми инстинктами, они мечтали любить, рожать детей, читать на улицах стихи. Они перелицовывали военные мундиры в элегантные костюмы, набрасывались на пластинки с фокстротами и джазом. Советские люди не могли круглые сутки, 365 дней в году чувствовать себя строителями коммунизма и даже в постели с женой думать про шпионов и «поджигателей войны». Им требовалось побыть иногда просто людьми с обычными человеческими слабостями и незатейливыми радостями.

Между тем достаточно было Сталину увидеть чуть больше, чем слегка игривую сцену в том или ином фильме, как он выговаривал министру культуры Большакову: «Вам здесь не бордель!» Естественно, что Министерство культуры СССР проводило соответствующую политику в масштабах всей страны. В то время как в США после войны смотрели мюзиклы, в СССР на экран один за другим выходили героические кинополотна «Незабываемый 1919-й», «Вихри враждебные», «Застава в горах», «Сталинградская битва», «Мы за мир» и т. д.

Сознание того, что в Кремле продолжает сидеть суровый, безгрешный анахорет, сказывалось на народе, как на молодой паре, у которой за бумажной стенкой мучается от бессонницы старая и вредная бабушка. В то время как Сталин был убежден, что он уже никому не мешает спокойно творить, режиссеры и композиторы, писатели и художники, архитекторы и строители продолжали держать в уме, что вождь может в любой момент подняться на трибуну, пошевелить листами бумаги и, прищурившись, произнести что-то наподобие такой фразы: «Я не языковед и, конечно, не могу полностью удовлетворить товарищей…»

Взаимоотношения Сталина и народа все больше входили в стадию конфликта отцов и детей. Фигура Сталина, надо признать, начала довлеть над страной. Словно юноша, который теряется рядом с авторитетным отцом, люди чувствовали себя вечными учениками, подмастерьями. «Что с вами будет! – ворчливо восклицал Сталин. – Империалисты вас придушат!»

Разумеется, особенно сильно тень Сталина мешала полноценно работать государственным деятелям, от твердости и последовательности которых зависела судьба страны.

Между тем они, как говорят в спорте, оказались в полупозиции – Сталин уже и сам толком не управлял, и им не давал делать это по их собственному разумению, самостоятельно. Лишенные ежедневного сталинского руководства, они поневоле вынуждены были принимать решения, однако вместо того, чтобы дерзать, проявляя свои лучшие качества, постоянно думали о том, какой шар прикатится к ним из Кремля. Стоит ли удивляться, что при таком положении доминировали аппаратные приспособленцы Маленков, Хрущев и Берия, а принципиальные, деловые люди – Вознесенский и Кузнецов погибли?