Отступник - Джим Батчер

Перевертыш оправился, снова изменившись. С, казалось бы, обычным усилием он наклонился и оторвал часть уступа скалы размером с бордюрный камень. Он бросил его в меня, и триста или четыреста фунтов понеслись ко мне, словно мяч высшей лиги.

Я бросился в сторону, замедленный опустошением, но достаточно быстро, чтобы убраться с его пути, и собрал мою волю. На этот раз серебристо-белые полосы огня души заплясали и засверкали вокруг моей правой руки. Я упал на землю, слишком устав, чтобы подняться, и заскрежетал зубами в решимости, пока заряжал для удара, так или иначе, в последний раз.

Дыхания на крик у меня не хватило, но я мог рычать.

— А это, — сплюнул я, — за Кирби, сукин ты сын, — я освободил свою волю и закричал: — Laqueus!

Путы чистой, сверкающей и блестящей энергии с огнем души, вылетели к перевертышу. Он попытался отклониться от них, но было ясно, что он не ожидал от меня турбозаряженного заклинания. Защита нааглошии едва замедлила его, и путы трижды обвились вокруг его горла и сильно затянулись.

Заряд перевертыша споткнулся, и он пошатнулся, его завеса постепенно расползалась. Он начал исступленно менять форму, стараясь ослабить сверхъестественную удавку — и упал. В глазах у меня плыло и темнело, но я поддерживал свою волю на нем, затягивая петлю все сильнее и сильнее.

Он брыкался и бурно отбивался — а затем сменил тактику. Он отчаянно припал к земле, растопырив лапы, и провел ими круг, вырезая борозду на камне. Он коснулся круга своей волей, и я почувствовал, как поднялась эта простая магическая конструкция и отрезала удушающее заклятие от источника ее энергии: меня. Серебряные путы померкли и исчезли.

Я лежал на земле, едва способный поднять свою голову. Я взглянул на хижину, безопасность, которую она предоставляла — была всего в сорока футах от меня. Все равно что в сорока милях.

Нааглошии скользнул лапами вдоль меха вокруг его горла и издал удовлетворенный рык. Затем его взгляд переместился на меня. Рот расплылся в плотоядной ухмылке. Он вышел из круга и начал приближаться.

Кровавый и впечатляющий беспорядок близился.

Глава 45

Нааглошии подошел ко мне и остановился, улыбаясь, в то время как его нечеловеческие черты изменялись и деформировались с чего-то животного на что-то почти человеческое. Так было проще говорить.

— Это было крайне жалко, — пробормотал он. — Кто подарил тебе жизненный огонь, маленький смертный?

— Сомневаюсь, что ты знаешь его, — ответил я. Это было попыткой заговорить, но я не предъявлял жизни строгих требований, как рефлективно хитрая задница. — Он бы уничтожил тебя.

Перевертыш улыбнулся шире.

— Нахожу это удивительным, что ты смог вызывать именно эти огни создания — и все же ты не обладаешь верой, чтобы использовать их.

— Блин-тарарам, — пробормотал я. — Я устал от садистских тупиц вроде тебя.

Он наклонил голову, праздно проведя когтями по камню, заострив их.

— Ох?

— Ты любишь смотреть, как кто-нибудь болтается на крючке, — сказал я. — Это возбуждает тебя. А умру я, и развлечению конец. Так что ты хочешь растянуть удовольствие при помощи разговора.

— Ты так страстно желаешь уйти из жизни, смертный? — промурлыкал нааглошии.

— Если альтернатива этому болтаться здесь с тобой, то черт возьми, хочу, — ответил я. — Заканчивай с этим или убирайся.

Его когти полоснули безупречным волнистым движением, и мое лицо внезапно загорелось огнем. Достаточно больно, чтобы закричать. Я скрючился, схватившись за правую сторону своего лица, и почувствовал как стиснулись мои зубы.

— Как пожелаешь, — сказал нааглошии. Он наклонился ближе. — Но позволь мне оставить тебя с одной мыслью, маленький призывающий духов. Ты думаешь, что победил, выхватив фага из моих рук. Но он был для меня игрушкой больше, чем на день, и ничего не оставил позади. У тебя не хватит слов описать того, что я с ним делал. — Я практически мог слышать как он улыбнулся шире. — Это голод. Безумие с голодом. И я чувствую юную призывающую внутри хогана,[18] — промурлыкал он. — Я подумываю над тем, чтобы бросить его внутрь, прежде чем ты будешь так добр спасти их обоих. Подумай об этом по пути к вечности.

Даже сквозь страх и боль, мой желудок скрутило в ледяной узел.

О Боже.

Молли.

Видеть правым глазом я не мог, и ничего кроме боли не чувствовал. Я повернул голову вправо, так, чтобы мой левый глаз сфокусировался на нааглошии, склонившимся ко мне, его длинные пальцы с кончиками когтей, покрытыми кроваво-черным, подергивались в почти сексуальном предвкушении.

Я не знал насылал ли кто-нибудь смертное проклятие, усиленное огнем души. Я не знал, значит ли, что используя свою душу в качестве топлива для последнего сожжения, я никогда не попаду туда, куда отправляются души, окончив свой жизненный путь. Я знал только, что вне зависимости от того, что произойдет, боль не будет слишком долгой, и все чего я хотел — стереть улыбку с лица перевертыша, прежде чем умереть.

Я не был уверен, насколько дерзко можно выглядеть, смотря одним глазом, но я делал все возможное, несмотря на то, что я готовил взрыв, который выжег бы жизнь из моего тела, как только я высвободил бы его.

Потом появилась пятно света, и что-то пронеслось вдоль спины нааглошии. Он напрягся и издал удивленный рык, резко развернувшись ко мне спиной и уставился на источник света. И я увидел длинную неглубокую рану на его спине, тянущуюся через его сгорбленные плечи, сделанную аккуратно и ровно, словно скальпелем.

Или канцелярским ножом.

Тук-тук закружил в воздухе, обхватив окровавленный нож словно копье. Он поднял к губам крошечную трубу и прогудел пронзительный призыв, ноты из кавалерийского призыва к атаке, только в высоко-тональной миниатюре.

— Прочь, негодяй! — закричал он пронзительным резким тоном. Затем снова бросился на перевертыша.

Нааглошии проревел и замахнулся когтями, но Тук ускользнул от удара и нанес девятидюймовый порез на лапу перевертыша.

Он крутанулся к крошечному фэйри с внезапной яростью, изменив форму и став более похожим на кошачьих, хоть и с такими же длинными передними конечностями. Он погнался за Туком, размахивая когтями, но мой миниатюрный капитан стражи был на самую малость впереди.

— Тук! — крикнул я так громко, как только мог. — Убирайся оттуда!

Нааглошии выплюнул проклятие, когда Тук снова ускользнул от его когтей, и хлопнул рукой сам воздух, прошипев слова на чужом языке. Внезапно поднялся злобный маленький шторм и смел крошечное тело Тука. Он врезался в кусты ежевики на границе поляны, и сфера света, окружающая его, внезапно окончательно померкла.