Земля мечты. Последний сребреник - Джеймс Блэйлок

просто продолжал глазеть. Он думает, я спятил, подумал Эндрю. Такое случалось с ним довольно часто. Это что-то вроде опоссумов в чайной ложке. Без чувства юмора мир не строился. Мир воспринимал себя слишком уж серьезно. Он как-то раз в шутку сказал механику на бензозаправке, что с «рычагами Джонсона» в его «метрополитане» что-то не так. Механик отер грязные руки о комбинезон и посмотрел на него точно таким же взглядом, как сейчас смотрел доктор. «Нет никаких таких рычагов», – сказал ему механик и покачал головой, словно говорил этим: из всех идиотов, каких я видел за свою жизнь, никто из них по глупости и вполовину не мог с тобой сравниться.

Доктор открыл свой саквояж, заглянул мельком в него и пошел к лестнице.

– И никакого кофе. В особенности кофе. Кислота может разрушить слизистую ее желудка. И кофеин! В общем так: ей нельзя волноваться. Ни в коем случае. Я ей выписал валиум. Покой – вот что ей, бедняжке, нужно. Насколько я понимаю, сегодня утром она переволновалась. Какое-то животное пробралось в ее комнату.

– Верно, – слегка пристыженно отозвался Эндрю. – Это был опоссум. Коты его ночью порвали в клочья. Я слышал, что опоссумы теперь мигрируют – перебираются на юг. Пишут, ледниковый период наступает – вон в «Сайантифик Американ» была статья. Не читали?

– Да… То есть читаю, когда могу. Я занятой человек – вызовы на дом и все такое. Вы говорите о котах? – Он снова протер очки, посмотрел на Эндрю и снова двинулся к лестнице. – Я приеду через неделю. И держите этих животных, коты они или нет, подальше от ее комнаты.

Эндрю следом спустился на первый этаж, размышляя о том, что, если бы он был плешив, он вытатуировал бы что-нибудь у себя на макушке, на самом верху, чтобы увидеть можно было бы, только если он наклонится. Он мимолетом задумался о том, что бы такое можно было написать фломастером на плеши Гарибальди, но вряд ли доктор дался бы, может, только во сне или мертвым. А если бы он был мертв, то вся задумка Эндрю лишалась смысла, разве что дала бы повод подивиться и призадуматься коронерам и близким членам семьи. Что-нибудь совершенно лишенное всякого смысла было бы наилучшим вариантом. Если ты собирался сделать какое-то дело, думал он, глядя, как доктор Гарибальди входит в общую комнату, делай свое дело. Тебе нужно написать на голове человека какие-то слова, не имеющие здравого смысла. Ты должен написать что-нибудь такое, что не имеет здравого смысла. Тут могли бы пригодиться всякие лишенные смысла словечки. А если их еще и зарифмовать, это будет еще лучше, поскольку создавалось бы впечатление, будто они что-то значат. Он мог представить себе ничего не подозревающего Бимса Пиккетта, вдруг замечающего такую надпись на макушке доктора. У него глаза на лоб будут лезть, пока он не упадет лицом в кусты.

Доктор вышел в дверь на крыльцо. Эндрю пожал ему руку, осознав вдруг, что она напоминает гриб, словно, нажми на нее посильнее, и оттуда поднимется облачко спор. Он резко отпустил руку доктора.

– Что касается животных в комнате, доктор Гарибальди, то есть котов. Шерсть, шум и кошачьи лотки, и оставшаяся еда – все это вряд ли полезно для здоровья. Мне будет, конечно, нелегко их выпроводить, но, вероятно, придется это сделать. Мы с женой их так любим, но можем пожертвовать своими чувствами, если это пойдет на пользу Наоми.

Доктор поморщился.

– Если бы речь шла об астме или аллергии, то я бы согласился с вами, – сказал он. – Но тут мы имеем дело с общей, так сказать, ослабленностью организма. Коты – опора для ее слабеющего духа. – Он помолчал, потом откровенно подмигнул Эндрю, наклонился и прошептал: – Она переживет нас обоих, если будет воздерживаться от жирной еды, алкоголя и табака. – С этими словами он развернулся и поспешил прочь к своей машине, похожий на маленькое жирное животное, сурка или енота.

Эндрю вошел в дом и, посвистывая, поспешил назад – вверх по лестнице, по-прежнему держа в руках пакет с шоколадными конфетами. Он два раза постучал в дверь, потом немного приоткрыл ее и заглянул внутрь. Тетушка Наоми сидела на кровати, подложив под спину подушки. Вид у нее был усталый, но кто бы не казался усталым, лежа день напролет в комнате, полной котов? Да что говорить, когда он присмотрелся внимательнее, то увидел, что вид ее свидетельствует не столько об усталости, сколько об унижении и обиде, причиной которых были жизненные обстоятельства, доктора, опоссумы, весь мир.

Вообще-то по внешнему виду тетушки Наоми трудно было сказать, что с ней происходит, в этом и состояла ее проблема. Или одна из ее проблем. Либо так, либо она попросту была тупоголовой. Откровенно говоря, Эндрю так никогда и не сумел ее раскусить. Во всяком случае, полностью. Его мысли о непроницаемых людях никогда не отличались четкостью, как и мысли о восточных ясновидцах, или о людях, объявляющих себя гениями или владеющими сокровенным знанием, или о курильщиках трубок, которых он часто встречал в книжных магазинах или в магазинах, продающих аквариумных рыбок. Их знания невозможно было ясно определить, и, хотя в юности он думал, что для того, чтобы воспринять это знание, ему просто не хватает мозгов, в более зрелые годы в его голову начали закрадываться сомнения.

Одним из таких предметов, не поддающихся обследованию, были страдания тетушки Наоми. То одно, то другое, то третье: приступы боли, ноющие боли, общая апатия. Препараты железа никак не способствовали улучшению ее состояния. От ортопедических подушек ее головные боли только усиливались. На протяжении долгой жизни через ее спальню прошла целая армия докторов. И те, кто уходил навсегда после первого визита, высказывали гипотезу, что ее недомогания носят психосоматический характер. Дядюшка Артур рекомендовал что-то, называемое «массажная кровать», он продавал их вразнос в свое время. Это было какое-то электронное устройство, которое гудело и поднимало рябь в матрасе. Но матрас этот почему-то сломался, после того как Эндрю его смонтировал и с помощью какого-то дефекта в законах физики вызвал обрушение одной из ножек прикроватной тумбочки и невозможность выключения прибора. Услышав зловещие стуки по полу и крики тетушки Наоми, Эндрю прибежал к ней и вытащил вилку из стенной розетки.

Эндрю предпочитал болезни, которые легче поддавались диагностике. Если бы он был доктором, он бы и десяти минут не выдержал с тетушкой Наоми. Как-то раз, обсуждая с Розой смерть мужа Наоми, умершего всего через два года после женитьбы, Эндрю в своей шутливой манере сказал