Джон Леннон - Альберт Голдман

Квартира Ринго на Монтегю-сквер повидала немало наркотических безумств еще до того, как сюда переехали Джон и Йоко. Задолго до них здесь какое-то время жил Джимми Хендрикс, который в наркотическом угаре развлекался тем, что швырял в стены и в шторы из синего шелка баночки с красками. После этого Ринго все перекрасил в белый цвет. И вот он опять приютил наркоманов. «Почти весь июль они провели в подвале на Монтегю-сквер, валяясь в состоянии полного добровольного отупения, – вспоминает Питер Браун. – Очень скоро квартира стала напоминать свинарник, настоящий притон, где никогда не застилались постели, а пол был завален грязным бельем и газетами». Они повесили на стену коллаж Ричарда Чемберлена, составленный из газетных вырезок, посвященных аресту «Роллинг Стоунз», и любовались им сквозь дым ароматических палочек так, будто наблюдали за собственным падением в пропасть.

Позднее Йоко вспоминала, что в то лето они с Джоном соблюдали диету, состоявшую из шампанского, икры и героина. Для Джона это был «необычный коктейль из любви, секса и полного забытья». Вероятно, никогда больше они не были так близки друг к другу и так счастливы, как тогда. Несмотря на видимую запущенность и отупение, они испытывали блаженство, сравнимое разве что с тем чувством, которое испытали те, кому довелось отведать настоящего любовного эликсира. Лежа в кровати и взирая на мир через телевизионное окно, или занимаясь любовью, или шатаясь, точно зомби, по квартире, они плавились и сливались воедино. Подобный симбиоз стал еще одним героиновым чудом, заставившим обоих в высшей степени эгоистичных любовников праздновать свою любовь так, словно они были единым существом, поселившимся в двух человеческих телах.

Кроме всего прочего, героин обладал свойством возвращать Джона в детство. «Я ощущал себя ребенком, завернутым в пеленку и плывущим по теплой воде», – говорил он. Когда Джон возвращался в детство, он неизбежно встречал в конце пути свою мать, в результате чего и появилась песня «Джулия». Записанная тем летом песня лучше любых слов выражает суть того чувства, которое Джон испытывал к Йоко.

В этой песне слушателя сразу поражает теплая, расслабленная, почти воркующая интонация голоса Леннона, когда в приступе любви и радости он начинает повторять имя матери, точно ребенок, который тянет свои ручонки для объятий. В этой песне Джон снова превратился в того нежного ребенка, каким был до того, как его бросили. Используемый здесь замечательный музыкальный язык, полный реминисценций покоя и чувственности океанского побережья, очень схож по стилистике с творчеством одного из талантливейших современников «Битлз» Антонио Карлоса Жобина. Джон Леннон никогда не отличался особой любовью к бразильскому композитору, но на этот раз именно стилистика Жобина вдохновила его, когда, называя мать «дитя Океана», он напрямую ассоциирует ее с Иоко.

Заставив воскреснуть душу нежного ребенка, которая в течение стольких лет скрывалась под маской школьного хулигана, затем подростка-тедди-боя, рокера из Мерсисайда и, наконец, прославленной, но глубоко несчастной поп-звезды, Джон Леннон повернул ход своего духовного развития. Несмотря на презрительное доселе отношение к женщинам, он внезапно отказался от своих мачистских претензий и ударился в противоположную крайность: он то изображал ребенка, то идентифицировал себя с противоположным полом, в частности, с Иоко, всегда ненавидевшей мужчин.

Начало столь революционного преображения было обозначено на выставке Леннона в галерее Роберта Фрэзера, открывшейся 1 июля 1968 года. Темой выставки стала общеизвестная маниакальная страсть Джона к калекам и уродам. Но гораздо большее значение имела стилистика разработки этой темы, заимствованная у Иоко.

Когда вечером на открытие выставки собрались критики, журналисты и другие приглашенные, они оказались в совершенно пустом выставочном зале. В самом дальнем конце галереи на стене висел большой круг, вырезанный из куска белой материи, на котором мелким шрифтом было написано: «Вы находитесь здесь». Это и было названием выставки, посвященной Иоко. А фраза и белый круг были позаимствованы у планов метрополитена: автор применил тот же метод, чтобы объяснить посетителям, как добраться до собственно выставки, которая была расположена в подвальном помещении.

Здесь посетителя ожидали выполненные в натуральную величину манекены искалеченных или парализованных детей с ногами в ортопедических скобах или сидящих в инвалидных колясках, которые держали в руках баночки для сбора подаяния. Вокруг них располагались фигуры разных животных, собиравших пожертвования для бездомных собак или умственно отсталых людей. Эта тема была хорошо знакома Леннону, но куда же подевался столь характерный для него истерический юмор, полный отвращения и гнева одновременно? Пытаясь подражать холодному артистизму Иоко, Джон кастрировал самого себя.

В следующий раз Джон появился на публике 26 июля на приеме, устроенном в честь двадцатипятилетия Мика Джаггера, который проходил в новом клубе «Везувио», открытом в этот вечер Тони Санчесом при участии Джаггера и Кейта Ричарда. "Мик эффектно появился в самую последнюю минуту, – рассказал Санчес, – держа в руках пробный оттиск пластинки «Beggars' Banquet»141. Весь мир с нетерпением ожидал выхода этой пластинки, поскольку от нее зависело будущее группы. «Если сейчас им не удастся записать хорошую пластинку, – утверждали музыкальные дельцы, – значит, им не сделать этого уже никогда». Праздник удался на славу. Столы были уставлены огромными серебряными сосудами с пуншем, разбавленным метедрином, блюдами пирожков с гашишем, ставшими в то лето хитом сезона, и маленькими тарелками с гашишем для курильщиков". Санчес волновался, так как отделение полиции на Тоттенхем-Кортроуд располагалось всего в трехстах ярдах от клуба. Если бы полицейским пришла в голову мысль заявиться на вечеринку, они должны были бы арестовать всех британских поп-звезд. Но по мере того как празднество продолжалось, Санчес позабыл о своих тревогах.

"Когда приехал Пол Маккартни, – рассказывает дальше Тони-Испанец, – все танцевали под «Beggars' Banquet», который, благодаря таким вещам, как «Sympathy for the Devil»142 и «Street Fighting Man»143, был, безусловно, лучшим альбомом за всю карьеру «Роллингов». Пол незаметно протянул мне пластинку и сказал: «Интересно, что ты скажешь об этом, Тони? Это наша последняя запись». Я поставил ее на проигрыватель, и медленное крещендо «Hey, Jude»144 буквально потрясло весь клуб. Затем я перевернул ее на другую сторону, и все услышали отдающий в нос голос Джона, который пел «Revolution»145. Когда музыка закончилась, я посмотрел на Мика и понял, что он в бешенстве. «Битлз» опять побили его".