Когда отступит тьма - Майкл Прескотт

Магиннис нахмурилась.

— Не нравится мне это, Бен. Вы будете один.

Коннор и сам был не в восторге от этой идеи, тем более что он боялся темных, тесных мест, но обсуждать это не было времени.

— Идите, — приказал он.

Магиннис хотела добавить еще что-то, но с заметным усилием сдержалась. И, поводя фонариком, пошла с Вуделлом в том направлении, куда указывала стрела.

Коннор быстро зашагал по темному туннелю в противоположную сторону.

Роберт достал из шкафчика глиняную банку с жидкостью и корзинку. Руки его сильно дрожали, и, пока он шел к столу, жидкость расплескивалась.

— Им не остановить меня, — настойчиво бормотал он себе под нос. — Не остановить, не остановить, я скоро освобожусь от них, я буду свободен.

Эрика почувствовала, как на блузку ей плеснула холодная жидкость, потом еще раз, еще. Роберт окроплял ее водой, наверняка взятой из лесного родника. Очищал перед закланием.

С плеском воды мешалось постукивание сухих зерен. Ячменных, из корзинки.

То были символы древней религии — зерно и вода, плоть и кровь живой земли. Эрика взглянула на брата и на миг перестала быть женщиной конца двадцатого века; она была девушкой времен Агамемнона, распростертой на алтаре, застывшей в ожидании смерти, а над ней склонялся жрец в ритуальной маске, освещенный светом пламени под известняковой крышей.

Из корзинки высыпались последние зерна. Из банки стекли последние капли.

Роберт хотел отставить банку, но впопыхах выронил. Банка разлетелась фонтаном керамических осколков, напоминающих цветочные лепестки. Он как будто не заметил этого.

— Не остановить, — проскулил Роберт.

Он запустил руку в корзинку, вынул ее, и Эрика увидела бронзовый блеск ножа.

Она попыталась заговорить, но во рту у нее пересохло, горло перехватило, и оттуда не могло выйти ни слова.

Нож, мерцая, устремился к ней, и она была уверена, что это ее последний миг, — но лезвие лишь отхватило несколько прядей волос. Роберт положил их на раскрытую ладонь.

Тяжело дыша, со струящимся из-под маски потом он поднес отрезанные волосы к фитилю лампы.

Эрика отдаленно вспомнила, что предание волос жертвы огню тоже является частью древних обрядов, однако не могла припомнить ее смысла.

Она знала только, что это предпоследняя стадия ритуала. За ней должна последовать смерть.

Запястья медленно задвигались под ее спиной, затерлись о завязанный узлом шарф. Она изогнулась на столе. Надо сражаться, что-то делать, выиграть время, хотя бы несколько секунд. Но не могла найти сил.

Роберт повернулся к ней. Она увидела бычью морду, увенчанную рогами.

Эрика ждала, сила воли ее совершенно иссякла.

Левая рука Роберта потянулась к ней. Грубые кончики пальцев, твердые как камень, сжали ее лицо. Она застонала.

И медленно, с трепетной осторожностью, Роберт запрокинул ей голову, чтобы открыть для ножа горло.

Коридор был длинным, прямым, и Коннор шел быстро, замедляя шаг лишь для того, чтобы обходить сталагмиты и подернутые пленкой лужи, кишащие какой-то своей жизнью. В пещерах было теплее, чем наверху, и он взмок от пота.

На каждом перекрестке он освещал фонариком стены, ища очередную стрелу, и не находил.

Коннор уже готов был решить, что Эрика пошла в другую сторону и он просто теряет время, как вдруг увидел красное пятно, более яркое, чем ржавчина, в нескольких ярдах впереди на стене.

То была стрела, нарисованная на углу бокового хода, указывающая в ту же сторону, что и первая.

Он вгляделся в глубь длинного коридора и смутно рассмотрел вдали отсвет лампы. Он шел из другого коридора или какого-то грота.

Коннор схватил рацию и, убавив громкость, шепотом заговорил:

— Магиннис? Слышите меня? Марджи?

Ответом было только потрескивание.

Сигналы рации блокировали толстые каменные стены.

Возвращаться и искать Магиннис с Вуделлом времени не было. Приходилось действовать одному.

«Хотите быть героем, — спросила его Магиннис, — или спуститься с компанией в эту чертову дыру?»

Он не хотел быть героем. Но выбора у него, похоже, не было.

Коннор выключил фонарик и сунул его в карман, полагаясь на янтарный отсвет как на ориентир. Взял обеими руками револьвер и пошел по коридору, молясь, чтобы не опоздать.

Наконец наступила последняя стадия, кульминационный пункт ритуала, и страх Роберта внезапно улетучился.

Он одержал верх. Мстительницы, преследовательницы, эринии, фурии Матери уже не могли его остановить.

Наконец он будет избавлен от причиняемых ими жутких страданий. Они хотели крови и получат ее, но не его кровь, а Эрики.

И когда ее артериальная кровь захлещет в чашу из-под его ножа, он окунет туда руки и получит прощение.

Он очистится — душой и телом, — избавится от скверны, от миазмов, и никакой туман, никакая мерзость не будут окружать его.

Роберта охватила звенящая эйфория. Торжество пело в его сердце. Он произнес из-под маски единственное слово:

— Мойра.

Он всю жизнь провел в рабстве у этого слова и его смысла. Он хорошо его знал. Не испытывал к нему ни любви, ни ненависти. Мойра была для него тем же, что логос[13], мировой порядок для святого Иоанна, что карма для тех, кто пытался проникнуть в ее тайны.

Это слово и обозначаемое им понятие придумали греки. Они понимали, как тесно переплетаются между собой судьба и справедливость, справедливость и смерть. Подобно Ахаву они проникли сквозь тонкий покров очевидного и узрели скрытый космический смысл.

Неизбежность. Вот что, в сущности, представляет собой мойра. Не больше и не меньше. Вселенная опутана сетью неизбежности, все заключено в эти тугие, непроницаемые тенета.

Не существует никакой свободы. Не существует выбора. Невозможно бороться с судьбой. Справедливости нельзя избежать. И смерти…

Избежать смерти тоже нельзя. Никому.

Даже боги смирялись с неизбежностью. Никто из людей не мог ей противостоять. Ни мистер Фернелл. Ни Шерри Уилкотт. Ни Эрика. Ни он сам.

Ничто из этого — здесь и сейчас — не было избрано. Нож и очистительная вода, ячмень и венок из травы, оцепеневшая на столе Эрика… все это было предопределено, у него просто хватило ума понять, что должно быть сделано, и делать это без жалоб.

Роберт посмотрел сквозь прорези в маске на беспомощную Эрику.

Чему быть, того не миновать.

Пора.

Нож поднялся, бронзовое лезвие заблистало — и отразило на своей зеркальной поверхности человека.

Смутно видимый силуэт у входа в зал.

Коннора.

С воплем ярости и отчаяния Роберт выпустил Эрику и повернулся, выхватил левой рукой из-за пояса револьвер охотницы и выстрелил шесть раз, израсходовав все патроны.