Среди пуль - Александр Проханов

Один, без армии, без толпы, без верных товарищей, он был выманен сюда, на этот черный пустырь, где его захватили духи. Они растворяют, распыляют, уничтожают его живые молекулы, превращая в ничто, в сухой черный пепел, рассыпанный по пустырю.

Белосельцев очнулся. Холодный пустырь. Мертвая глыба дворца с редкими горящими окнами. Горбатый мостик, перекинутый через сухую рытвину. И далекий на пустыре красный костер, от которого тянется вялый слоистый дым.

Он приблизился к костру. В красном сыром огне тлели доски расколотого ящика, плавилась вонючая целлулоидная бутылка. Протянув к огню скрюченные черные пальцы, стоял человек. Мохнатый, заросший до бровей клочковатой шерстью, в драных одеждах, он был похож на лесовика, вылезшего из-под коряги, в корешках, опавших листьях, древесных волокнах.

«Человек-еж», – подумал Белосельцев, подходя к костру.

– Твою дочку забрали, расписку отдали!.. Сто рублей даешь, печать на лоб кладешь!.. Вот дочка, а вот сорочка!.. – человек, увидев Белосельцева, обнажил в бороде мелкие блестящие зубы, сверкнул из-под косматых бровей яркими глазками. – А я думал, Волга текет, а он пустой!.. – Кивнул он на Горбатый мостик: – Смехота!

Белосельцев подошел и встал в дым, чувствуя, как одежда, замерзшее тело пропитываются сырым теплом. Человек, похожий на лесного ежа, был бомж. Казался единственным, кто уцелел на пустыре после истребления жизни. Неприхотливый, не нуждавшийся в воздухе, пище и влаге, он существовал на отходах, в подземной норе. Ему удалось выдержать вторжение истребляющих сил. И теперь он наслаждался пустотой, отсутствием конкурентов. Бомж безраздельно царствовал в мире, где исчезли высшие формы жизни.

– Они мне насыпают, а я отсыпаю!.. Он участковый, а я лепестковый!.. Ты положи, я накрою!.. А потом поглядим, у кого какая кость!.. У кого птичья, а у кого человечья!.. – Он негромко, счастливо смеялся, и звук его смеха походил на шуршащее падение мелких камешков или шорох пробегавшей мыши. Белосельцев слушал его невнятное веселое бормотание. Дорожил его присутствием, как последним, вместе с ним уцелевшим на земле существом, с которым теперь предстояло доживать свой век. Спать на одних лохмотьях, накрываться одним тряпьем, выкапывать клубеньки и коренья. Хранить этот чудом уцелевший огонь, постепенно забывая слова, оставляя в своем языке одни лишь округлые воющие звуки, с их помощью выражая безысходную тоску, глядя на дикую осеннюю луну.

– Он говорит – Боря, а я говорю – буря!..Потому что борется, так что бор ломится!.. Потому Боря, что бурый, а не каурый! – Человечек задумался, поворачивая над костром свою мохнатую лапку, разглядывая на свету свои звериные согнутые коготки. – Много постелей, а одеял не хватает!.. Не надо шуметь, а то пиво кончится!.. Она меня не жалела, вот и старая стала!.. Калмыки цветы продают, бумажные, есть нельзя!.. У него слюни резиновые, а сам желтый!..

Человечек нахохлился, как затравленный зверек. Глазки его жалобно замигали, и обида, которую ему нанесли, была связана с появлением Белосельцева, который жил, любил, воевал, читал многоумные книги, видел земли и города и в своем стремлении жить, в своих дерзновениях и страстях проглядел этого маленького замученного человечка. Обнаружил только тогда, когда стало поздно, и уже ничего не исправить, никого не спасти. Он сам нуждается в защите и помощи, был подобен этому горемыке, лепечущему о своих несчастьях.

– Вот сюда не клади!.. – Человечек ткнул пальцем в сорную землю, по которой ветер катил угольки и искры. – Они-то за что!.. Не надо!.. Они ничего не видали, а их уже прибирают!.. Я батюшке все расскажу, он добрый!.. Его все равно убьют!..

Он залепетал, горестно зашепелявил, заскулил. Сунул в рот лапку. Сморщился, сжался, превратился в растрепанный колючий клубочек и укатился во тьму, издавая шелестящие, всхлипывающие звуки. А Белосельцев остался один у костра, не понимая, кто это был. Измученный жизнью больной человек, помраченным сознанием чувствующий близость беды. Или один из духов, прилетевших на землю, принявший несовершенную форму выморочной человеческой жизни.

Белосельцев стоял у меркнущего костра, смотрел на тусклую, с редкими огнями громаду Дома Советов и думал, что ему делать. Идти в покинутый сонный Дом, будить, тормошить, звонить по всем телефонам в штабы, гарнизоны. Обращаться к спящим безмятежным вождям, к забывшим обещания комдивам. Пусть ведут свои полки и дивизии, торопят колонны сторонников. Или смириться, признать бессмысленность запоздалой борьбы, своей одинокой жертвы. Уйти от околдованного Дома, с гиблого пустыря, от моста без реки, фонарей без света, домов без людей, где витают безымянные духи погибели.

Он увидел, как в дыму, колеблясь в слоях белесого сумрака, не касаясь земли, приближается одинокая фигура. Она приблизилась, надвинулась на костер, коснулась ногами земли, и Белосельцев в красном волнистом свете узнал Каретного.

– Здравствуй, – сказал Каретный. – Я знал, что ты здесь.

– Началось? – спросил Белосельцев, всматриваясь в лицо Каретного, которое казалось покрытым зеленью, как нечищеная медная маска, изъеденная патиной.

– Мы начали операцию. Некоторые настаивали на более позднем времени, но мы наложили на предполагаемый ход событий астрономический прогноз и выбрали это время.

– Как будут развиваться события? – Белосельцев подбросил в костер обломок доски, то же сделал Каретный, словно они сошлись с единственной целью – не дать угаснуть костру.

– Сначала мы консолидируем всех наших сторонников. Вовлечем их в игру. – Каретный протянул руку к пламени, повернул ее ладонью вниз. Казалось, он клянется на огне, как древний эллин, выдерживает боль. Его красная шевелящаяся рука вот-вот начнет дымиться. – Задействованы все структуры. Армия, разведка, администрации регионов. Дружественные нам партии, банки, их неформальные охранные подразделения. Директора предприятий и контролируемые профсоюзы. Обеспечена поддержка ведущих политиков мира. Все это объединится в ближайшие дни и часы.

– Будет кровь?

– Небольшая. Зарезервировано необходимое количество коек в госпиталях и больницах. Заказано предполагаемое количество гробов. Определенное количество тюремных камер. Проведены переговоры с московским крематорием с расчетом на ночную смену. Все, как обычно, в пределах нормы.

– А что оппозиция? Она уступит без боя?

– Она обречена. Известны психологические характеристики лидеров. Их отношения между собой. Симпатии-антипатии. Известна их стойкость к стрессам, степень доверчивости, внушаемости. Готовность поверить блефу, способность впасть в истерику. Мы разработали схему, по которой в эти дни произойдет саморазрушение оппозиции. Она совершит ряд роковых ошибок и будет сметена. С нами работают крупнейшие социальные психологи, приехавшие из-за границы.

– Забастовки? Массовые выступления народа?

– Только локальные. Мы локализуем процесс в Москве, не дадим ему распространиться в провинции. Информационная блокада, направленная пропаганда удержат Россию от массовых выступлений. Мы заручились поддержкой интеллигенции, представителей церкви. Журналисты уже сориентированы. Отсутствие связи с провинцией вынудит оппозицию прибегнуть к крайним мерам… Давление телевизионной пропаганды приведет ее в исступление. Психологи предсказывают действия всех оппозиционных лидеров. Мы промоделировали их поведение на компьютере.

– Вы можете ошибаться. Разумом всего не учтешь.

– Мы используем внеразумные силы. Мы сломаем их дух. Они будут размахивать знаменем Победы, призывать в союзники имена Жукова, Александра Матросова, Юрия Гагарина. А мы направим на них экстрасенсорный удар. Он превратит их красное знамя, их хоругви и транспаранты в труху. Мы используем новое, сконструированное нами духовное оружие, парализующее центры воли. Как видишь, оно уже приносит плоды.

Каретный посмотрел вокруг, где, казалось, невесомо плавали духи. Один из них, в образе неродившегося ребенка, с большой головой и неразвитым скрюченным телом, ударился о Белосельцева, лопнул, оросив пустырь каплями голубоватого света.

– Почему не берете Дом? Он беззащитен. Здесь хватило бы караульного взвода.

– Мы дадим им собраться. Красным, белым, монархистам, большевикам. Мы выманим всех. Представим их обществу в ужасающем свете, вынудим совершить нечто отталкивающее, а потом уничтожим. Народ станет нас благодарить, а церковь проклянет их с амвонов. Мы задумали великую чистку, соскоблим весь больной и прогнивший слой. Наши действия не имеют равных. Мы проводим операцию по исправлению русской истории. Гордись, что принимаешь в этом участие.

Они оба держали руки над костром и, казалось, оба клялись на верность, присягали друг другу. Сочетались огнем, туманом, ветреной ночью, в которой воплощался огромный таинственный план, суливший невиданные разрушения, неисчислимые страдания. И Белосельцев был встроен в этот план, содействовал страданиям и разрушениям.