Судьба и книги Артема Веселого - Гайра Веселая

Не мог Артем Иванович миновать и древнего Мерва, куда мы с ним прибыли с утра и где бродили до полудня по развалинам двухтысячелетнего города. […]

В окрестностях Байрам-Али заглянули в одну колхозную бригаду. Зеленое море хлопчатника, круглоголовые кибитки, шумная детвора плещется в арыке, мужики что-то везут на арбах, запряженными осликами, женщины валяют кошмы, смачивая их арычной водой. […] Здесь, пожалуй, уместно сделать небольшое отступление, и мы забежим вперед на тридцать лет. Где-то в начале шестидесятых годов группа писателей России гостит в Туркмении […]

Приезжали и в древний Мерв. Мне довелось с поэтом Михаилом Дудиным осматривать те же самые места, которые некогда посещал Артем Веселый. Я вспомнил об этом, и Михаил Александрович был приятно удивлен таким «совпадением»…

— А знаешь, ведь это замечательный писатель, революционер, комиссар. Ушел без времени… и не по своей вине.

Значительно позже, уже в семидесятых годах, мы прочитали стихотворение Дудина с подзаголовком «Памяти Артема Веселого».

… Но вернемся в середину тридцатых, в центр Мургабской долины. Времени мало. У гостя истекает срок командировки, пора на вокзал к скорому поезду Москва — Ашхабад.

В вагоне он сожалеет, что не съездили мы в деревню Шортепе к моему другу народному шахиру Ата Салиху. И о Кушке […]

Три дня пролетели, будто три часа, но остался от этой встречи след неизгладимый 18.

Из воспоминаний Николая Любимова

Николай Михайлович Любимов (1912–1992) — в начале 30-х годов молодой литератор, впоследствии известный переводчик Рабле, Сервантеса, Пруста и других европейских писателей. В 1934 году был выслан органами НКВД в Архангельск. Работая в местной газете, Любимов подружился с Глебом Алексеевым, приехавшим на Север в составе бригады писателей. Впоследствии тот познакомил его с Артемом Веселым.

Мне нравятся прозаики и поэты, которые нравятся Воронскому: Сергей Есенин, Алексей Толстой, Сергей Клычков, Всеволод Иванов, Борис Пильняк, Артем Веселый […]

Псевдоним, который взял себе Николай Иванович Кочкуров, — Артем Веселый, — можно было воспринять как горькую его насмешку над самим собой и над его трагической эпопеей «Россия, кровью умытая»… Угрюмец, молчун… Все думает, опустив наголо остриженную голову, какую-то хмурую думу. По виду совсем не писатель. Одевается по-рабочему скромно и просто. Черты лица — в самой своей грубости — благородные, свидетельствующие о том, что он не из охлоса, а из плебса, не из черни, а из народа. Я тогда не знал, что Артем (имя, которое он сам себе дал, к нему приросло: все давным-давно забыли, что во святом крещении он — Николай, и называли его не иначе как «Артем») — сын волжского грузчика, но я сразу почувствовал в нем волжанина с азиатчинкой в крови: на это указывал разрез глаз и непокорное их выражение. Артема легко было себе представить на одном из Стенькиных устругов…

Да, по виду, в отличие от хозяина дома[135], вовсе не писатель. Но только глянешь в строгие, нелгущие его глаза, и сразу скажешь себе, что это — человек необыкновенный, Богом отмеченный, что он наделен каким-то особенным даром и нелегкой судьбой…

1970 г. 19

Михаил ДУДИН

ПЕСНЯ МОИМ КОМИССАРАМ

Памяти Артема ВЕСЕЛОГО

[…] Как же так получается? — ВоемОгласило полярную тьму.Комиссаров моих под конвоемПо этапу ведут в Колыму.

Как же так получается? — ЖаромДо травы растопило снега.Справедливость моих комиссаров —От погибели на два шага.

Как же так получается? — РаноНа рассвете прицельным огнемВ комиссаров стреляют, а ранаОстается на сердце моем.

Остается на сердце народаНеизбывного горя печать.Но хлебнувшая правды природаНе умеет, не может молчать.

Лобовые встречая ударыВ рукопашном открытом бою,Комиссары мои, комиссарыПроглядели погибель свою. […] 20

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В последние 15 лет книг Артема Веселого не издают.

Почему?

«Как вы думаете, почему сейчас не издают „Россию, кровью умытую“?» — такой вопрос, по нашей просьбе, задала своим студентам Галина Григорьевна Кравченко, ныне профессор, преподаватель русской литературы Камчатского университета, в прошлом — аспирантка Ленинградского университета, в 1975 году защитившая кандидатскую диссертацию по творчеству Артема Веселого.

Из ответов студентов:

«Сейчас вообще мало говорят о Первой мировой войне и о войне Гражданской, считая, что этот период не столь значителен в истории нашего государства».

«Наверное, издатели думают, что эта книга сегодня не актуальна; издают любовные романы, занимательные детективы» («такое мнение у многих», — комментирует Галина Григорьевна).

«Не печатают, потому что очень актуальны проблемы, поставленные Артемом Веселым» 1.

Литературный критик Михаил Золотоносов пишет в аналитической статье «В огне броду нет»:

«Фраза, ставшая знаменитой благодаря кинофильму Глеба Панфилова, на самом деле взята из рассказа Артема Веселого „Дикое сердце“ (1924) — одного из самых экспрессивных изображений гражданской войны. Только кто об этом помнит? Судьба и проза Артема Веселого оказались отодвинутыми на второй план, их закрыли литературные феномены 1920–1930-х годов, нынче более модные.

Налицо историческая несправедливость, которая объясняется спецификой культурной парадигмы последнего десятилетия. […]

Пролетарий по происхождению, сын крючника из Самары; тяжелое детство, нужда, изнурительный труд, атмосфера социального низа, в которой не мог не родиться протест и стихийная ненависть к старому миру; членство в партии большевиков с марта 1917 года; работа партийным пропагандистом на фронтах и в газетах; участие в боях с казаками, белочехами, деникинцами — все нынче работает против него…» 2

Подзаголовок статьи: «Заметки к 100-летию писателя Артема Веселого». Насколько нам известно, из центральных газет только «Московские новости» отметили эту дату.

Журналистка Татьяна Сергеева регулярно публикует в «Московской правде» материалы о терроре сталинского времени; с марта 1997 года ведет рубрику «Возвращенные имена», где сообщаются «сведения о реабилитированных жертвах политических репрессий, подвергнутых таковым на территории Москвы с 25 октября (7 ноября) 1917 года».