Натюрморт с воронами - Линкольн Чайлд

Кори нажала на педаль газа и вскоре выехала на главную шоссейную магистраль. Интересно, где она будет через год, через пять лет и уж тем более через тридцать? Впервые в жизни у нее возник этот вопрос, и Кори, естественно, не знала на него ответа. Эта неопределенность порождала в ней тревогу и надежду.

Вскоре очертания города исчезли позади, а впереди Кори приветливо встречало голубое небо и темная полоска шоссе. Она вдруг поняла, что не может и не имеет права ненавидеть Брэда Хейзена больше, чем Медсин-Крик. И город, и Брэд уходили в прошлое, а будущее вызывало щемящее чувство неизвестности. Хорошо это или плохо, но Кори наконец-то вырвалась в огромный мир и никогда больше не вернется в родной Медсин-Крик.

3

Когда Пендергаст вошел в больницу, шериф Дент Хейзен стоял в самом конце коридора и беседовал с двумя полисменами. Его голова все еще была забинтована, а рука в белом гипсе висела на повязке. Увидев Пендергаста, шериф оставил полицейских и быстро направился к нему, протягивая левую руку.

– Как ваша рука, шериф? – спросил Пендергаст.

– До конца сезона мне не удастся половить рыбу.

– Очень жаль.

– Вы уже уезжаете?

– Да, и решил заехать к вам, чтобы сказать пару слов. Хочу поблагодарить за то, что вы помогли мне чрезвычайно интересно и насыщенно провести отпуск.

Хейзен рассеянно кивнул. Его лицо выразило горечь и разочарование.

– Вы очень кстати. Можете посмотреть, как старая леди прощается со своим безумным чадом.

Пендергаст кивнул. Он давно собирался навестить бедную Уинифред Краус и попрощаться с ней, но время нашел только сейчас, в последний день пребывания в этом городе. Пендергаст почти полностью разобрался в этом странном деле, но оставался еще один вопрос, ответ на который он пока не нашел.

– Понаблюдайте за ними через стекло, – сказал шериф. – Там уже полно психоаналитиков. Следуйте за мной.

Он провел Пендергаста по коридору, вошел в психиатрическое отделение и пригласил спутника в темную комнату со стеклом во всю стену. Там уже собралась большая группа медиков и студентов, тихо обсуждавших нашумевший случай. В этот момент дверь соседней комнаты отворилась, и двое полицейских в форме вкатили инвалидную коляску с Джобом. Он был весь забинтован, а на руку и плечо наложили гипс. Хотя в комнате царил полумрак, Джоб сильно прищурился от света тусклой лампы. Его привязали к коляске тугими ремнями, а здоровую руку и щиколотки ног пристегнули к ней наручниками.

– Вы только посмотрите на этого ублюдка, – тихо проговорил Хейзен.

Полицейские оставили коляску посреди комнаты и отошли к противоположной стене.

– Больше всего на свете мне хотелось бы знать, почему эта тварь убивала людей, – продолжал Хейзен, не спуская глаз с Джоба. – Почему он оказался на кукурузном поле, почему устроил выставку из убитых ворон, почему сварил беднягу Стотта, почему засунул в тело Чонси собачий хвост... – Он замолчал и судорожно сглотнул. – И почему убил бедного Теда. Что происходило в этот момент в его долбаной башке?

Пендергаст оставил эти вопросы без ответа.

В этот момент в комнату вошла Уинифред Краус, опираясь на руку полицейского. Она была в широком больничном халате, двигалась очень медленно, а под мышкой держала книгу. Увидев Джоба, Уинифред просияла и радостно улыбнулась.

– Джоби, дорогой, это я, твоя мамочка.

Ее тихий голос был усилен установленным над стеклом громкоговорителем, из-за чего казался неестественно холодным.

Джоб поднял голову, и на его лице появилось подобие улыбки.

– Ма-маа, – протянул он.

– Я принесла тебе подарок, Джоби. Посмотри, это твоя книга.

Тот издал невнятный звук радости и оживился.

Уинифред приблизилась к сыну и, пододвинув стул, села рядом. Полисмен напрягся, но остался на месте. Она обняла Джоба за плечи и прижала к себе. Его израненное лицо засветилось счастьем.

– Господи Иисусе, – прошептал Хейзен. – Вы только посмотрите, она обнимает его, как ребенка.

Уинифред Краус открыла книгу.

– Я начну с самого начала, хорошо, Джоби? – пролепетала она, тыча пальцем в страницу. – Ты же всегда любил, когда я читала с самого начала.

Она стала читать слащавым голосом, по-детски коверкая слова:

Пой песенку о шести пенсах.

С карманами, полными ржи,

Двадцать четыре дрозда

Запечены в пирог.

А когда пирог открыли,

Птицы громко запели,

Разве это не прекрасное блюдо,

Достойное королевского стола?

Большая голова Джоба ритмично покачивалась в такт ее словам, а с его губ срывался протяжный звук «ооооооооо».

– Господи Боже мой! – воскликнул шериф. – Этот урод подпевает безумной матери. Нет, я даже смотреть на это спокойно не могу!

Уинифред закончила этот стишок, а потом медленно перевернула страницу. Джоб просиял и громко засмеялся.

Вот тебе прекрасное яблочко,

Свари его в кастрюле,

Посыпь его сахаром,

Помажь его маслом

И съешь, пока оно горячее.

Хейзен повернулся и взял Пендергаста за руку.

– Я подожду вас в приемном покое.

Пендергаст не ответил на рукопожатие и даже не заметил его. Он завороженно смотрел на эту сцену, пытаясь понять, что происходит в головах этих несчастных людей.

– Джоби, взгляни на эту чудесную картинку, – ворковала Уинифред. – Видишь?

Пендергаст поднялся на цыпочки и заглянул в книгу, старую, рваную, с пожелтевшими страницами, но с отчетливо различимой картинкой. Мгновенно узнав ее, Пендергаст, как от удара, отшатнулся назад.

Джоб радостно задергался всем телом, закивал и громко протянул:

– Ооооооо!

Мать улыбнулась и перевернула страницу. В динамике послышался ее сухой голос:

Из чего сделаны маленькие мальчики?

Из чего сделаны маленькие мальчики?

Из змей, улиток и собачьих хвостов,

Вот из чего сделаны маленькие мальчики...

Но Пендергаст уже не слышал этого стихотворения. Студенты и врачи-психиатры не заметили высокого худого человека в черном костюме, который молча повернулся и выскользнул за дверь. Слишком увлеченные своими наблюдениями, они еще долго рассуждали о том, в каком разделе учебника психиатрии будет помещен этот уникальный случай и будет ли вообще удостоен такого внимания.