Собственность Короля (СИ) - Субботина Айя

С тех пор меня никто никогда не провожал, и, само собой, не встречал. Дина как-то пробовала залететь резкая как понос, но я ее сразу послал и попросил не устраивать из моей посадки дешевую клоунаду с сотней шариков, на каждом из которых была напечатана моя рожа.

Когда Аня отвезла меня в аэропорт, я чувствовал себя Чарли, который приехал на шоколадную фабрику по золотому билету, которые, конечно, никак не мог к нему попасть, но все равно оказался в руках.

А сегодня, садясь в самолет, я просто сказал себе, что чудеса закончились и собственно, хули бы сожалеть о том, что Чарли приехал на шоколадную фабрику в гости, а не на ПМЖ.

Поэтому, после прохождения паспортного контроля, закинув сумку на плечо, просто пру по лестнице через зал ожидания, особо не смотря по сторонам.

Аня написала вечером — поблагодарила за помощь врачей, сказала, что ее брату поставили несколько капельниц, ему стало немного легче. И потом еще раз: «Спасибо за все, Грей», видимо, узнав, что место в реабилитационном центре я ему тоже застолбил. Я даже придумать не смог, было это просто сдержанной благодарностью или громким безмолвным искренни «спасибо». Решил, что не так уж это и важно.

— Да блин, — фыркаю, когда выбегающий из-за моей спины здоровым мужик заметно таранит меня плечом. — Смотри куда прешь!

Хотя, куда он прет и так вижу — прямиком в объятия такой же упитанной женщины. Лет им обоим хорошо за пятьдесят, а тискают друг дружку как школьники.

Да ну блядь.

За что мне это.

А потом мой взгляд цепляется за табличку с моим именем.

Прямо как в американских фильмах, даже написано английскими буквами.

У меня тупо пятки в пол врастают.

Останавливаюсь как баран.

Потому что табличку держит моя Нимфетаминка.

Конечно, в том розовом пушистом скафандре.

И в кедах.

И с помпоном чирлидерши в свободной руке.

Когда замечает, что попала в фокус моего внимания, вытягивает руку и делает пару совершенно, мать его, идеальных движений бедрами, размахивая сверкающим розовым помпоном с видом настоящей профессионалки.

Я крепко жмурюсь.

Если открою глаза, а ее там нет — у меня же точно крышечку с чайника сорвет.

Но Нимфетаминка никуда не девается, не превращается в в плод моего больного воображения.

Вместо этого она идет ко мне.

Останавливается в паре шагов и просто смотрит, как будто ей тоже нужно какое-то доказательство, что я существую за пределами ее головы.

— Да ну на хуй! — Я просто тащу ее за шиворот к себе, роняю эту гребаную сумку, подтягиваю Аню под подмышки.

Она тут же обхватывает меня ногами.

Улыбается мне в лицо.

Жутко заплаканная, бледная, со следам бессонницы на лице.

Но все так же вкусно пахнущая кокосами.

И такая пиздец теплая, что у меня руки ломит от потребности расплющить нас друг об друга.

— С возвращением, Грей, — улыбается, глядя на меня немного сверху вниз. — Эти Италии пошли тебе на пользу — ты стал еще красивее.

Я тупо как придурок бессловесный на нее смотрю.

Реально никуда не делась?

Да как такое возможно?

— Сознавайся, ты его в сумку негуманно запаковал? — делает вид, что хмурится.

— Кого?

— Коня! Ты же обещал коня в семью, Грей!

— Прости, Золотая ленточка, на этот раз я привез только чудище заморское. — Чуть сильнее сжимаю ладони на ее ягодицах. — Ну, ты в курсе для чего.

Мое счастье в эту минуту было бы абсолютно полным, если бы не совершенно заплаканные глаза Ани. То есть, конечно, я не идиот и в курсе, что разговоры с Шубой и ночь с братом, которого ломает на ее глазах, насколько я понял, не хилый такой приход, точно перемолотили ее маленькую светлую душу через ржавую мясорубку.

И хоть я ее хочу до безумия и чуть с ума не сошел, мысленно прощаясь с ней почти весь вчерашний вечер, шутки ниже пояса и все остальные «взрослые» вещи надо на время запихать в задницу.

— Поехали домой, Грей, — Нимфетаминка трется об мой нос кончиком своего. Такой абсолютно киношный, ванильный жест нежности.

Раньше бы поржал и ебало скривил, а сейчас тупо готов вообще на все. Ей хочется, ей надо — ок, пусть делает все, что заставит ее улыбаться. Был в моей жизни один суровый мужик — целый генерал в отставке, из тех, которые по форме всегда, а не с пузом наперевес. Однажды пришлось к нему закатиться и меня тогда прям нехило так вштырило, когда к нему с порога жена с теплыми носками прибежала, и на моих глазах эта суровая Грудь в орденах превратился в домашнего мопса.

Ну что, Грей, поздравляю, мопс не мопс, но, бля, если только она не передумает и не сбежит — буду, на хуй, мышкой-норушкой.

На улице она пытается сесть за руль, но я мягко забираю ключи и усаживаю Аню на пассажирское сиденье, застегиваю ремень безопасности, но она вдруг перехватывает мою руку. Праву. Берет ее в свои ладони и водит пальцами по «короне» из сигаретных ожогов. Через секунду ее пальцы дрожат уже настолько сильно, что устроить маленькое землетрясение для всего квартала больше не кажется фантастикой.

— Ань, это просто старая хуйня, — пытаюсь осторожно освободить ладонь, но она вцепилась как капризуля. Приходится прижать ее голову к своей груди, мягко помассировать затылок пальцами свободной руки. Вот так, Золотая ленточка, дыши и расслабляйся, не хуй париться из-за моего «веселого» прошлого. — Я татуху сделаю, Ань, вообще ни хуя видно не будет. Не заморачивайся. Дерьмо случается.

Она громко всхлипывает, катает лоб по моей груди и что-то бормочет.

— Ань…

— Это мой отец, Влад, — повторяет громче.

— Кто? — Что-то я жестко туплю. Ее отец же умер вроде?

Она поднимает голову — глазища красные, мокрые и испуганные, как у кролика.

— Аня, блин, ты чего? — У меня от ее лица только что микроинсульт случился, ей-богу. Женские слезы меня всегда молотят особенно сильно, но когда плачет Аня — это просто пиздец. — Нимфетаминка, не плач, пожалуйста. Все хуйня, что бы не случилось — не плачь.

Хочу обнять ее, прижать к себе, потому что вот так сходу на ум приходит только это.

Но она сопротивляется, отводит мои руки.

— Я Анна Александровна, Влад, понимаешь? — Всхлипывает и прикусывает нижнюю губу. — Он мой отец, Влад.

Я знал, что она Анна Александровна еще до того, как по пьяной башке влез к ней в окно.

Что не так-то?

Александровна, ну и…?

Алекса…

Мой мозг жестко спотыкается об бетонную стену реальности.

Шуба все-таки рассказал ей о моем маленьком «не геройском подвиге».

Ну конечно, стал бы этот старый гандон миндальничать.

А я, хоть и отбитая на глухо тварь, но за мной вереница из трупов точно не тянется. И никакого другого Алекса в моем послужном списке покойничков, точно больше нет.

— Я не знала, Влад, клянусь. Я даже не догадывалась, я…

— Аня… — Да как, блядь, возможно, что у этой твари вообще были дети?! Оно еще и размножалось что ли? — Ань, минутку, хорошо? Посиди в машине.

Но все равно на всякий случай потуже затягиваю ремень безопасности, как будто она не сможет расстегнуть его самостоятельно.

Закрываю дверцу.

Выдыхаю сквозь зубы — медленно, осторожно, потому что на хуй рвет.

Да ну в смысле моя Нимфетаминка — дочь этого ублюдка?!

Откуда эта хуйня вылезла?!

Мне надо закурить, точно. Выпустить пар, а то я сейчас нарулю на пару ДТП.

Хорошо, что в наше время достать повод для рака легких вообще не проблема.

На всякий случай заглядываю в «Бентли» — Аня сидит там, прилежно сложив руки на коленях, как отличница.

Наклонила голову.

За волосами почти не видно лица, но я же, сука, не слепой и вижу, как ее трясет.

Моя Аня — кровь Алекса.

Дерьмо случается, Грей.

Открываю дверцу, отстегиваю свою Золотую ленточку, прижимаю к себе.

— Не плачь, пожалуйста. У меня сейчас сердце лопнет, Аня.

— Прости, Грей, прости…

Я снова беру ее за затылок, прижимаю к себе. Чуть жестче чем следовало бы. Хочу чтобы просто помолчала немного, дала мне переварить этот… пиздец.