Возмездие - Василий Ардаматский

ЧАСТЬ 4

ВОЗМЕЗДИЕ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Фомичев готовился к поездке по стране. Он занимался этим настолько серьезно, что это создавало для чекистов немалые трудности. Вдруг он начинал капризничать по поводу маршрута и требовал включения в него новых городов. Ему легко было назвать какой-нибудь новый город, а для чекистов это означало новые бессонные ночи и дни тяжелого труда. Естественно, что во время своей поездки Фомичев с настоящим савинковским подпольем встречаться не должен. Главными подпольщиками для него становились местные чекисты, которые должны были играть роли настоящих савинковцев, к тому времени или сидевших в тюрьме, или находившихся под их полным контролем. Однако было решено: если возникнет острая необходимость, в каждом из городов, где будет Фомичев, он может встретиться и с настоящими савинковцами, находящимися в руках чекистов.

Подготовка на местах к приезду Фомичева была делом сложным и очень ответственным. Ведь заранее было решено, что после этой инспекционной поездки он будет выпущен за границу, и конечно же он отправится с докладом к Савинкову. Этот его доклад становился одним из решающих условий успеха всей операции. Но не так-то просто было в короткий срок подготовить к встрече с Фомичевым брянских, орловских и ростовских чекистов. В этой подготовке происходило всякое, и смешное в том числе. В Брянске в последнюю минуту оперуполномоченный наотрез отказался общаться с Фомичевым в качестве руководителя местной организации НСЗРиС, он заявил, что считает несовместимым называться большевиком и произносить те слова, которые должен услышать от него Фомичев. Доложили об этом Дзержинскому. Феликс Эдмундович от души посмеялся и сказал:

— Придется этого сверхправоверного товарища заменить. Конечно, приказать ему можно, но он нам такое сыграет, что с Фомичевым случится удар…

Из Орла пришло известие, что чекист, отлично подготовившийся к исполнению роли савинковца, на котором фактически держалась вся игра, погиб в перестрелке с бандитами, и орловцы просили дать им неделю на подготовку нового исполнителя этой роли. Им дали три дня… Долго не ладилось дело и в Ростове…

Поезд в Брянск отходил в пять часов. Днем Шешеня сам съездил за свояком в Царицыно. По дороге сообщил ему, что Новицкий пожелал дать прощальный обед.

— С чего бы это? — насторожился Фомичев. Он вообще последние дни нервничал. У него вдруг возникало безотчетное недоверие к окружавшим его здесь людям. Ему стало казаться, например, что Шешеня хочет от него избавиться, чтобы не делить с ним славу, связанную с присоединением к союзу «ЛД». Он насторожился и сейчас…

— Что будет на третье? Цианистый калий? — невесело рассмеялся он, глядя в глаза свояку.

Шешеня его намека не понял, он сказал:

— Я догадываюсь, зачем Новицкому этот обед. Они, в «ЛД», видят, что ты начал ставить на ноги нашу организацию, и хотят на всякий случай выказать тебе свое расположение. Я прошу тебя — держись с ним сухо, холодно, дай ему понять, что мы сами с усами. Надоело мне слышать от них — «уровень не тот, полномочия не те».

— Ладно, есть у меня одна мыслишка… — сказал Фомичев.

Мыслишка его свелась к тому, что, когда они с Шешеней приехали в ресторан «Аврора» на Петровских линиях, Фомичев, надменно поздоровавшись с Новицким, вдруг сказал:

— Я должен предупредить вас, что совершенно сыт и меня пугает сама мысль сесть за накрытый стол. Как говорится, мы пришли к хозяйке, а не к ее пирогу.

— Высокий протокольный язык в таких случаях именно хозяйку в виду и имеет, — только улыбнулся Новицкий. — Прошу вас, Иван Терентьевич…

Разговаривая с Фомичевым, Новицкий делал вид, что не замечает Шешени. Так тот и остался один в вестибюле ресторана. А Новицкий с Фомичевым поднялись на второй этаж и вошли в небольшой кабинет. Навстречу им ринулся официант, который «стелился» перед Новицким и величал его по имени и отчеству.

— Ну, видите, Иван Терентьевич? Стол не накрыт. Мы попросим только кофе, это и будет обедом двух договаривающихся сторон, — сказал Новицкий.

— Прикажете коньячку? — спросил официант.

— Как, Иван Терентьевич? Я думаю, по рюмочке не помешает. Дайте маленький графинчик…

План Фомичева — провести небрежный разговор, стоя и поглядывая на часы, — не осуществился. Пришлось сесть к столу, взять из золотого портсигара Новицкого дорогую папиросу и, прикурив от его спички, сказать «спасибо». А потом уж он спохватился, вспомнил совет Шешени и снова принял надменный вид.

Он оказался совершенно неподготовленным к тому острому и очень важному разговору, который обрушил на него Пузицкий.

Пока они ждали кофе и коньяк, они говорили о том о сем, даже погоду обсудили, но, как только официант все подал и вышел, Новицкий невесело сказал:

— Начнем наш обед… — Он отодвинул от себя кофе и продолжал: — У нас погибли еще две пятерки. В одной из них был племянник нашего лидера. Чаша нашего терпения переполнена. Мы отправляем Андрея Павловича Мухина в последнюю поездку к Савинкову. Еще раз повторяю: в последнюю. Вы едете инспектировать свои организации. Это ваше дело, конечно, но вряд ли вы найдете там что-либо равнозначное силе и возможности нашей «ЛД». — Новицкий плотно стиснул тонкие губы и, приглаживая ладонью свои рыжие волосы, тихо воскликнул: — Нужно же уметь так запутать простейшее дело объединения сил!

— Этого уменья вам, господин Новицкий, не занимать, — сдержанно сказал Фомичев. — Не мы, а вы выдумали всякие проблемы вроде отрицания иностранной помощи. На месяцы из-за этой проблемы затормозили развитие наших связей, а теперь исправно сотрудничаете с польским генштабом.

— Последнее свидетельствует только о том, на какие большие уступки мы пошли, — спокойно ответил Новицкий и спросил: — А где ваша трижды обещанная политическая консультация на уровне господина Савинкова? Где помощь в организационном руководстве? Ваша тактика затяжек нам стоит крови! Повторяю: мы делаем последний шаг — в Париж снова едет Мухин, и на этом мы свои усилия прекращаем!

Фомичев не ожидал такого поворота событий и бормотал что-то об ограниченности своих полномочий и своей ответственности. А мозг сверлила мысль: может быть, ему не следует отвлекаться от главного и тратить время на эту поездку по стране? Надо ехать вместе с Мухиным в Париж — ведь если все решится там без него, он окажется за бортом.

Пузицкий, играющий роль Новицкого, знает, что Фомичев думает сейчас именно об этом. Он говорит:

— Мы одобрительно относимся к вашей нынешней поездке. У членов нашего ЦК о вас сложилось впечатление как о человеке дела. Мы не знаем, кого еще пришлет сюда господин Савинков, но, если он будет посылать сюда таких любителей приключений, как полковник Павловский, наше общее дело с места не стронется. Вы не будете возражать, если мы добьемся включения вашей кандидатуры в любой руководящий центр, когда он будет, наконец, образован под эгидой господина Савинкова?

— Чего же мне возражать? — сухо сказал Фомичев.

— Последнее: вы едете как ревизор. Мы вас очень просим — окажитесь не традиционным русским ревизором, у которого зрение зависело от размера взятки губернатора. Понимаете меня? — Новицкий пытливо заглядывает в глаза Фомичеву и ждет его ответа.

Фомичев молчит. Последняя просьба Новицкого, по существу, оскорбительна. Иван Терентьевич помнит, что перед ним не кто-нибудь, а второй человек в руководстве «ЛД», который минутой раньше высказал ему большое уважение и большое доверие.

— Я взяточником никогда еще не был, — с достоинством, но несколько наивно заявляет он.

Шешеня терпеливо дожидался свояка в вестибюле ресторана. Новицкий снова не заметил его, попрощался с одним Фомичевым и уехал…

До поезда оставалось около двух часов, и они пешком отправились на вокзал. Фомичев ждал, что встревоженный свояк начнет у него выпытывать о разговоре с Новицким, и ему нужно было время, чтобы придумать какую-нибудь утешительную неправду. Но Шешеня ни о чем его не спрашивал, и довольно долго они шли молча.

— Может, ты ждешь, что я на коленях стану умолять тебя рассказать? — наконец спросил Шешеня. — Не дождешься.

— А кто тебе внушил мысль, что я должен перед тобой отчитываться? — в свою очередь спросил Фомичев…

Все шло по плану — они должны были, расставаясь, поссориться и Фомичев должен уехать раздраженный, встревоженный и, значит, внутренне не собранный…

В купе вагона, кроме Фомичева, оказалось еще два пассажира: аккуратненький старичок в железнодорожной форме и сотрудник ГПУ Стариков, игравший роль нэпмана средней руки, возвращающегося в Брянск из Москвы, где он закупал товар. Все попытки нэпмана втянуть Фомичева в дорожный разговор ни к чему не привели — Фомичев довольно невежливо отмалчивался, лег на полку и демонстративно повернулся лицом к стене. Тогда нэпман вынул из чемодана бутылку водки, жареную курицу и переключился на чистенького старичка…