Да здравствует фикус! Дочь священника - Джордж Оруэлл

а у меня прислуга только приходящая. И главное дело, надо ж все время деньги из родителей выколачивать. Оплата, оплата – вот что надо держать в уме, так ведь?

– Да, наверное, – сказала Дороти.

– Ладно, давайте-ка договоримся про ваш заработок, – продолжила миссис Криви. – В учебное время я вам даю стол, комнату и десять шиллингов в неделю; в каникулы вам будет только стол и комната. Для стирки можете пользоваться котлом на кухне, и в ванной я топлю колонку вечером каждую субботу, или почти что каждую. Эта гостиная, где мы сейчас, не для вас – тут моя приемная, но зря жечь газ у вас в комнате тоже нечего. Можете, когда захотите, в утренней гостиной сидеть.

– Спасибо, – поблагодарила Дороти.

– Ну, вот вроде и все. Вам, я думаю, спать пора. Вы ведь уже, конечно, ужинали?

Дороти ясно намекнули, что угощать ее сегодня не намерены, поэтому, погрешив против истины, она сказала «да», и беседа завершилась. Типичная манера миссис Криви – не длить общение секундой более необходимого. Разговор с ней так жестко, так определенно сводился к сути, что вообще мало походил на разговор. Скорее, схема бесед вроде диалогов в плохих романах, где обмен репликами слишком четко разложен по ролям. Хотя фактически ведь миссис Криви не разговаривала: кратко и сварливо приказав или сообщив, немедленно отправляла выполнять. Сейчас она повела Дороти по коридору к ее спальне и зажгла там рожок размером с желудь. Осветились втиснутые в каморку узенькая кровать под ватным одеялом, шаткий платяной шкаф, стул, умывальник с тазом и кувшином, гладкий фаянс которого белел ледяным безнадежным целомудрием. Спальня очень напоминала номера в приморских пансионах; единственно, чего недоставало для придания помещению «домашнего» уюта, это мудрого изречения над кроватью.

– Вот ваша комната, – сказала миссис Криви. – Надеюсь, вы тут станете поаккуратней прибираться, чем мисс Стронг. И газ уж попрошу долго не жечь, я из-под двери-то увижу, когда горит.

С этим добрым напутствием она покинула Дороти. В комнате стоял гнетущий холод; вообще весь дом дышал такой знобящей сыростью, будто огонь в нем разводили крайне редко. Дороти постаралась быстрее лечь, чувствуя, что постель тут самый верный источник тепла. Когда она раскладывала свои вещи, на шкафу обнаружилась коробка с десятком пустых винных бутылок – по-видимому, памятные знаки нестойкости мисс Стронг с моральной стороны.

Сойдя в восемь утра вниз, Дороти нашла хозяйку уже за завтраком в том месте, которое у нее называлось «утренней гостиной». Смежное с кухней весьма небольшое помещение начинало жизнь в качестве посудомойни, но в одночасье было преобразовано миссис Криви в «утреннюю гостиную» путем снятия раковины и переноса медного котла на кухню. Стол, покрытый грубой скатертью, предлагал взору свою обширную поверхность и суровую пустоту. В дальнем конце, около миссис Криви, сплотились на подносе крохотный чайник для заварки, две чашки, кожаная стелька глазуньи из двух яиц и блюдечко повидла. В центре, куда едва-едва могла бы дотянуться рука Дороти, тарелка с намасленным хлебом; возле прибора Дороти (словно только это и было возможно ей доверить) судки для специй с присохшими ко дну бутылочек невнятными ошметками.

– Доброе утро, мисс Миллборо, – проговорила миссис Криви. – Сегодня уж пускай, раз первый день, но на потом запомните, что вам бы не мешало приходить вовремя и помогать готовить завтрак.

– Простите, очень сожалею, – сказала Дороти.

– Надеюсь, вы на завтрак любите яичницу? – испытующе глянула директриса.

Дороти поспешила уверить, что очень любит.

– Что ж, это хорошо, вам ведь всегда будет такое же, как мне. Надеюсь, вы не очень, как я говорю, лакомка насчет еды. По-моему, – добавила миссис Криви, взявшись за нож и вилку, – яичница вкусней, когда ее вначале нарежешь хорошенько.

Искромсав мелко-мелко всю яичницу, она так ловко подала ее, что Дороти досталось лишь две трети яйца. Стараясь изо всех сил, Дороти растянула процесс жевания своих крошек на полминуты, а затем, вытянув еще ломтик намасленного хлеба, не смогла удержаться от нескромного взгляда в сторону повидла. Однако левая рука хозяйки стойко держала оборону, не совсем закрывая блюдце, но бдительно охраняя его на фланге и упреждая возможные атаки. Мужества Дороти не хватило, так что ей не пришлось попробовать повидло в то утро. Впрочем, как и во все последующие.

За завтраком миссис Криви, естественно, хранила глубокое молчание. Но вскоре зашуршали шаги по гравию, и звук писклявых голосов из классной комнаты возвестил о прибытии учениц (девочки сами заходили в дом через открытую для них заранее боковую дверь). Гремя посудой, миссис Криви начала убирать со стола. Будучи одной из женщин, не способных к чему-либо прикоснуться без шума, она, подобно полтергейсту, оповещала о себе непрестанным стуком и бряканьем. Когда Дороти, отнеся поднос на кухню, вернулась, миссис Криви вытащила из ящика буфета дешевенький блокнотик.

– Вот, – ткнула она в него, – глядите-ка сюда. Тут у меня для вас все ученицы переписаны. Я хочу, чтоб вы к вечеру всех знали. – Послюнив большой палец, она перелистала три страницы. – Так, видите три списка?

– Да, – сказала Дороти.

– Ну так возьмите, заучите списки наизусть и уж не перепутайте, какая ученица в каком. Чтоб вы не думали, что с ними можно со всеми одинаково. Они вовсе – вовсе! – не одинаковые. Моя система: с разными – разное обращение. Ну-ка, вот этих в первом списке видите?

– Да, – повторила Дороти.

– Ну, у этих родители, как я говорю, плательщики отличные. Понимаете, про что я? Которые сразу кладут наличными и не охают от какой-нибудь лишней полгинеи. Из этих вы никого никогда не должны шлепать. А здесь вот у меня кто в средних плательщиках. Которые в общем-то платят, но сполна получишь, если уж день и ночь трясешь. Этим, когда начнут дерзить, поддайте, только следов чтоб дома не увидели. Хотите мой совет: самое лучшее с ученицами – уши им крутить. Пробовали так?

– Нет, – сказала Дороти.

– Зря. На мой опыт, лучше всего подходит. И ученице не стерпеть, и синяков нет. Ну, а эти трое – плательщики плохие. Задержка взноса два триместра, стряпчего пора бы напускать. Вот с этими вы что хотите – ну, не до Полицейского суда, конечно. Так что, пойдемте к ученицам? Покажу вас? Списки с собой возьмите и глядите по ним все время, чтобы правильно учить.

Они вошли в класс. Серые обои довольно просторной комнаты казались еще серее из-за плохого освещения: сквозь чащу лавров, насаженных за окнами, прямые солнечные лучи не пробивались. Возле холодного камина стоял учительский стол и перед ним дюжина детских двойных парт, еще здесь были черная классная доска и на каминной полке часы в форме миниатюрного