Последний холостяк - Бетина Крэн

– Ты не находишь даму, которую видишь, самой красивой голой женщиной в мире?

Она покраснела и, рассмеявшись, призналась, что видит голую даму впервые.

– Чего не скажешь обо мне, – промурлыкал граф, – я рос скверным мальчишкой и с детства интересовался пикантными французскими почтовыми карточками. Так что могу сказать авторитетно, что дама в зеркале – подлинный шедевр!

Он повернул Антонию лицом к себе и добавил:

– Не стесняйся меня, дорогая, будь со мной раскрепощенной, свободной и желанной.

Именно об этом она всегда и мечтала! И теперь, получив благословение своего любимого мужчины, Антония высвободилась из его объятий и закружилась в медленном вальсе, обняв себя руками за плечи и зажмурившись.

– Я никогда еще не чувствовала себя такой счастливой, —

призналась она, присаживаясь на кровать и маня к себе Ремингтона страстным взглядом. – А ты не боишься, что я пристращусь к свободе и стану вести себя слишком раскованно?

– Сдается мне, что именно этого старый сэр Джеффри и опасался, – севшим голосом произнес граф, глядя, как Антония, войдя во вкус своей новой роли, гладит себя по грудям, животу и бедрам, мурлыкая, словно игривая кошка.

– Я позабочусь, – сказал он, – чтобы ты раскрепощалась и обнажалась только в моем присутствии.

– Любопытно, как это тебе удастся? – поводя бедрами, игриво поинтересовалась она.

– Я… – Он растерялся, наморщил лоб, подумал и все-таки ответил: – Я постараюсь сделать так, чтобы у тебя не оставалось времени для праздных мыслей. Ты будешь постоянно чем-то занята, какой-то увлекательной работой или иным интересным делом.

– Что ж, я не люблю бездельничать, – задумчиво сказала Антония и выпятила грудь. – Но ведь может случиться, что и работа не остудит пробудившийся во мне пыл! И я стану искать способ притупить твою бдительность и выйти из-под твоего контроля. Что тогда? Как ты перевоспитаешь испорченную девчонку? Вдруг я закушу удила?

– Это кошмар, преследующий любого женатого мужчину, – с досадой пробормотал граф и поморщился, представив, что Антония станет изменять ему с любовником.

Старый плут Джеффри был мудр, он понимал, как опасно будить дремлющего в женщине дьявола, и потому не баловал свою неопытную молодую жену.

– Поверь, дорогая, мне и в голову не приходило подчинить тебя своей воле, – наконец промолвил он. – Я не склонен к иллюзиям.

– Вот как? – Антония замерла, опустив глаза, облизнула губы и задала ему новый коварный вопрос: – А что, если я возьму в руки плакат и выйду на улицу требовать предоставления женщинам равных прав с мужчинами?

Не ожидая такого вопроса, граф оторопел. Она же расхохоталась и закружилась по комнате, исполняя замысловатые соблазнительные па, мешающие ему собраться с мыслями. Остановившись возле груды одежды, Антония наморщила лоб и спросила:

– А вдруг мне вздумается носить брюки?

Представив себе Антонию в мужском наряде, Ремингтон пошатнулся и припал спиной к стойке кровати. Антония наклонилась, подняла с пола штаны и стала их примерять, лукаво посматривая на их владельца. Граф молчал, только пожирал жадным взглядом ее божественные женские формы.

Негромко рассмеявшись, Антония наклонилась и, закатав манжеты брюк, подтянула их повыше и застегнула пуговицы. Но брюки все равно сползли ей на бедра. Махнув рукой, она подхватила с пола сорочку и галстук, приложила их к груди и взглянула в зеркало.

– Ну и как я тебе нравлюсь в таком наряде? – спросила она, обернувшись, и подошла к Ремингтону, покачивая бедрами. Вид ее голого пупка и бюста, выглядывавшего из-под рубахи, привел графа в неистовство. Глаза его потемнели от страсти, во рту пересохло, а в чреслах возникло томление. Антония замерла в откровенно сексуальной позе и вздернула подбородок, словно бы выражая свой протест против всяческих ограничений женской свободы – как в труде, так и в быту, не говоря уже о постели.

Она медленно повернулась и задвигала аппетитной попкой, как бы провоцируя его на необдуманный поступок. Терпение Ремингтона лопнуло, и он прыгнул на нее. Она подалась вперед, стремясь полнее ощутить мощь его эрекции, и бесстыдно выпятила груди. Прочитав сладострастие в ее сверкающих глазах, Ремингтон сжал руками округлые ягодицы, обтянутые брючинами, наклонился и впился ртом в сосок.

– Потанцуем? – томно спросила она.

Он распрямился и запечатал ее рот поцелуем. Она содрогнулась, задрожала, пронзительно вскрикнула и обмякла.

Он отнес ее на кровать, стянул брюки, мысленно отметив, что впервые проделывает это с дамой, отшвырнул их на пол и с завидной ловкостью вошел в расплавленное лоно. И снова они предались дикой любовной страсти, перекатываясь по кровати, меняя позы и громко вскрикивая, словно бы их никогда не учили хорошим манерам. Головокружительный экстаз достиг своего апогея, и они нырнули в водоворот упоительного облегчения почти одновременно.

Когда они проснулись, в комнате уже стемнело. Все мышцы Антонии ныли, а в лоне саднило. С трудом сев, она спустила ноги с кровати и попыталась встать. Но с первой попытки ей это не удалось, и она жалобно застонала.

– В чем дело, милая? – обеспокоено спросил Ремингтон, подперев щеку ладонью.

– У меня такое ощущение, будто меня хорошенько отколотили, – со вздохом ответила она. – Даже ноги не держат.

Он расхохотался и затащил ее назад в постель.

– Я знаю одно верное средство… Ляг лицом вниз и расслабься.

Она с сомнением вздохнула, но сделала все так, как он сказал. Он встал на колени и начал делать ей массаж. Под его умелыми и сильными пальцами мышцы Антонии размякли, словно масло, а неприятная боль ушла.

– Замечательно! – воскликнула она, без особых усилий поднимаясь, и наградила графа поцелуем.

– Вот видишь, а ты боялась! – с укором сказал он. – Значит, мне можно верить?

Антония пристально посмотрела ему в глаза, собралась с духом и ответила:

– Клянусь небом, я тебе верю, Ремингтон Карр! Он обрадовано рассмеялся, посмотрел в окно и воскликнул:

– А я и не заметил, что стало темно! Значит, мы целый день провалялись в постели? Какой позор! Стыдно бездельничать!

– Но я совершенно об этом не жалею, – кокетливо похлопав ресницами, проворковала она. – Тем более что бездельем то, чем мы с тобой занимались, назвать нельзя. Недаром я чувствую себя так, словно бы на мне пахали, как на кобыле.

Ремингтон расхохотался: сравнение Антонии себя с кобылой его весьма позабавило. Пока он размышлял, понравится ли ему, если его сравнят с племенным жеребцом, она вскочила и убежала в ванную, примыкающую к спальне. Ремингтон последовал за ней, и, продолжая целоваться и ласкать друг друга, они умудрились причесаться и одеться.