Восхождение царицы - Маргарет Джордж

села на низенький табурет рядом с моей кроватью и тихо заиграла на флейте, как делала дома.

– Ты довольна, что приехала сюда? – спросила она.

– Пожалуй, да, – ответила я, хотя настоящей уверенности у меня не было.

Я с нетерпением ждала прибытия двух других кораблей с моей свитой: казалось, что знакомое окружение придаст мне уверенности. Больше всего сейчас недоставало Мардиана, хотя я прекрасно понимала, что уж он-то приплыть не может.

– Мне очень хочется посмотреть Рим, – сказала Хармиона. – Я просто умираю от любопытства.

– Почему бы и нет? – ответила я. – Мы можем отправиться завтра.

– Я хочу посмотреть Рим, а не показаться Риму, – усмехнулась она. – При твоем появлении отовсюду будут стекаться любопытные толпы – каждому охота взглянуть на знаменитую царицу Египта. Боюсь, в такой суете мы мало что увидим.

– А мы пойдем под видом римских матрон, – предложила я.

– Которые не говорят по-латыни? – Хармиона рассмеялась. – Мне понравилось, как изменилось лицо Цезаря при известии, что ты понимаешь этот язык. Правда, тут ты несколько преувеличила.

– Верно. Но ко времени нашего отъезда я выучу латынь в совершенстве. – Таково было мое твердое решение. – И даже сейчас я в состоянии объясниться при необходимости. В конце концов, от нас требуется немного: задавать простейшие вопросы и отпускать элементарные реплики – «отличный день», «прекрасное вино» и так далее. Ну давай попробуем! Давай завтра отправимся на Форум! И в Большой цирк. Представляешь, как я удивлю римлян на пиру, если буду знать их город! Нет ничего лучше, чем открывать неизвестное. Ты раздобудешь нам одежду…

На следующее утро от виллы отправились в город богато изукрашенные носилки. Там возлежали две степенные матроны, чьи лица были скрыты вуалями. Нам с Хармионой стоило немалых трудов облачиться в незнакомые одеяния: длинные стóлы со множеством складок по подолу и широчайшие паллы, в которые мы задрапировались так, что не выбивалось и пряди волос.

– Мне кажется, – заметила Хармиона, – что основное назначение римской одежды – скрывать все телесные особенности.

Я хихикнула.

– Да. На виду лишь лицо, кисти рук и ступни.

– Может, они не любят свое тело? – задумалась она.

– Очевидно, – сказала я, дивясь. Что это за общество, где носят такие одежды? Они не только неудобные, но и некрасивые. – Римляне, по слухам, стесняются всего, что относится к естественным функциям организма.

«За исключением Цезаря, – подумала я. – Он во многих отношениях отличается от сограждан».

Носилки покинули территорию виллы и двинулись к реке. Тибр оказался неширокой рекой, вода в нем приятного зеленого цвета. Я увидела причалы, где пришвартованы торговые суда, склады и торговые ряды вдоль берега. Там мы задерживаться не стали, поскольку портовые запахи отнюдь не манили к себе. С нашего берега, где простирались поля, мы смотрели на город по ту сторону реки.

Он представлял собой беспорядочное скопление строений всех видов и размеров. То здесь, то там высились холмы, которые я попыталась сосчитать. Вроде бы их должно быть семь, но мне удалось насчитать лишь пять. День выдался жаркий и влажный, воздух над городом слегка мерцал, однако это не украшало вид.

«Но ты вспоминаешь Александрию, – напомнила я себе, – а она считается самым красивым городом в мире. Вынося суждение, нужно быть объективной, а не сравнивать все с родным городом».

Мы продолжили путь вдоль берега, потом приблизились к мосту через реку, что вел к островку в ее середине. Я знала, что там находится больница, посвященная Асклепию. Мы перебрались на остров, а потом, по следующему мосту, вышли на другой берег.

И в тот же миг все переменилось: мы оказались в настоящем муравейнике, в толпе орущих, толкающихся и беспорядочно снующих по тесным улочкам людей. Мое внимание привлекла строительная площадка с уже заложенным мощным фундаментом.

– Что это? – спросила я одного из носильщиков, к счастью говорившего по-гречески.

– Новый театр, который задумал возвести Цезарь, – сказал он. – Это будет второй каменный театр. Цезарь хочет перещеголять Помпея, построившего первый недалеко отсюда.

Потом мы резко повернули направо, и снова все изменилось. Теперь нам с трудом удавалось пробираться через огромный рынок, где торговали цветами и фруктами. Над ним висел громкий гул голосов – столь же резкий, как смешанные запахи роз, полевых маков, лука и чеснока. Складывалось впечатление, что продавцы и покупатели жестикулируют и галдят одновременно, без всякого смысла.

Потом мое внимание привлекла корзинка с незнакомыми фруктами, темно-зелеными и светло-зелеными вперемешку.

– Что это? – спросила я. – Хочу попробовать.

Носильщики поставили носилки, и я оказалась в самом центре шумной толпы, тщательно прикрыв лицо паллой.

Едва зная язык, я улавливала лишь обрывки звучавших вокруг фраз, по большей части – обычные рыночные разговоры. Люди торговались, расхваливали свой товар, жаловались на дороговизну. Но время от времени я слышала слова «Цезарь» и «Клеопатра». Что говорят о нас простые люди?

Носильщик вернулся с пригоршней фруктов. Оказалось, что это оливки, но крупнее и другого цвета, чем я видела раньше.

– Мы называем их черными и белыми оливками, ваше величество, – сказал носильщик. – Они растут поблизости, в области Пицен.

– Благословен Пицен, одаренный такими сокровищами вкуса! – пробормотала я, вгрызаясь в оливку. Сочностью своей она не уступала винограду – особенная, с ярко выраженным послевкусием.

Выбравшись с рынка, мы оказались на широкой дороге. Она сворачивала налево у основания холма, вершину которого венчали несколько храмов. Может быть, это и есть Капитолий? Если так, храмы на его вершине – одни из самых почитаемых в Риме, ибо в них находятся древние изваяния покровителей города. Неожиданно дорога вывела нас к ровной широкой площадке, где посреди строений расхаживали люди.

– Римский Форум, – объявил носильщик.

Вот оно, сердце Рима. Прямо скажем, спланирован он плохо – словно ребенок решил сложить нечто из кубиков, но места на столе оказалось слишком мало. Здания жались одно к другому, храмы, крытые портики, статуи выглядели так, словно их поставили здесь случайно, без какого-либо четкого замысла. Отдельные строения были красивы, но впечатления целостности и гармонии не производили.

Правда, такими видел мир и самих римлян – неуклюжими, невоспитанными, попирающими красоту и не способными оценить гармонию.

«А ведь они, наверное, находят весь этот хаос привлекательным, – подумалось мне. – Бедные римляне».

Мое внимание привлек ступенчатый помост, украшенный ощетинившимися, словно морды вепрей, носовыми частями боевых кораблей – рострами. Наверное, это и есть знаменитая ростра – трибуна, где выступают политики, поддерживаемые наглядными свидетельствами военной мощи Рима. Как тонко!

Сбоку находилось здание, привлекающее внимание своей простотой – словно коробка, поставленная на попа.

– Что это? – спросила я носильщика, должно быть уже уставшего отвечать на мои вопросы.

– Курия, моя госпожа, – сказал