Падение царского режима. Том 2 - Павел Щёголев

Щегловитов. — Прежде всего, министерство юстиции, по крайней мере в моем лице выступало в первой государственной думе с заявлением, которое коротко может быть выражено, в смысле своего содержания, так: нужно, прежде всего, заботиться об устройстве местного суда. Никаких свобод не касались, о них не могло быть и речи, ибо не было тех органов на местах, которые были бы ближайшими хранителями всех народных свобод. Вот что было заявлено, и это для меня представлялось совершенно непреложным положением.

Председатель. — Это — мысль о некотором распространении суда. Но в тех областях, в которых суд уже существовал, какие меры принимались, чтобы поддержать его на высоте Уставов 1864 года, а не свести его, наоборот, с этой высоты, даже в тех случаях, когда он на этой высоте оставался?

Щегловитов. — В этом отношении какие же меры могли приниматься? — только подбор личного состава…

Председатель. — Какой же был критерий в подборе личного состава?

Щегловитов. — В подборе личного состава критерий был один — подбирать людей более твердых, более монархически настроенных, которые являлись бы хранителями того строя, который тогда существовал.

Председатель. — Но мне кажется, твердость монархических начал и охранение строя, это — задача политики, между тем, задача судьи должна быть определена, как охранение законности. — Не правда ли?

Щегловитов. — Несомненно.

Председатель. — Так что критерий при выборе судей был, как вы говорите, — твердость, монархическое настроение и охранение строя… Ведь вы не раз выступали в государственной думе, как в первой, так и второй и в последующих. И что же, во время этих выступлений ваше внимание обращалось на необходимость не делать в своих речах утверждений, расходящихся с истиной?

Щегловитов. — Само собой разумеется.

Председатель. — Вы не помните случаев, когда бы ваши выступления не соответствовали таким заданиям, т.-е. когда ваши речи противоречили бы действительности? Позвольте вам поставить конкретный вопрос: вы помните вашу речь относительно перевода черниговского прокурора Ющенко?

Щегловитов. — Насколько помнится, я вероятно сказал, что нелады с губернатором были причиной этому…

Председатель. — Нас интересует не вопрос о неладах с губернатором, а ваши объяснения по вопросу о том, насколько этот перевод черниговского прокурора Ющенко был вынужден и насколько он зависел от доброй воли самого прокурора. Вы не помните этого вашего выступления?

Щегловитов. — Нет.

Завадский. — Насколько мне припоминается стенограмма вашей речи, вы утверждали, что сам Ющенко желал перевода в Харьков, но ему можно было предоставить пост товарища прокурора палаты, а вы предоставили пост товарища прокурора суда, т.-е. понизили его, хотя и дали желательный ему город: по крайней мере, так в отчете государственной думы была изложена ваша речь…

Щегловитов. — Если это было изложено так, то я должен сказать, что это не совсем верно…

Завадский. — Может быть, вы тогда скажете, как было в действительности, — почему он был переведен?

Щегловитов. — Он был переведен вследствие письма губернатора Маклакова, который указывал на совершенную для него невозможность действий после того, как (кажется, в заседании одного из губернских присутствий, в котором участвовал прокурор в качестве члена) вышло между ними разногласие: прокурор суда был против мнения, которое отстаивал губернатор. Затем дело было решено, кажется, согласно мнению прокурора, и прокурор всюду в городе об этом рассказывал, что чрезвычайно дискредитировало, по заявлению губернатора, его положение и делало это положение крайне затруднительным… При этом он ссылался на то, что это уже не первый случай такого рода выступлений со стороны прокурора против губернатора, и просил меня возможно скорее устранить Ющенко из Чернигова. Вот, собственно говоря, насколько мне помнится, тот повод, который послужил основанием для моих думских объяснений. Но я не позволил бы себе утверждать перед Комиссией, что перевод в Харьков был сделан согласно желанию Ющенко…

Завадский. — Значит, вы считали вполне достаточным основанием для этого перевода разногласие между прокурором и губернатором; в случае такого разногласия, прокурор был уже немыслим в качестве такового?

Щегловитов. — Нет, дело было в том, что он разъезжал по городу и рассказывал разным лицам, что он одержал верх над губернатором.

Завадский. — Чем же это доказано, кроме голословного заявления Маклакова?

Щегловитов. — Это не отвергалось и самим Ющенко, что он держится отрицательного отношения к Маклакову.

Завадский. — Значит, Ющенко сам признавал, что он высказывал отрицательное отношение?

Щегловитов. — Да, вообще, что он относился отрицательно…

Завадский. — И это вы признавали недопустимым?

Щегловитов. — Во всяком случае, на мой взгляд, чрезвычайно трудное создается положение, когда между губернатором и прокурором происходят серьезные нелады.

Завадский. — Независимо от того, кто из них нарушал и кто не нарушал закон?

Щегловитов. — Насколько помнится, прокурор не оказался до такой степени прав, чтобы можно было утверждать виновность губернатора…

Завадский. — Значит, вы считали по существу прокурора неправым?

Щегловитов. — Не в такой степени правым, чтобы я мог его горячо защищать.

Завадский. — Но от горячей защиты до смещения на низшую должность — расстояние большое.

Щегловитов. — Это объяснялось тем, что подходящих вакансий в это время не было, и пришлось тогда прибегнуть к этой мере, при чем впоследствии это было исправлено.

Завадский. — Ведь к чинам судебного ведомства, даже не пользующимся несменяемостью, так называемый 3-й пункт (сомнительный вообще) неприменим. Они не могут быть смещаемы в порядке дисциплинарного производства.[*] В законе об Учреждении судебных установлений указывается порядок дисциплинарного производства, в результате которого министр может сместить прокурора. Мне интересно знать, почему вы не считали нужным сообразоваться с этим порядком (т.-е. истребование письменных заявлений, конкретизирование факта, чтобы обвиняющий чин администрации сказал: вот такой-то факт, в том-то нарушение закона со стороны прокурора; а чтобы прокурор, со своей стороны, возражал…)? По крайней мере, в делах министра юстиции теперь ничего Комиссией не найдено…

Щегловитов. — Дисциплинарного производства не было.

Завадский. — Вы считали возможным применять пункт 3-й?

Щегловитов. — Т.-е. не пункт 3-й был здесь применен; мне казалось, что это мое постановление вытекает из общих полномочий министра юстиции по учреждению судебных установлений…

Председатель. — Из каких полномочий?

Щегловитов. — Ведь лица, пользующиеся несменяемостью, они точно перечислены в статье 243 Учр., а следовательно все остальные — сменяемы.

Завадский. — Итак, смещение на низшую должность указано в качестве дисциплинарного наказания для лиц, которые вообще служат в судебном ведомстве. Следовательно, Ющенко, когда он был назначен из прокуроров в товарищи прокурора харьковского суда, фактически был смещен, и, таким образом, это было дисциплинарное наказание?

Щегловитов. — Мне помнится, практика министерства была такая и до моего назначения.

Завадский. — Значит, и до вас так делалось?

Председатель. — Позвольте мне вернуться к основному вопросу. Может быть, потому, что я не привык к подобного рода течению мыслей, я не могу их понять. Когда я вас спросил о том, что было написано на знамени вашего министерства, вы сказали: «Поддержание суда на той высоте, которая требуется Уставами 1864 года». — А затем, когда я вас спросил, какой критерий у вас был при назначении судей, вы сказали: «Твердость монархических начал и охранение существующего строя»… Я хотел бы примирить эти два начала. Вы выбирали по критерию твердости, а идея Уставов, это — «правда и милость». Вы выбирали людей по преданности монархическим началам и по их годности охранять существующий строй, — между тем, на знамени судебных уставов написано: «законность». Как это примирить?

Щегловитов. — Мне кажется, в понятие законности входит идея охранения существующего порядка.

Председатель. — Но вы все-таки согласитесь, что это не две тождественные идеи: ведь мыслимы же такие защитники монархических начал и такие защитники существующего строя, которые нарушают закон? — а тогда, лицо и ведомство, стоящее на точке зрения Уставов 1864 года, защищают закон и идут против носителей монархического начала и против охранителей существующего строя. Таким образом, по собственному вашему признанию, вы вводили в принцип вашего ведомства, как безусловное, такое начало, которое может не совпадать с законностью.