Гиппократ - Жак Жуана

«Алкмеон говорил, что здоровье поддерживает изономия (то есть равенство) свойств влажного, сухого, холодного, теплого, горького, сладкого и т. д., тогда как монархия (то есть преобладание) одного из них вызывает болезнь».

Так как любая доксография сообщает какое-то мнение без дословного цитирования, трудно определить, где слова автора, а где доксографа. Принято считать, что образные термины «изономия» и «монархия», взятые из политической лексики, могут принадлежать самому Алкмеону Кротонскому.

Учение Алкмеона уже содержит основную мысль, которую мы находим в Гиппократовых трактатах. До «Древней медицины» и «Природы человека» Алкмеон для определения здоровья исходил из состояния элементов человека. И в этом отношении автор «Древней медицины» ближе к своему предшественнику, чем автор «Природы человека». Он, как и Алкмеон, признает бесчисленное количество составных элементов, тогда как автор «Природы человека» оставляет только четыре первопричины, четыре жидкости: кровь, флегму, желтую и черную желчь. Что касается равновесия и неравновесия между этими элементами, они уже у Алкмеона служат для объяснения здоровья и болезни. И поскольку Алкмеон говорит об изономии и монархии, он предвосхищает определение «Режима».

По сравнению с Алкмеоном оригинальность Гиппократовой медицины заключается в идее смеси и стяжения. Это новшество неразрывно связано с развитием физиологии и патологии жидкостей. Если поискать аналогичную имплицитную модель этой новой идеи о смеси, то ее можно найти в застолье: это прототип вина, смешанного с водой, которое, перед тем как выпить, подносили в качестве ритуального возлияния богам.

В любом случае, Гиппократово определение в его утвердительной форме останется классическим в греческой медицине. «Почти все мои предшественники, — говорит Гален, — определяли здоровье смесью (eucrasia) и пропорцией (summetria) в теле теплого, холодного, сухого, и влажного».

Эти теоретические определения далеко не исчерпывают размышления врачей-гиппократиков о здоровье и болезни.

Если они и настаивают на противопоставлении между ними, они не сообщают о переходе из одного состояния в другое. Другие тексты возмещают этот пробел.

Внутреннее равновесие составных элементов человека предполагает также сбалансированное отношение между телом и тем, что происходит извне: с одной стороны, между организмом и пищевым режимом, и с другой стороны, между организмом и окружающей средой. Следует уточнить, как врачи-гиппократики представляли себе этот переход.

Поскольку они понимали здоровье и болезнь как два противоположных состояния, переход от одного к другому казался им существенным изменением. Понятие изменения (metabole) действительно лежит в основе Гиппократовой патологии. Оно появляется для объяснения и одновременно для обозначения перехода от нормального к патологическому. «Нужно особенно оберегать себя от самых больших изменений времен года», — говорит автор «Воздуха, воды, местностей». «Самые большие изменения в том, что касается нашего естественного строения и состояния, являются главными причинами болезней», — заявляет автор «Режима при острых болезнях».

Эта тема затрагивается не только в медицинской литературе. Современники Гиппократа, историки Геродот и Фукидид тоже знали, что болезни вызываются изменениями. По Фукидиду, пленные афиняне, согнанные в каменоломни Сиракуз во время неудачного похода на Сицилию, заболели из-за изменения (metabole) температуры: холодные осенние ночи следовали за удушливым летним днем.

Однако врачи внесли в рассуждения на эту тему беспрецедентную пунктуальность. Малейшее изменение в режиме казалось им пагубным. Они располагали чрезвычайно ярким примером. Пищевые привычки древних греков были неодинаковы. Одни, как в наши дни, ели два раза в день — в полдень и вечером, тогда как другие ограничивались одним приемом пищи вечером. Изменим на один день режим этих двух категорий людей. Что же произойдет? Вот ответ автора «Режима при острых болезнях»:

«Как у тех, кто ест два раза в день, так и у тех, кто ест один раз, резкие изменения приносят вред и слабость.

Если те, кто не имеет обыкновения есть в полдень, поедят, это сразу же лишает их сил, делает неповоротливыми, медлительными и слабыми. И если после этого они едят вечером, у них появляется кислая отрыжка. У некоторых может быть даже понос, потому что живот загружен вопреки своей привычке, тогда как он привык высушиваться, а не наполняться два раза в день и два раза переваривать пищу…

С другой стороны, те, кто привык есть два раза в день, если не поедят в полдень, становятся слабыми, обессиленными и безразличными к любой работе и страдают в области кардии. Им кажется, что их внутренности опускаются. Их моча горячая и желтая, а кал кальцинированный. У некоторых горечь даже во рту, глаза вваливаются, в висках стучит, конечности охлаждаются. Большинство не может есть вечером, если они пропустили прием пищи в полдень, а если они едят вечером, у них появляется тяжесть в животе и трудности со сном гораздо большие, чем если бы они поели в полдень».

Автор не ограничивается описанием внешних расстройств, вызванных плеторой или непривычной пустотой. Он даже предписывает режим для компенсации воздействий изменения! В своем желании привлечь внимание к опасностям всякого изменения автор невольно преувеличивает пагубные последствия однодневного изменения ритма приема пищи.

Эта девалоризация изменения рикошетом влечет за собой валоризацию привычки. Автор даже утверждает, что многие люди легко переносят три обильных приема пищи в день, потому что они привыкли к такому режиму! Поэтому он считает, что привычный режим, даже если он плохой, более пригоден для сохранения здоровья, чем резкое изменение в сторону лучшего режима. Таким образом, привычка становится параметром, который нужно учитывать в оценке здоровья каждого индивида. Этим объясняется то, что «привычки» упоминаются в длинном перечне различных элементов, которые врач-гиппократик должен учесть для выработки своего решения.

Это правило останется важным в эллинистической и римской медицине. Один из двух крупных врачей эллинистического периода Эрасистрат произнесет хвалебное слово привычке. Он расширяет его и подчеркивает значение привычки не только для тела, но и для ума. Как тело атлета тренируется физическими упражнениями, так ум ученого тренируется умственным напряжением:

«Тот, кто не имеет никакой привычки к изысканиям, во время первых упражнений мысли ничего не соображает и блуждает в темноте и сразу же бросает это занятие, потому, что у него появляется чрезмерная усталость мозга. Такие люди изнуряются так же быстро, как те, кто без привычки начинает бегать. Тогда как тот, кто привычен к изысканиям, ощупывая все своей мыслью, которая проникает во множество мест, не бросает исследование и никогда его не прерывает. Я говорю не только о части дня, но даже и обо всей жизни. Совершенно очевидно, что привычка всемогуща во всех наших физических и умственных деяниях».