Мой путь в рай - Дэйв Вулвертон

Елена приставала ко мне семь лет, и я все же решил заняться практикой в Майами, но она всегда бранила меня из-за нашего полуразрушенного маленького дома, из-за тараканов под раковиной и из-за отсутствия во мне честолюбия. Однажды я раньше обычного вернулся домой с ярмарки и принялся обрезать папоротник за домом, выкапывал корни, чтобы они не проросли на газоне. Я сидел в тени в кресле и пил пиво, когда прибежал молодой Родриго, уже отрастивший пивное брюхо, и закричал:

- Я думаю, Елена уходит от тебя! Она забрала Викториано и все остальное!

Я побежал в дом и увидел, что Елена выносит свои вещи к обочине. Она закричала на меня, на самом деле закричала - необычный поступок для женщины, так редко проявлявшей эмоции, прокляла меня за мою лень, за то что валяюсь на заднем дворе и пью пиво, а "семья в это время гибнет от бедности!" В тот же день она ушла от меня, и я помню письма, простые счета врачей и школы, где учился Викториано. Я по праздникам писал Викториано, но никогда ничего от него не получал. Однажды вечером ко мне пришла женщина, жившая ниже по улице, пришла с бутылкой вина и попыталась соблазнить меня. Она обвиняла Елену в том, что та меня бросила, говорила, что Елена нашла себе сексуального партнера с очень извращенными вкусами; эта женщина сказала, что она предпочитает мой простой секс. Кое-что из сказанного ею она могла знать, только если действительно говорила с Еленой о нашей интимной жизни, и я поверил, что Елена меня обманывала.

А потом я пошел на похороны матери, и Елена пришла не одна, она привела с собой Викториано. Ему тогда было двенадцать - красивый мальчик, и него становились широкими плечи. Фигура как у матери, и он носил белую рубашку, распахнутую на груди. Мне он показался очаровательным, и после похорон мы решили прогуляться и купили у разносчика немного bole [вина (исп.)]. Мы с ним долго говорили, и я понял, что он мной гордится, считает, что здорово иметь отца, продающего морфогенетические средства. Мне его отношение показалось забавным, но он мне понравился, и после похорон он начал отвечать на мои письма. А в двадцать три года он неожиданно женился на красивой девушке, испанке, намного выше его по положению, переехал в Гатун, всего в трех кварталах от меня, и стал работать по ремонту оборудования в общественном транспорте.

Меня поразила мысль о том, что у меня был сын, живший рядом со мной, на той же улице. Я подумал, где он сейчас, что испытал, узнав новости об отце. Каждое воскресенье я приходил к Викториано на обед, и мы очень хорошо проводили время. А через три года его жена родила дочь, которую назвали Татьяной, и я любил ее, как собственного ребенка. Елена отобрала у меня радость видеть, как взрослеет сын, но я испытал много радости, глядя, как растет Татьяна. И воспоминания, которыми снабдила меня Тамара об этой девочке, оказались точны. Девочка с тонкими чертами лица и темными блестящими волосами - тот самый ребенок, о котором у меня сохранились обрывки воспоминаний, и я знал, что это воспоминания верны. У Татьяны был быстрый ум, как часто бывает у первого ребенка, и с того времени, как ей исполнилось три недели, я был полон надежд, что она вырастет сообразительной. Очень хороший ребенок, всегда страстно и долго обнимала меня, когда я уходил. От ее волос всегда хорошо пахло, и я часто завидовал мужчине, который когда-нибудь женится на такой умной страстной женщине с чистыми волосами. Мне это казалось сочетанием лучших качеств женщины.

Часто ко мне в киоск на ярмарке заходил Флако. Он дружил с Викториано и всегда оставлял подарок для Татьяны - конфету или цветок. Флако всегда беспокоился о ее будущем и говорил о приближении социалистов к нашим границам и о том, что худшее еще впереди. Я вспомнил уличную кошку, никому не принадлежавшую, ловившую птиц и рывшуюся в отбросах. За несколько недель до того, как я покинул Землю, у этой кошки родились котята, и мы с Флако и Татьяной с большим трудом спасли котенка из дренажной трубы. Я вспомнил, как Татьяна попросила меня несколько дней подержать котенка, пока она уговорит родителей разрешить ей взять его, и я понял, почему этот котенок так тревожил меня, постоянно возникал в моих сновидениях. Вспомнил, как впервые вернулся домой с Тамарой; и мы с Флако сидели на крыльце, пили пиво и смотрели, как по улице идет обезьяна; Флако говорил о социалистах и их угрозе и рисовал ожидающее нас мрачное будущее.

И я понял, что сделала Тамара. Она дала мне воспоминания о боли и ненависти, чтобы пробудить во мне насилие, заставить убить Эйриша. Она отрезала все воспоминания о моей семье, о тех, кого я любил, о близких друзьях, потому что хотела, чтобы кто-нибудь увез ее с планеты. Она не хотела, чтобы какие-то эмоциональные привязанности или моральные обязательства помешали мне улететь. Она отрезала все воспоминания о моей семье, почти все воспоминания о дружбе с Флако и оставила меня лежащим на полу спальни. Тогда я удивлялся, откуда на заднем крыльце появилась чашка с молоком для котенка; теперь вспомнил, что сам поставил ее туда. Но Тамара даже этого не хотела мне оставить, лишила даже привязанности к глупому животному.

Потом воспоминания изменились, и я ощутил легкое беспокойство. Это были воспоминания, не связанные с близкими людьми, скорее - о каких-то незначительных поступках, о моральном выборе, который мне приходилось делать. Я вспомнил старуху, которой помог омолодиться, донью Йоланду, эта женщина пользовалась репутацией bruja - ведьмы - у себя в Колумбии. Из многих деревень приходили ко мне люди, давали деньги и просили омолодить ее. Вначале я отказался: мне показалось, что она обирает бедняков, заставляя их верить, что обладает чудодейственными силами. Но случайно я узнал от компадрес кое-что о ее методах: она ходила из деревни в деревню и бесплатно заботилась о больных. У нее была медицинская подготовка, но обычно она использовала местные травы, потому что ее пациенты слишком бедны, чтобы покупать лекарства. И вот из-за этих трав местные жители провозгласили ее bruja, хотя сама она не говорила, что обладает магической силой. Если бы эта женщина было католичкой, ее провозгласили бы святой и канонизировали. Чем больше я о ней узнавал, тем большее впечатление на меня она производила, пока я не собрал все скудные приношения, добавил собственных сбережений и купил для нее омоложение. Я сделал это ради жизни. Сделал для женщины, знающей, как драгоценна и хрупка человеческая жизнь.

И я вспомнил времена, когда плакал, молился, сражался в усилиях помочь своим пациентам. Однажды ко мне пришла юная пара из Коста Рики с ребенком, родившимся без рук. Родители не могли покупать ему протезы по мере роста, а сам мальчик вырастить руки не мог из-за искаженной последовательности ген. Обычно можно просто взять образец ткани, исправить поврежденную последовательность, клонировать ребенка, взять у клона зародыш рук и пересадить пациенту. После этого отрастить их очень просто. Но этот ребенок отторгал пересаженные органы, и мы дважды потерпели с ним неудачу. В конце концов мне пришлось вырастить специальный вирус, чтобы устранить генетическое повреждение, потом я два месяца продержал ребенка в изолированной камере в своем доме, дожидаясь, пока подействует инфекция. После этого уже легко было восстановить руки. Однако пока все это происходило, мы с Еленой разрешили матери ребенка жить с нами. Елена бранила меня за это, пилила днем и ночью, обвиняла в том, что я хочу переспать с матерью ребенка. Она была убеждена, что мои действия объясняются сексуальной привязанностью к матери ребенка. Я не мог ее разубедить, и так как считал, что вернуть ребенку здоровье важнее, не обращал внимания на жену. Этот случай в конечном счете и привел к разводу.

Список таких случаев, когда приходилось делать моральный выбор, все рос. Я много раз бывал в такой ситуации, и тот Анжело Осик, которого показала мне Тамара, был совсем не таким, каков я на самом деле. Тот Анжело казался слишком мягким, слишком великодушным, легко отдающим. Я не мог понять, почему Тамара сообщила мне сильное чувство вины, почему пригрозила:

- Если ты мне откажешь, я умру.

Анжело, которым я был раньше, не мог устоять перед такой угрозой. Однако я уже не был тем человеком.

Я вспомнил также еще несколько важных случаев морального выбора случай, который определил мою последующую карьеру. Это произошло в моем детстве, когда я был свидетелем расстрела Батисто Сангриентос, семейства, убивавшего людей ради частей их организмов. Один из казненных мальчиков был моего возраста, его звали Саломон Батиста. Он любил грубые шутки и всегда был главарем среди детей. С ним мы всегда попадали в неприятности. У Саломона была огромная энергия и большая физическая сила, и в спорте и в драках он всегда побеждал. Я пришел в ужас, когда капитан выстроил их всех в ряд, когда Саломон просил о милости и цеплялся за отца, просил, чтобы его убили вместе с отцом. Я видел, как Саломон от страха обмочился в штаны, смотрел, как капитан приказал своим людям прицелиться и стрелять. А когда расстрел закончился и семья Батисто лежала на земле, я подошел к Саломону и посмотрел ему в глаза. Лицо его было окровавлено, словно кто-то провел по нему кровавой тряпкой, это была кровь его братьев. Я смотрел в глаза Саломона и видел, как они стекленеют. Руки его все еще дергались. Он умер всего три минуты назад, но глаза уже так остекленели, словно он мертв несколько часов. В воздухе стоял сильный запах крови. Я смотрел на него, понимая, что у меня на глазах произошло чудо: перестал существовать этот энергичный молодой человек. У меня на глазах дух оставил его тело. Мне казалось чудом, что он умер. Но я понял: гораздо большее чудо, что он вообще жил. И вот в этот момент, в возрасте двенадцати лет, я поклялся, что всю жизнь буду бороться ос смертью.