Королева Виктория - Филипп Александр

Нисколько не сомневаясь в том, что она скоро последует за мужем, Виктория привела в порядок все свои бумаги.

«Нет у меня больше счастья в жизни! Весь мир ничего больше для меня не значит... Оказаться разлученными в разгар весны нашей жизни, увидеть порушенным наш семейный очаг, такой чистый, счастливый и мирный, который только и давал мне силы выполнять столь ненавистные мне обязанности», — писала она из Осборна дяде Леопольду.

Еще больше, чем боль потери, ее угнетала мысль, что она не сможет достойно продолжить ту колоссальную работу, которую столь образцово выполнял принц. Дотошный Альберт интересовался абсолютно всем. В 1859 году, например, он пригласил в Бальморал ученых, и они едва уместились в двух омнибусах, которыми их доставили туда. Как она могла продолжить его дело, если ни в чем не разбиралась! Кстати сказать, муж постоянно напоминал ей об этом. Именно Альберт по утрам одобрял выбор ее платья и шляпки. Именно Альберт диктовал ей все ее речи и письма, которые ей следовало написать. Именно Альберт объяснял ей, какую позу она должна принять перед художником или скульптором, дабы ее изображение дошло до потомков во всем своем величии, восславляя монархию. 21 декабря Мериме поделился с матерью императрицы Евгении дошедшим до него слухом: «В Англии, видимо, опасаются, как бы королева, отличающаяся “повышенной возбудимостью”, как это дипломатично и тактично называют здесь, не потеряла над собой контроль и не наделала бы глупостей. Ведь раньше ее сдерживал принц Альберт, известный своим здравым смыслом. Теперь же нет никого, кто мог бы заменить его».

Виктории казалось, что она вот-вот сойдет с ума. Она потребовала, чтобы Военно-морское артиллерийское училище в Портсмуте прекратило стрельбу из своих пушек, поскольку это было слишком тяжелым испытанием для ее бедных ушей. Она была так погружена в свой траур, что в иные дни даже не могла разговаривать. Целыми часами сидела она в полной прострации в своем кабинете и с бесконечной тоской смотрела застывшим взглядом на проплывавшие за окном тяжелые тучи, даже не видя их. Ветер гнул к земле последние молодые деревца, посаженные Альбертом. Она не могла отмечать Рождество, без ее «обожаемого ангела» этот праздник терял для нее всякий смысл. Даже забавные словечки Беатрисы, которой скоро должно было исполниться четыре года, больше не вызывали у нее улыбки, поскольку рядом не было их «дорогого папы», чтобы восторгаться этим вместе с ней.

Память ее хранила все жесты, все слова принца. Она постоянно возвращалась к ним, дабы исполнять свои обязанности с достойным похвалы усердием. «Его желания, его планы, его мнение по всем вопросам отныне будут для меня законом. Никакая сила в мире не сможет заставить меня отказаться от того, что он решил или пожелал!» — писала она 24 декабря дяде Леопольду, который сообщил ей о своем приезде, он собирался вновь направлять ее в жизни, как делал это, когда она была ребенком.

Но она уже не была той юной и наивной королевой, какой была до замужества, она была матерью девятерых детей, а еще и бабушкой. И это для них она должна была защищать интересы короны, это для них она станет бдительной хранительницей династии. Верной воле Альберта, который тщательно спланировал будущее каждого из своих детей.

Она черпала в своей очерствевшей душе энергию, необходимую для того, чтобы подписывать все эти бесчисленные документы, меморандумы и указы, которые дважды в день складывали ей на стол. Разве принц не любил повторять, что «любое человеческое существо, включая и его жену, способно сделать безгранично много при условии, что приложит к этому усилие»? Депеши поступали от генерал-губернаторов Мальты, Гибралтара, Цейлона, Гонконга, Новой Зеландии, Тасмании, Антильских и Бермудских островов... Ей понадобилось несколько месяцев, чтобы расшифровать и понять созданную Альбертом методику классификации, ведения и хранения различных досье. Ежедневно она писала от пятнадцати до двадцати писем. Иногда по три раза перечитывала она очередной меморандум, чтобы как следует понять его смысл и вникнуть в контекст. Отныне генерал Грей стал исполнять обязанности ее личного секретаря. Кроме того, при ней всегда находились герцогиня Сазерленд и заботливая и внимательная Алиса.

Придворные дамы отвечали на множество писем с соболезнованиями, которые мешками приносили лакеи в черных ливреях. Один старенький пастор писал королеве: «Вы должны помнить, что отныне вашим мужем будет сам Иисус Христос». В своем дневнике Виктория возмущенно записала: «На мой взгляд, это самая настоящая глупость».

О, нет! Альберт не умер! Она ждала его в любой час дня и ночи, и звук чьих бы то ни было шагов за дверью рождал у нее надежду, что это он войдет сейчас к ней. Он не покинул ее. Он просто переместился в другой мир: «Его чистота была слишком велика, а устремления слишком возвышенны для этого бренного мира, преисполненного низости. И лишь теперь его великой душе воздается то, что она заслужила». Она постоянно носила в кармане часы, золотую цепочку или носовой платок Альберта. 1 января она перебрала сделанные ею портретные зарисовки принца и выбрала ту, на которой он был изображен в килте, решив заказать с нее статую.

В Осборн, любимую резиденцию, созданную стараниями ее дорогого супруга и продуманную им до мельчайших деталей, съехались все члены их семьи, которые ходили по дому на цыпочках и разговаривали шепотом. По паркету, словно в молчаливом танце, скользили дамы в черных траурных платьях. Виктория заставляла себя дважды в день выходить на свежий воздух, но ей было трудно гулять пешком, поэтому она передвигалась в своей «роnу-сhаir»[83]. Она больше не садилась за фортепьяно и даже не могла слушать музыку.

Она отказывалась принимать посетителей, кроме самых близких друзей принца из тех, с кем он обычно ходил на охоту. Она встречала их «в кабинете моего дорогого Альберта, в котором все оставалось в том же виде, что и при нем». У генерала Сеймура она спросила, не считает ли он, что причиной неожиданной смерти принца могла стать эта ужасная история с Берти, на чем настаивал доктор Кларк. Но старый приятель Альберта был категоричен: «Никак нет, сударыня!»

29 января приехал Пальмерстон, одетый в светло-серые панталоны и рубашку с голубыми пуговицами, но «очень встревоженный». Поздравляя ее с Новым годом, он пожелал ей не пренебрегать своим здоровьем, «ибо хорошее самочувствие Ее Величества важно не только для ее детей, но и для всех ее подданных, которые без этого не мыслят своего счастья». Они обсудили вопрос о будущем наследного принца, который в эти трудные дни вел себя как истинный джентльмен. Своему престарелому премьер-министру она призналась, что считает сына «милым и серьезным» молодым человеком. Они сошлись во мнении, что его следует как можно быстрее женить. Она сокрушалась в письме к Вики, что принц Уэльский слишком похож на нее «и в мужском варианте это оказалось еще хуже». Дабы избежать ссор с сыном и упреков в его адрес, Пальмерстон посоветовал ей отправить Берти в длительное путешествие. Виктория в знак согласия кивнула головой и сцепила под грудью, на своем монашеском платье, пухлые ручки с унизанными перстнями пальцами.