Мастер - Колм Тойбин

– А что насчет Уилки или отца? – продолжал Генри.

– Ни на одном из сеансов она не упоминала никого из умерших, – веско сказал Уильям.

– Тогда что же она говорила? О чем были ее послания?

– Она хотела, чтобы ты знал: ты не один, Гарри, – сказала Алиса и устремила на Генри серьезный взгляд; он помолчал.

– Значит, ее сознание не угасло, – наконец произнес он.

– Она упокоилась в мире, Гарри, – повторила Алиса. – Она хочет, чтобы ты это знал.

Уильям пересек комнату и сел за стол. Теперь Генри ясно видел, как осунулось его лицо и запали глаза, излучавшие тем не менее какое-то скорбное сияние.

– Наш медиум описала этот дом, а ведь о многих вещах она просто не могла ничего знать. Вчера, когда мы шли через эти комнаты, мы постоянно находили этому подтверждение.

– Гарри, – сказала Алиса, – она описала вон тот бюст на каминной полке.

Взоры всех троих устремились на портрет молодого графа работы Андерсена.

– А в передней комнате было нечто еще более странное, – продолжала Алиса, – какой-то безлюдный пейзаж.

Генри внезапно вскочил и принялся расхаживать по комнате.

– Не знаю, заметил ли ты вчера, как внимательно я изучила эту картину. Гарри, и это потому, что медиум описала ее очень подробно. Она сказала, что этот пейзаж имеет для тебя особое значение, но, когда я спросила тебя вчера, откуда эта картина, ты ничего не ответил.

– Она принадлежала Констанс Фенимор Вулсон, – сказал Генри. – Я привез ее из Венеции. Это единственная память о ней в этом доме.

– Миссис Фредерикс описала эти комнаты, окна, цвет обоев и штор, но эти два произведения искусства – бюст и картина – имеют для тебя особенное значение, – сказала Алиса. – Мы должны верить ей, Гарри, мы должны верить.

Генри подошел к двери, открыл и какое-то время стоял на пороге, пока в коридоре не появился Берджесс Нокс, – тогда он снова отступил в комнату. Уильям и Алиса сидели за столом и не сводили с него глаз.

– Мне нужно немного побыть одному, – прошептал Генри.

Брат и невестка встали.

– Не подумай, что мы хотели… – начала Алиса.

– Все в порядке, – перебил ее Генри. – Все в порядке. Мне нужен день или два, чтобы все обдумать. Это большое потрясение, и, когда я буду готов принять мысль о том, что голос моей матери взывает к нам, обещаю, мы вернемся к этому разговору.

Днем он прошел пешком несколько миль, а вернувшись, быстро и молча направился в садовый кабинет, но не мог ни читать, ни писать, его бил озноб. Как бы ему хотелось, чтобы теперь, доставив ему сообщение из загробного мира, Уильям и Алиса просто уехали! Однако, когда все они вновь встретились за ужином, он испытал к ним прилив необыкновенной нежности. Брат и невестка, действуя в полном согласии, были прекрасными собеседниками, которые приберегли для него множество забавных историй об их общих друзьях. Он слушал, как Уильям весьма живо, рассудительно и с большим знанием дела рассказывает о взлете Оливера Уэнделла Холмса, и как поживают Джон Грей и Сарджи Перри – оба, по словам Уильяма, раньше срока состарились, – и чем занят Уильям Дин Хоуэллс, которым брат до сих пор восхищался. Многие эти анекдоты уже приближались к обычному злословию, но безошибочное чутье Уильяма помогало ему вовремя исправить ситуацию метким замечанием, и это вызывало у Генри неподдельный и искренний восторг.

Отправляясь на покой тем вечером, он пожалел, что с ними не было его сестры Алисы; ему бы понравилось слушать, как она вышучивает эту парочку, грозную в своем супружеском согласии, – казалось, что они с улыбкой протягивают руку всему миру, а на деле, словно мощный гарнизон, ежесекундно готовы отразить вторжение любого незваного пришлеца. Хотелось бы послушать мнение сестры, которая, как он знал, презирала всех медиумов и считала спиритизм полнейшей чепухой. Ему доводилось читать дневник Алисы, в котором она частенько прохаживалась на счет братца и его жены. Их увлечение оккультизмом Алиса считала вульгарным занятием, сродни идолопоклонству. Она ясно давала им это понять, однако он скрыл от брата и невестки, что, когда они попросили у Алисы ее локон, дабы провести опыт во время очередного сеанса, она немилосердно их разыграла, послав прядь волос своей покойной приятельницы. Отчеты с этих сеансов доставили ей немало удовольствия, а Уильям и его жена, насколько Генри мог понять, до сих пор и не догадывались о том, как их провели, такими мощными и продуманными были бастионы, возведенные, чтобы защитить их самоуважение и новую веру. А вот сам он до сих пор не знал, во что же верить. Сейчас ему казалось разумным слушать да помалкивать, стараясь воздерживаться от лишних реплик.

Уильяму понравилась небольшая комната на первом этаже, отведенная под его кабинет, а в саду он облюбовал укромное местечко, где мог погреться на солнышке и почитать в часы после завтрака. Уильям и Алиса много прогуливались в окрестностях Рая в компании пса Максимилиана и быстро примелькались в городских заведениях, где во второй половине дня пили кофе и покупали пирожные, чтобы полакомиться ими в Лэм-Хаусе. Уильям ходил неторопливо, как будто погруженный в глубокие раздумья. Сперва Генри не придавал особого внимания тому, что Алиса старается все время держать мужа в поле зрения. Если Уильям сидел в саду, она усаживалась у окна с видом на сад, а если он находился в своем временном кабинете, она держала дверь в коридор открытой, чтобы услышать его шаги. Если Уильям намеревался выйти на прогулку, Алиса тут же натягивала пальто, даже если он выражал робкое желание прогуляться в одиночку или если Генри был готов сопровождать брата. Однако со временем эта постоянная настороженность, бдительная слежка его невестки за мужем стала казаться Генри не вполне нормальной, а Уильям уже не скрывал своего раздражения. Алиса ранее никогда не грешила назойливостью, напротив, слыла воплощением такта, и Генри уже не чаял дождаться, когда прекратится эта навязчивая опека.

Но когда брат с женой прогостили в его доме дней десять, до него внезапно дошло, почему невестка смотрит на Уильяма с такой тревогой и заботой. Как-то после завтрака он читал в верхней гостиной и ненадолго подошел к окну, как часто поступал в те часы, когда его брат сидел в саду. Алиса стояла рядом с мужем, а тот, закрыв глаза, прижимал руки к груди и явно испытывал приступ мучительной боли. Лицо невестки Генри не мог разглядеть, но по ее жестам можно было понять, что она в растерянности и