Набат-2 - Александр Гера

— Спасибо за бесценный подарок, — от души сказал Судских.

В приподнятом настроении он решил позвонить домой. О сыне жена уже знает, но засвидетельствовать почтение надо.

Приготовленные ласковые слова утонули в ушате обвинений: какой он, к черту, отец, если сына чудо спасло, и не пора ли им вообще расстаться?

«И что бабам надо? — унимал испорченное настроение Судских. — Или мне одному такая злыдня досталась? Да и хрен с тобой!» — ругнулся Судских и набрал номер Любаши.

И под самый занавес насыпал соль на рану Воливач: брали Илью Трифа, а он улизнул непонятным образом.

Как можно улизнуть из опечатанной норки?

3 — 11

Алексей Первушин, командир диггеров, был самым выносливым в группе, но самым опытным, без сомнения, считался его тезка Алексей Перваков, отчего последний не стеснялся выговаривать Первушину за избранный маршрут движения. Хождение под Москвой — путешествие не просто опасное, оно неожиданное. Под бывшей Манежной площадью Перваков отказался идти трубой Неглинки, и Первушин согласился.

Валерка, самый младший в группе, приставленный к Смольникову, шепотом пояснял ему:

— По Неглинке если, там неприятностей хватает.

— Каких? — тихо вопрошал Смольников.

— Можно за кабель оголенный ухватиться невзначай или в капкан угодить.

— А кто их ставит?

— Антидиггеры. Мы с ними воюем.

— Разговорчики в строю! — окрикнул Первушин и посветил в их сторону фонариком.

Третий час пути группа шла маршрутом, известным только Первушину и Первакову. Под ногами текла вода, если не выпадало идти участком по колено. Сверху постоянно капало, по стенам сочилось, влага буквально плавала в воздухе. Ржавые крепления не казались прочными, грозили рухнуть, и Смольников только удивлялся, как до сих пор не завалило все эти коридоры, переходы, тоннели, как вообще центр Москвы не провалился в преисподнюю.

Смольников по всем параметрам в диггеры не попадал, не будь просьбы органов и не снабди их сам Воливач картой, какую раньше диггеры в глаза не видели. Был он не приспособлен к утомительным переходам, обряда посвящения не проходил и клятвы не давал. Откуда у Смольникова такой опыт? Он привык корпеть над книгами в тиши кабинета, а не месить в однообразии жижу под ногами, дышать сырой взвесью. А так ли уж интересно упереться лбом в замурованный проход на пути, а шажок в сторону макнет в протекающие погадки по самую грудь. Но взялся за гуж… Опыт был у Первушина, у Первакова, группа равнялась на них, они без особых затруднений выводили подопечных в нужную точку и безошибочно называли место над ними.

Так-то оно так, но выходить к искомой точке приходилось чаще всего обходными путями, такими тесными и узкими лазами, что Смольников удивлялся, когда проход оставался позади.

— Кто это все понарыл? — ворчливо спрашивал он, и охранитель его жизни Валерка быстрым шепотом отвечал охотно:

— Этим ходам, Леонид Матвеевич, лет по триста, а другим и ста нет, зато страшные тайны за ними кроются. Мы вот идем известным ходом, а где-то тут неизвестная дверца скрывается…

— Опять болтовня? — окрикивал Первушин, чаще Перваков, и Валерка испуганно умолкал. Вылететь из группы диггеров проще простого, достаточно упрека старшего, и никто не заступится: есть клятва, она соблюдается неукоснительно.

Первушин объявил привал. Зажгли свечку и сели кружком.

Смольникова больше интересовали не конечные точки маршрута, а именно эти разговоры на отдыхе, когда Валерка с молчаливого согласия вожаков мог пояснять безбоязненно, о чем намеками общались на привале. Случалось, сами вожаки обсказывали непонятные вещи и тайны, от которых несло сыростью и жутью. Приходилось Смольникову самостоятельно разбираться, легенда или чистейший это факт.

Пожалуй, он понравился вожакам своей тактичностью и неприхотливостью, что у диггеров ценится особо. Ходить неспешно, говорить мало — основное правило. Даже когда Перваков спорил с Первушиным, это выглядело так: «Правей, Первак!» — «Взад! Верхом ходи!» — вот и весь диалог, весь уточненный маршрут.

— Ты чего там наплел чекисту? — без обиняков спросил Перваков у Валерки. — Пугал?

— Зачем пугал? — ответил за него Смольников. — Многое непонятно. Кто такие, например, антидиггеры?

Искушенные хмыкнули. За всех ответил Перваков:

— Тут шпана московская обосновалась, почитай, с прошлого века, а то и с позапрошлого. Многие ходы они прорыли, чтобы способней из одного места в другое добираться на свои малины. Многие лазы только к ним и вели, охранялись тщательно. Потом в первую революцию ходами завладели боевики, изгнав наверх фартовую мелочь. Боевики, как правило, были из эсеров, они чаще всего масонам присягали в верности. После второй революции ни шпаны, ни боевиков в подземельях не осталось, и чекисты поделили с масонами всю территорию. Не совались туда масоны, где чекисты сохраняли контроль, и чекисты к масонам в гости не ходили. На пулю нарваться могли с той и с другой стороны. А когда товарищ Сталин навел порядок на земле, он велел Берии разобраться раз навсегда и со всем подземным миром. Это дело Берия поручил Кагановичу в тридцать третьем году, когда Лазарь Моисеевич возглавлял МГК партии. В тридцать четвертом Каганович отчитался перед Берией, а тот доложил Сталину, что под Москвой все спокойно. Лазаря Моисеевича повысили до Председателя КПК ЦК партии, а под Москвой появились антидиггеры.

— Когда еще диггеров не водилось, — хмыкнул Первушин.

— Как это? — не понял Смольников.

— Так Лазарь Моисеевич был первым масоном страны! — воскликнул Валерка.

— Помолчи, малой, — придержал Перваков и обратился к Смольникову. — Разве у вас не известно об этом?

— Я лично первый раз слышу, — улыбался Смольников, не зная, верить или принимать за шутку.

— Даже Берия, тоже масон, по ступеням иерархии подчинялся Кагановичу, — молвил Первушин.

— Зато Берия имел власть при Сталине большую и аккуратно пересунул Кагановича в наркомат путей сообщения, нашептав Сталину, что Каганович очень нужен с его талантами организатора на самом важном маршруте пятилетки — на железной дороге, — пошире объяснил Перваков. — Берии не хотелось делить подземку со своим шефом по масонской команде. Став полноправным хозяином подземелья, он контролировал организацию независимо от Кагановича.

— Ну и ну! — продолжал удивляться Смольников. — Как это все надо понимать?

— Очень просто, — пояснил Перваков. — На поверхности от глаз чекистов и родных советских стукачей ничего не спрячешь, а вот под землей все, что угодно. Пусть у вас там считают, — говорил он независимо, — будто вы держите под контролем каждый проход и переход, а на самом деле только третью часть. Если только третью. Спросите Воливача, почему он к нам за помощью обратился, когда Лужковский центр на Манеже строили?

— Понятия не имею! — старался сохранить шутливый тон беседы Смольников.»

— А потому, что срезались два главных прохода к Кремлю, — довольно ответил Перваков. — А мы-ему два других показали. А еще спросите, почему он секрет вертушки так и не смог разгадать. И так и эдак к нам подбирался…

— Не задирайся, Первак, — осадил Первушин.

— Заикнулись, чего там, — ободрил Смольников. — Хотите, можно спросить.

— Вертушка под Неглинку уходит. Наших трое ушло, и никто не вернулся, — кратко ответил Первушин.

— А чекистов с десяток, — завершил веско Перваков.

— Но почему? — не успокоился Смольников.

— Газ там, — влез Валерка, рискуя получить подзатыльник, и боязливо посмотрел на Первакова.

— Нет там никакого газа, — отмахнулся Первушин. — Ходили в защитных костюмах, дышали через «идушки», а больше ста шагов не сделали. Возвращались в страхе и в жутких корчах умирали, ничего не успев сказать. Паралич речи, — объяснил Первушин.

— И никакой библиотеки Ивана Грозного здесь нет, — опять самодовольно подытожил Перваков.

— А по нашей карте? — не потерял надежды Смольников.

Перваков с Первушиным переглянулись.

— Попробуем, — сказал Первушин. — Книг мы там не найдем, это верно, а интерес есть. Хорошая карта, — позолотил он пилюлю для Смольникова.

— Пошли, — скомандовал Перваков, и группа дружно поднялась. Свечу задули, включили фонарики.

Вышли к трубе Неглинки, и Валерка шепнул Смольникову:

— Там этот страшный ход…

— Но Первушин не повел группу прямо, а свернул в боковое ответвление? — на свой страх и риск спросил у Валерки Смольников.

— Тихо! — шикнул Валерка.

— Смотреть! — напомнил Первушин, и движение замедлилось.

У перегораживающей ход решетки оно остановилось.

Замок, запирающий решетку, был несложным висячим амбарником, чистым и покрытым слоем технического сала. Перваков запросто отпер его отмычкой. Внушительная связка ключей и отмычек на его поясе говорила о многом: и о дверях, которые попадаются часто, и о дверях, которые отпирались часто…