Под голубой луной - Пенелопа Уильямсон

– Прекрати, Джеки. У меня для тебя есть еще одна работа.

Смех Стаута был еще омерзительнее, чем он сам.

– Но я же вроде обо все позаботился, хозяин. Ее дом сгорел дотла, а рудник его чертовой светлости вряд ли когда-нибудь откроют снова. Это будет стоит таких денежек, что не окупится и за десять лет.

– Ты знаешь, что такое локомотив, Джеки?

– А?

Хозяин преувеличенно тяжело вздохнул.

– Впрочем, это не имеет никакого значения. Я сам разработаю все-детали плана и познакомлю тебя с ними позднее.

– А что вы хотите, чтобы я сделал с этим лок-как-его-там?

– То же самое, что с рудником. – На губах хозяина заиграла ледяная улыбка. – Взорви его.

Глава 23

На дымчато-красноватом небе они казались темными тенями, призрачными всадниками из легенды, пришедшими по его душу. Перевалив за вершину холма, они резко развернулись и поскакали к нему по затянутой туманом холмистой равнине. Маккейди казалось, что стук их копыт совпадает с биением его сердца. Но вот он разглядел гнедую кобылу, и его рот сжался в узкую линию, а руки сделали такое движение, как будто уже обхватили ее шею.

Лошади проскакали мимо небольшой рощицы, и солнечный свет отразился от множества окуляров подзорных труб, сверкавших в ветвях старых деревьев. В это утро накануне больших скачек наблюдатели были особенно внимательны. Ведь скоро предстояло делать ставки.

Гнедая кобыла оторвалась от других и поскакала к однорукому человеку, верхом на лошади-полукровке наблюдавшему за бегом лошадей. Наездник, натянув вожжи, остановился. Однорукий повернулся в седле и показал куда-то рукой.

Маккейди Трелони улыбнулся. К нему скакала Джессалин.

Остановившись неподалеку, она спешилась и подошла к нему. Из ноздрей кобылы вырывались струйки пара. Сама Джессалин, чтобы защититься от предрассветной прохлады, была с головы до ног закутана в мужской плащ. В слабом свете утра ее лицо казалось фарфоровым, а глаза – еще больше, чем обычно.

Стянув с головы мужскую шляпу, она встряхнула волосами, и они рассыпались по плечам потоком расплавленной меди. Маккейди подумал, что никогда в жизни не видел ничего более прекрасного. Внезапно ему захотелось стиснуть ее в объятиях и зарыться лицом в эти удивительные волосы.

Вместо этого он достал из кармана номер «Морнинг пост» и сунул его ей под нос.

– Это правда?

– Да. – Ее глаза потемнели, словно предгрозовые тучи, в них мелькнуло какое-то странное выражение, которого он не мог разгадать.

Отшвырнув прочь газету, он схватил Джессалин за плечи и притянул к себе. Его дыхание касалось ее волос. – Черт побери, Джессалин! Ты – моя. И только моя. Вырвавшись, Джессалин отступила на несколько шагов.

– Я не принадлежу никому, кроме себя самой! Моя жизнь – это моя жизнь. И я делаю с ней, что захочу. Если я собралась выйти замуж из-за денег, то…

– Из-за денег?!

Джессалин с трудом вдохнула немного воздуха.

– Да, из-за денег. А что в этом такого ужасного? Ты же женился из-за денег. Может быть, мне надоело быть бедной.

Черные глаза Маккейди пристально изучали красивое, бледное лицо.

– Ты лжешь.

– Маккейди, прошу тебя… – Она нервно облизывала нижнюю губу, и Трелони разозлился на самого себя за то, что, несмотря на душившую его ярость, ему больше всего хотелось ее поцеловать. – Прошу тебя, – продолжала Джессалин, – мне и так нелегко.

– Да уж, наверное.

Ее слова никак не согласовывались с затравленным выражением глаз. Она лгала. Он слишком хорошо ее знал. В некотором роде он знал ее даже лучше, чем самого себя. Она бы никогда не вышла за Титвелла из-за денег. Она бы ни за кого не вышла бы, если бы не была влюблена в этого человека.

Влюблена…

Боль и ярость жгли его грудь. Никогда в жизни Маккейди не испытывал подобной боли. Ему хотелось убить Джессалин. Ему хотелось обнять ее и прильнуть к ее губам. Ему хотелось зарыться в нее, раствориться в ней, чтобы она наконец признала, что принадлежит ему и никому другому.

Он схватил ее за плечи и резким рывком привлек к себе. Поцелуй был отчаянным и страстным. Руки Джессалин обвили его, она прижалась к нему так, будто тоже хотела слиться с ним, раствориться в нем. От нее пахло лошадью, влажной травой и, конечно, примулами. В эти минуты она заслонила от него весь мир.

Но вот Джессалин оторвала свои губы от его губ и оттолкнула его так сильно, что он чуть не упал. Она попятилась назад, испуганно прижимая дрожащие пальцы к распухшим, влажным губам. Глаза ее на бледном лице казались двумя огромными лунами.

Маккейди набрал полную грудь воздуха, гоня разрывавшую ее боль.

– Джессалин, ради всего святого, не делай этого… – Каждое слово давалось ему с трудом, в нелегкой борьбе с гордостью. – Ты что, на самом деле собираешься замуж за Кларенса Титвелла?

– Да.

– Ну, тогда убирайся к черту! – прорычал он и, резко развернувшись на каблуках, пошел прочь.

– Маккейди!

Его спина напряглась, как будто она хлестнула его бичом, но он не обернулся. Потерять Джессалин для него равносильно агонии, смерти. Но он продолжал идти вперед, не оглядываясь. Даже когда услышал ее сдавленные рыдания. Так плачут те, чье сердце разбито.

«Как сердце дьявола», – подумал Топпер. Ночь была черна, как сердце дьявола.

Он весь обмяк, прислонившись к стене. Панический страх сдавливал грудь. В конюшне уютно пахло навозом и лошадиным потом. Господи, какая же кругом темнота! Если бы только можно было зажечь свечу, но риск слишком велик – совсем рядом раздавался храп Майора.

Когда он подходил к стойлу Голубой Луны, под ногами зашуршала солома. Топпер с трудом сдержал крик от страха и провел дрожащей ладонью по лицу. Несмотря на холод, ладонь стала липкой от пота.

Крупная гнедая лошадь приветствовала его радостным фырканьем и потерлась о его щеку бархатистым носом. У Топпера защипало глаза. «Я не смогу, – думал он, – просто не смогу». Он повторял это снова и снова, даже когда открывал кувшин и лил его содержимое в ведро.

В канареечном вине хватило бы крысиного яда, чтобы убить любую лошадь в Англии.

– Посмотри, что я тебе принес, моя девочка, – прошептал он Голубой Луне в самое ухо. Кобыла склонилась, но Топпер вдруг резким рывком выхватил ведро у нее из-под носа. Голубая Луна любила вино – это была специальная награда после каждых тяжелых скачек.

«Я не смогу…»

Молоток упал на пол с такой силой, что на деревянном полу осталась круглая вмятина. Эта картина снова и снова возникала в воспаленном мозгу Топпера. Молоток поднимается и опускается… бьет, бьет, бьет… По его пальцам.

Сдавленный хрип вырвался из горла Топпера. Он с такой силой вцепился в ведро, что часть жидкости выплеснулась на солому. Голубая Луна согнула шею и ткнулась носом в его руку.