Если я буду нужен - Елена Шумара

было. Садись в автобус, и – вжух! – кати куда хочешь, хоть до Москвы, хоть подальше. Я и решилась… катить. Записку оставила, в платье у бабушки, в левом кармане. А она платье – в стирку. Буквы слиняли, Женя исчезла, совсем. Кстати, исчезнувшей быть хорошо. Бабушку жалко, а так…

– Но деньги… они бы закончились у тебя. – Алина сдавила пузатую клюкву, и сок, розоватый и кислый, брызнул на чистую скатерть.

– Наверное, – Женя пожала плечами, – но это бы было потом. Они на вокзале меня нашли, в одном городке. Я хачапури в буфете ела, а тут полицейский. Идем, говорит, со мной, наездилась, хватит.

– Знаешь, а мне было страшно… думала, Хасс тебя изловил. И держит где-нибудь взаперти.

– Нет-нет, – Женя схватила тонкую жилку капусты, – он бы меня не тронул. Звери со мной смиреют, я слова шептальные знаю. Он голодный после зимы, это правда, только грех мой не больно велик. На один лишь звериный укус.

– А Варенька как же?! – почти рассердилась Алина.

– Варенька без греха, Зверь на нее и не взглянет.

– Нет никаких Зверей, Женя, хватит.

– Звери есть. А на Варю напал человек, и очень плохой человек. Таким ничего не нашепчешь, – она лизнула тарелку и улыбнулась, – надо бы чаю попить, как ты считаешь?

Пакетик плясал в белой чашке, как рыба, пойманная в полынье. Женя ждала, пока заварится крепче, и говорила:

– Я ведь Хасса-то чую. В начале весны во двор один забрела. Брошенный двор, нехороший. Как забрела, знать не знаю, что-то вело. Сугроб там был, высокий, в сугробе – следы. Гляжу я на них, а сердце будто заводное. Думала, ноги не выдержат, упаду. Но ничего, не упала.

– В группе «Мы ждем тебя, Х» мартовский пост был – об этом?

– Наверное, я уж не помню. Группу закрыли давно. Но мы с ребятами не теряемся, с теми, из группы. Пишем друг другу – о Хассе, да и вообще обо всем. Есть вот Гаврин Олег… Добрый, как Алекс, и очень красивый. Только живет далеко.

Алекс! Алина встала и выглянула в окно. Внизу, во дворе, он ждал ее на низкой скамейке без спинки. Ждал и хотел рассказать, до чего докопался, пока Алина была под арестом.

– Бабушка скоро вернется, – Женя сложила посуду на круглый поднос, – надо помыть, а то заругает. Иди, Алекса забирай – сидит там один, бедняжка.

– Да, хорошо. А тебя накажут… за этот побег?

– Думаю, нет. Бабушка рада, что я нашлась. Старым не нравится без молодых.

Алина кивнула и так же, как прежде Лидия, погладила Женю по голове. Потом сняла со стены ремень и спрятала в свой рюкзак.

– На всякий пожарный. Мало ли, у кого загорится.

Саша ходил по площадке, разлинованной тенями турников, и слушал музыку – к смартфону из-под вихров тянулись тонкие провода наушников. Большой, упакованный в черное, издалека он казался опасным. Алина же знала, что этот человек ее никогда не обидит. Вот бы забыть сейчас обо всем и побежать к нему, и ткнуться носом в жесткую куртку, и гулять дотемна, срывая первую мать-и-мачеху. Но так на войне не бывает.

Она миновала узкую улочку и по скрипучим камням пошагала к центру площадки. Саша поднял голову, вынул наушники и крикнул, размахивая руками:

– Хасс тебе не отец!

– Откуда ты знаешь? – так же громко спросила Алина.

– Расследование провел. Все точно, не сомневайся! Твой отец – Павел Петрович Седов, он существует, он в городе, и я его видел.

– Видел?! – Алина встала на острый камень и, чертыхнувшись, чуть не упала на Сашу. – Где и когда?

Саша под локоть отвел ее к карусели, бережно усадил в узкое желтое кресло. Сам опустился на корточки рядом. Посмотрел снизу вверх и, словно умылся, потер ладонью лицо.

– Сейчас расскажу, погоди… Пока тебя не было, я сходил на завод в отдел кадров. Подумал, у нас ведь все как-то с заводом связаны, вдруг и твой отец там работал. Но, сказали, с тех времен никаких архивов. Я разнылся: ну посмотрите, может, хоть что-то, отца подруги ищу, семейная драма. Тогда одна тетка, пожилая уже, спросила фамилию. И представляешь, оказалось, что у них в отделе кадров лет семнадцать назад работал некто Паша Седов, и его-то личное дело как раз сохранилось. В общем, я расстарался, дали мне его почитать. Два адреса в деле: прописки и проживания. Один – Металлостроя, дом четыре, другой – Космонавтов, одиннадцать, и квартира твоя, Алина. Слышишь, твоя!

– Продолжай. – Она проглотила сухой комок и приложилась щекой к нагретому солнцем поручню. – Ты правда видел его?

– Да. Соседи с Металлостроя сказали, что Павел, хозяин, квартиру сдавал много лет. А в августе вдруг вернулся. Дальше все просто: я подождал у подъезда и убедился, что он и правда на месте. Там, в личном деле, и фото было. Вот оно, посмотри. – Саша включил смартфон, и с экрана, блеклого на ярком свете, на Алину взглянул человек. Темноглазый, с русыми кудрями и ямочкой на подбородке. Отец.

Алина толкнулась ногой и поехала по кругу – от человека. Карусель мявкнула, словно ей прищемили хвост, и, сделав полоборота, намертво встала. Саша, ни слова не говоря, прошел по дуге и вложил смартфон в Алинину руку. Отец. И некуда убегать. Подкрутив на экране яркость, Алина вгляделась в чужое, актерски правильное лицо.

Вскоре она поняла, что лицо не совсем уж чужое. Так же, как у самой Алины, тянулись вверх внешние уголки глаз. Линия губ, широкая, чуть лягушачья, тоже была точь-в-точь как у дочери. Высокие скулы, волосы крупным вьюнком, тонкие девичьи брови… Папа из детских снов. С запахом каши и мятного табака. Владелец собаки и удочек разной длины. Затюканный мамой до бегства на долгие годы. Обидевший маму и, в общем, ее не любивший. Пришедший за новой любовью – любовью подросшей Алины. И все это важно – настолько, что хочется плакать и гладить экран почти деревянными пальцами. Бежать через город, насквозь, петь очень странные песни. Спрятаться в три одеяла и никому ни о чем не сказать. Важно. И все же важнее всего этот спасающий крик: «Хасс тебе не отец!»

Проехав второй полукруг, теперь уже вместе с папой, Алина встала на твердую землю. Саша спросил ее:

– Как ты?

– Нормально. Ну то есть совсем не нормально, но дышится хорошо.

– Тогда еще вот что. Не знаю, зачем тебе это нужно, но раз уж я разузнал… У Хасса и правда жена есть и дочь. Квартира на Космонавтов, номер дома не помню, в